Таежная богиня - Николай Гарин

— Не может быть! — не отрывая глаз от разложенных на столе предметов, с тем же восторгом проговорил Никита. — Как часть? А где ты это хранишь, не дома же?

— Ну, дома не дома, а храню. Мест хватает, — важно добавил Шатун.

— И куда это ты все? Для чего? Какова цель?!.. — Никита наконец оторвался от красоты и взглянул на Виктора.

— А никуда, — ответил тот спокойно. — Кто-то марки с детства собирает, кто-то деньги копит, а кто-то шатается по тайге и подбирает то, что с воза упало...

— Ну, ты загнул. Сам только что расписывал, как тщательно прятали шаманы богатства Временного Сибирского правительства!

Виктор небрежно взял одну из фантастически странных фигурок и покачал ее на ладони, прикидывая вес.

— Может, эти штуки как раз и переплавлены из орденов да казны того самого правительства.

— Значит, ты нашел их клад?! — Никита смотрел на Виктора как на героя.

— И не один, — ответил Шатун и стал медленно собирать и заворачивать в тряпицы свои богатства.

— Подожди, дай полюбуюсь! Это, наверное, какие-то важные языческие знаки или шаманские атрибуты, а? Смотри, они их отлить-то отлили, но не обработали. А аметисты у тебя откуда? — глаза Никиты горели ярче самих камней.

— Ты много вопросов задаешь, Столица, — хмыкнув, проговорил Виктор и закурил новую сигарету. Теперь он немного жалел, что раскрылся перед посторонним. Однако именно этот парень не дал окончательно загнуться ему вчера.

— Слушай, Виктор, неужели все сокровища они относили в священные места? — перескочил на другую тему Никита.

— Ну конечно, не все. Я могу рассказать, как хоронили одного из богатых остяков, Ефима Кунина, по прозвищу Шатан, или Шата, — Виктор снова улегся на спину, вытянулся и подложил под голову руки. — Это был знатный остяк. Тысячи оленей. Крупный поставщик пушнины. Торговал с Норвегией, представь себе. Царская власть поручила ему собирать ясак и вершить правосудие. Он был честным и справедливым. К тому же считался всемогущим шаманом. Остяки боготворили его, называли каном, то есть царем. Умер в двадцатых годах, уже при Советской власти. На покойного надели бархатный халат, сплошь обшитый золотыми монетами царской чеканки. Ты как художник должен хорошо себе это представить. Рядом положили золотые и серебряные вещи из жертвенных мест. Покойного Шату и все это добро уложили на десяти нартах. Пять шаманов увезли его на оленях далеко в урман, — Виктор замолчал, ожидая реакции единственного слушателя. Не дождавшись, сам подвел итог маленькой истории. — Таких Ефимов Куниных на Урале были десятки, если не сотни, с тех времен, когда началась торговля и грабежи, то есть с шестнадцатого века. А может, и раньше.

— Ты хочешь сказать, что на карте, помимо кладовых природы, указаны и священные места аборигенов, и богатые захоронения, и прочие сокровища? — Никита повернулся к Виктору.

— А что там может быть другое? — вопросом на вопрос ответил Виктор. — Зачем надо было так ее зашифровывать?

— Ну, не знаю, может, какие-то их ратные пути, миграции, какая-нибудь статистика...

— Вся их история от сотворения мира в мифах, эпосах, легендах, которые передаются от поколения к поколению в виде песен, рассказов и сказок. Это, как говорят умные люди, более надежный способ передачи информации.

— Но для чего-то создана же эта карта! — точно не слыша собеседника, в глубоком раздумье проговорил Никита и медленно опустился на лавку. Ему не верилось, что столь древняя и глубоко засекреченная карта была создана для фиксирования тайников с сокровищами. Здесь, как он считал, была явно какая-то загадка. — Как ты считаешь, Виктор, когда была создана эта карта?

— Ну, наконец-то ты задал умный вопрос! — горячо ответил Виктор. — Так вот, представь себе, мой юный следопыт, что карта безвозрастная, если так можно сказать. По ней невозможно сказать, когда она сделана, поскольку невозможно определить материал, на котором она нарисована. Это полимер, но его нет ни в справочниках, ни в природе вообще. Я отдавал кусочек карты в лабораторию нашего политехнического института. Когда пришел за ответом, на меня все смотрели как на сумасшедшего.

Никита не спускал глаз с говорившего.

— Она не рвется и не горит. Краска, или чем там она нарисована, не смывается и не растворяется.

— Невероятно!

— Конечно.

— Ну и какой из всего этого можно сделать вывод?

— Вывод такой, что я хожу по Уралу третий десяток лет и собираю лишь крупицы от того, что лежит и дожидается своего часа. Это первое. Второе — есть зашифрованная карта множества сокровищ этой холодной и неприветливой земли. Есть у нас с тобой. Но нет ключа к шифру.

— Ты хочешь сказать, что если карту расшифровать, то Урал станет прозрачным? Все его сокровища будут как на ладони?!

Вдруг Виктор поперхнулся и стал медленно краснеть, а через минуту он уже был бордовым.

— Дай... воды, — выдавил из себя Шатун.

Никита бросился к котелку.

— Холодной, из ручья, — добавил Виктор тише. Никита метнулся к проему. Когда выскакивал из вагончика, под ногами что-то звякнуло. Он нагнулся, да так и застыл — у порога лежала плоская бутылочка из-под коньяка. Никита оглянулся на вагончик. И вновь по спине пробежали холодные колючки — на крыше приютившего их жилища лежал стул с гнутой спинкой.

— Виктор, — обратился он к Шатуну, когда тот напился, — ты не помнишь, когда мы сюда подходили, был на крыше вагончика гнутый стул?

— Какой стул, ты че, парень? Откуда ему взяться? — Виктору стало лучше, однако цвет его лица не менялся. — Слушай, Столица, я понимаю, у тебя утонченное художественное воображение, но я тебя умоляю, оставь меня в покое со своими вымыслами.

К вечеру Виктору стало хуже. Он сидел по-восточному и, раскачиваясь из стороны в сторону, смотрел в одну точку. На вопросы Никиты он не отвечал и вообще ни на что не реагировал. Проем стал лиловым. Хотелось есть. Никита разжег костер. Когда по стенам и потолку вагончика забегали отблески, Виктор очнулся.

— А не нравится?! — каким-то незнакомым, агрессивным тоном проговорил Шатун и потянулся к ружью. Никита растерялся. С Виктором опять что-то произошло. — Не-етушки!.. Хер вы меня возьмете!.. Кол вам в ж...пу! — медленно выговаривая ругательства, Шатун крутил головой, точно что-то высматривая. Никита проследил за его взглядом, но ничего не заметил. Виктор на ощупь зарядил ружье и стал водить стволом, точно прицеливаясь. Никиту он по-прежнему не замечал, словно того и не было в вагончике. — Ну, сволота!.. — не обращая внимания на дым, Виктор привстал на колено. — Хоть одного да замочу, падлы!

Никита вжался в угол. Он лихорадочно обдумывал, как вырвать из рук больного оружие. Вдруг прогремел выстрел, в печь ударил заряд дроби и рикошетом сыпанул по полу и стенам. У Никиты заложило уши, а Виктор уже перезаряжал ружье.

“Все, надо действовать!” — Никита привстал и медленно потянулся через стол к Виктору. Тот неожиданно повернулся в его сторону и от удивления вскинул брови и вытаращил глаза, точно впервые его увидел.

— А-а, вот ты где! — заорал он еще громче. И прежде чем Никита сообразил, что сам стал для Шатуна искомым объектом, в его лоб больно уперлось ружейное дуло. В наступившей тишине Никита почувствовал, как медленно и мягко проворачивается спусковой крючок, который вот-вот освободит пружину, и та пошлет боек к капсюлю, тот воспламенит порох, взрыв в патроне выбросит заряд по стволу ружья...

Никита в одно мгновение оказался под столом, почувствовав, как над головой пронеслась смертельная горсть свинца, стеганув по его волосам воздушной волной. Из-под стола Никита изо всех сил саданул Шатуна головой в бок. Тот неожиданно легко слетел с лавки, сбил котелок с огня и, неуклюже перевернувшись через голову, рухнул на пол и замер с диким оскалом сумасшедшего. Ружье отлетело в сторону. Никита схватил ружье, котелок и выскочил из вагончика.

Плеснув на Виктора холодной водой, Никита вновь кинулся к ручью. В вагончике послышался кашель, фырканье, бормотание. После очередной порции воды Виктор заворочался и, медленно меняясь в лице, начал подниматься. Однако как ни пытался, ноги его не слушались. Никита молча подхватил его, дотащил до лавки и помог сесть. Шатун медленно приходил в себя. Он то морщился, сжимая голову руками, то тряс ею, как после нокаута.

— Что было-то? — спросил он уже с осмысленным выражением лица.

— Да так, ничего особенного, — Никита напряженно смотрел на мокрого проводника.

— Мне будто это... трепанацию черепа сделали, — продолжал морщиться Виктор. — Полная пустота внутри. И ног не чую.

— Ладно, давай спать, а то и у меня голова вот-вот лопнет.

— Давай, — вяло и отрешенно, точно прощаясь, проговорил Виктор. — Только это, мне бы переодеться... холодно, — он привалился к стене и обмяк. Никита стащил с него мокрое, кое-как переодел, уложил на лавку и занялся костром. Пришлось продолжить разбор вагончика, отодрав очередные деревянные детали из обшивки. Никита не поленился и слазил на крышу за странным стулом, который уже один раз сжигал.