Пламя грядущего - Джей Уильямс

Я вернулся со всем добром обратно в лагерь, а Хью Хемлинкорт и Артур составили мне компанию. Я хотел наградить Гираута, но не смог его разыскать. А теперь послушайте о том зле, которое было совершено, дабы осквернить этот святой день, так как ближе к вечеру какие-то моряки из Генуи и Пизы, разгоряченные вином, напали на караульных флота короля Ричарда и вступили с ними в сражение. И прежде, чем наступил конец битве, несколько человек было убито и многие ранены с обеих сторон.

Но это далеко не все. На следующий день страсти еще кипели, и моряки сошлись вместе, в количестве большем, чем прежде, отправились на пристань и начали осыпать караульных оскорблениями, и опять завязалась драка. И так уж выпало, что это происшествие имело для меня и благие, и дурные последствия.

В то утро я праздно сидел у палаток и смотрел, как Понс и Хью играют в кости с несколькими приятелями, среди которых находился молодой Жерве де Танкарвиль, уже завоевавший известность как неутомимый охотник за женщинами, поскольку до сих пор ему не попадались сарацины, чтобы пуститься в погоню за ними. Артур отправился в ту часть лагеря, где стояли палатки английских рыцарей, как и он, уроженцев Сассекса. В эту зиму он заскучал по родным местам и, как он признался, жаждал поговорить о вещах обыкновенных – пшенице, разведении скота и управлении поместьями.

Как раз тогда, когда мы так приятно проводили время, нашего слуха достиг отдаленный шум. Вскоре человек, знакомый нам – Балдуин де Каррео, рыцарь, весьма искусный во владении оружием и отличавшийся веселым нравом, – проехал мимо, громко смеясь. Я подошел к нему и спросил, что там такое происходит, и он ответил, что моряки снова при деле, отмечая по всему причалу Рождество Господа нашего с ножами, дубинками и мечами в руках. Еще раньше собралась толпа генуэзцев, и они с важным видом явились на причал, где расхаживали чванливо, показывали носы, плевали в сторону английских охранников, обзывали их хвостатыми и другими обидными прозвищами. Возможно, дальше этого дело бы и не двинулось, если бы не пришел, пьяно шатаясь, какой-то человек – говорили, что он норманнский менестрель, – и не начал горланить песню на итальянском языке, содержавшую строфы, весьма унизительные для жителей Генуи. И песня настолько их разозлила, что они дружно напали на него, а караул флота, увидев это, поспешил ему на помощь, и так началось сражение.

С тех пор как Гираут пел на пиру, о нем не было ни слуху ни духу, и я предположил, что речь, должно быть, о нем. Ибо если он обладал певческим даром, в равной степени он отличался талантом оказываться именно там, где начиналась драка. Поэтому я вскочил на коня и поскакал к берегу. На пристани царила полная неразбериха, многие пришли из лагеря поглазеть и посмеяться, и из-за их насмешек там и здесь возникали отдельные потасовки, подобно тому, как внезапно вспыхивает солома и скоро прогорает. Гавань в Мессине представляет собой длинную, изогнутую полосу земли, напоминающую серп, которая выдается далеко в море, образовывая обширную бухту, защищенную от ярости морских волн. Военный флот стоял на якоре с внутренней стороны, ближайшей к городу. Но с другого конца, являвшегося как бы ручкой серпа, были пришвартованы торговые корабли и другие, не из нашей флотилии. Сначала я проехал вдоль этой части гавани, расположенной напротив лагеря, и когда пробирался между низенькими рыбацкими лачугами, то неожиданно наткнулся на компанию французских лучников, которые гнались за каким-то человеком, избивая его своими деревянными луками, а некоторые даже наносили удары мечом. Человек был весь в грязи и истекал кровью, его плащ превратился в лохмотья, в руке он все еще сжимал эфес сломанного меча. К тому же было совершенно очевидно, что он не простой матрос, ибо на шее у него висела золотая цепь, а материя его изодранной одежды была хорошего качества.

Прежде всего я подумал о благоразумии, так как эта драка меня совершенно не касалась. Но один из лучников, подобравшись к бедняге вплотную, ткнул луком ему между ног и опрокинул на землю, а остальные, разразившись пьяным смехом, принялись пинать его. Созерцание их забав не доставило мне никакого удовольствия, и, пришпорив коня, я поскакал прямо на них. Они бросились врассыпную из-под копыт, но решили не сдаваться. Один или двое поспешно натянули луки, и тогда я закричал, что король Ричард едет сюда и за такие дела вытянет им шеи на виселицах. И такой трепет внушало одно его имя, что они исчезли без лишнего шума. Я поднял человека, которого они повалили, вытер ему лицо и спросил, как он себя чувствует.

Он ответил, что довольно неплохо, учитывая то обстоятельство, что его едва не прикончили. Он умолял меня препроводить его к дому некоего Тарена ди Арагона, купца из Мессины, где он остановился. Я посадил его на круп моего коня и, чтобы ему легче было держаться, поехал шагом, сжимая в руке меч на случай, если на нас нападут. Он указывал мне дорогу, и таким образом мы добрались до места – высокого дома, стоявшего на узенькой улочке. Все окна, смотревшие на улицу, были плотно закрыты, из глубины дома не доносилось ни звука. Я постучал в дверь, и кто-то вышел открыть ее, но, взглянув на меня с испугом, захлопнул бы ее снова, если бы человек, которого я привез, не прокричал что-то на сицилийском наречии. Тогда слуга широко распахнул дверь и поспешил помочь ему спуститься с коня. Поддерживая его с двух сторон, мы вошли в дом и поднялись по лестнице, очутившись в красивом, большом зале, изысканно украшенном, с гобеленами на стенах, креслами с кожаными сиденьями и огромными сундуками, покрытыми искусной резьбой. К нам вышел смуглый, крючконосый и бородатый человек, который, увидев моего попутчика, воздел руки и возопил, и некоторое время в комнате стоял такой оглушительный крик, что я был вынужден заткнуть уши.

Наконец спасенный мною человек повернулся ко мне и, взяв меня за руку, сказал, что обязан мне жизнью. По его словам, он был купцом из Генуи по имени Джан-Мария Скассо и прибыл сюда, дабы заключить кое-какую сделку с королем Ричардом. Услышав, что на пристани идет сражение, он испугался за свой корабль, который еще не разгрузили, однако, приблизившись к месту свалки, в толпе потерял двух своих слуг, а затем на него набросились лучники. Он спросил, какое вознаграждение я хотел бы получить. Но я в тот миг раздумывал, какая участь могла постигнуть моего бедного, глупого менестреля Гираута, и с поклоном ответил, что я не настолько жаден, чтобы взять деньги в уплату за жизнь человека, и помимо всего, должен идти. Он расцеловал меня в обе щеки и сказал, что буде мне когда-либо что-то понадобится, мне следует обратиться к нему или, если его будет трудно разыскать, к сему Тарену ди Арагону, его дорогому другу. Он жестом указал на бородатого человека, низко склонившегося передо мной. Тогда я подумал, что совсем не плохо иметь его в числе своих должников на случай какой-нибудь нужды в будущем, и на том расстался с ними.

Когда я вернулся на пристань, сражение уже прекратилось, так как оба короля вместе прискакали в гавань и положили конец резне. Я порыскал вокруг, расспрашивая всех встречных, но не сумел узнать ничего нового о Гирауте и в конце концов вернулся в лагерь. Не успел я позаботиться о своем скакуне, расседлать его и дать ему остыть, как ко мне подошел Понс с видом величайшего дружелюбия и взял меня под руку, приговаривая: «Милый, добрый Дени, разве мы не друзья?» Я насторожился и охотно подтвердил, что мы действительно долгое время были и остаемся друзьями. «Я так им и говорил, – заявил он, – и еще рассказал, как часто мы ели из одной тарелки и стояли горой друг за друга». Он засмеялся и продолжал: «И даже о том случае, когда я дал тебе на сохранение свои деньги, а ты надул меня». Я сказал, что сам прекрасно помню об этом и не сомневаюсь, что он не держит зла на меня, принимая во внимание, сколько раз я платил за его выпивку и ужин и как я даже пожертвовал своим кинжалом с мощами св. Себастьяна, спрятанными в рукояти, ради его выпивки в Руане. «Да, как хорошо иметь такого товарища, – вскричал он, – и мне отлично известно, что я могу положиться на тебя. Ибо видишь ли, я сел играть с Хью Хемлинкортом, и даю руку на отсечение, он заколдовал кости, так что расклад все время был в его пользу, а я глубже и глубже увязал в долгах и не знал, где мне найти залог, дабы продолжать игру. Правда, я знал, что если бы ты был рядом, то ничего не пожалел бы ради меня. Долго ли коротко ли, но я проиграл все добро, которое ты получил на пиру – золотой кубок, золотое блюдо, шесть колец, четыре нагрудных цепи, двенадцать брошей из золота и серебра». Он искренне расхохотался и сказал: «Эта шутка нас невероятно позабавила, и когда я об этом вспоминаю, то снова не могу удержаться от смеха. Но послушай, Дени, Бог свидетель, я отплачу тебе сторицей, ибо, в конце концов, это были всего лишь красивые безделушки, а вовсе не какие-нибудь серьезные вещи, которые могут поссорить друзей. Не думай, я бы ни за что не взял их у того, к кому не питал бы нежной привязанности».