Над Неманом - Элиза Ожешко

— Удобно вам?

— Отлично, — ответила Юстина.

Ей действительно удобно было сидеть на зеленой душистой подстилке из листьев, наполовину прикрытой ее белым платьем. Уже несколько лет она ни разу не подумала нарядиться в это простое и недорогое, но изящное платье, кокетливо открывавшее шею и руки. Давно уж она не укладывала своих черных волос так, чтобы лучше выделялись прекрасные очертания ее низкого лба, давно их не закалывала на затылке таким тяжелым узлом, живописно падающим на шею, слегка позолоченную загаром.

В два часа пополудни, спускаясь с высокой горы к реке, она посредине пути на минуту остановилась на маленьком выступе, как раз против сада Анзельма, где рос толстый развесистый тополь. Встав под деревом, она нагнулась и посмотрела вниз. На узком песчаном берегу, возле челнока, устланного листьями, стоял Ян. Заметив ее, он высоко поднял шапку и, тряхнув золотистыми волосами, радостно закричал:

— Добрый день!

Зашумела вода под ударом весла, челнок закачался и с прибрежной мели выплыл на глубину.

— А дядя? — спросила Юстина.

— Болен. Вчера, как только проводил вас, ушел к себе в комнату и дверь на крючок запер. Я заглянул в окно, — лежит на кровати, глаза рукой закрыл. Спит или думает о чем, бог его знает.

Они медленно плыли вверх по течению. Над рекой с одной стороны поднималась обнаженная желтая стена с неподвижным бором наверху, с другой — высокая зеленая гора, а на ней, словно бусины, один за другим открывались из-за деревьев и прозрачной рощи белые и серые домики околицы с крылечками, со сверкающими окнами и с трубами, из которых вился дымок. От каждого дома к реке сбегали вытоптанные тропинки, перерезывали друг друга и целой сетью белых линий пестрели по зеленому скату горы. Знойное солнце осыпало необозримый водный путь каскадом искр, а лучи его, преломляясь в волнах, вспыхивали яркими кострами. Время от времени костры эти, взметнув целый сноп лучей, меркли или совсем гасли, а в водной лазури под тонким рисунком мелкой зыби мелькали темные отражения проносившихся по небу туч. Но то были не тучи, грозившие близкой бурей, а плотные белые облака, набухшие серой мутью, они удлинялись и нарастали, принимая все новые формы и очертания. В тихом, насыщенном испарениями воздухе они медленно и плавно скользили, то, закрывая, то, вновь открывая раскаленный солнечный диск, и в этой изменчивой игре света и теней то все вокруг темнело, то вновь озарялось ярким светом. Вдалеке, там, где река, убегая, поворачивала за бор, тучи, клубясь, застилали небосклон и сливались в одну темную массу, с серебристыми, ослепительно сверкающими краями.

— Дождь будет, а может быть, и буря, — сказал Ян, который сидел на узенькой лавочке на самом носу и, склонив голову к воде, медленно погружал весла в волны.

На высокой зеленой горе исчезли последние домики околицы. Показалось длинное глубокое ущелье, открывавшееся со стороны реки огромными треугольниками стен, далеко уходивших вглубь.

Ян кивком головы указал Юстине овраг Яна и Цецелии, заросший непроходимой чащей, отливавшей всевозможными оттенками листьев, яркой окраской цветов и ягод, вкрапленных в густую зелень.

Юстина приподнялась на сиденьи. Ей хотелось в этом хаосе красок и линий различить старый памятник.

— Он скрыт от мира, и его ни с какой стороны нельзя видеть, — сказал Ян, — разве лишь осенью, когда с деревьев и кустов облетят листья, он мелькнёт перед глазами того, кто плывет по реке. Вам не наскучило ехать?

Из Богатыровичей и Корчина к могиле ведут две дороги. Можно переправиться через реку против панского дома или против околицы, и потом добрый час идти лесом. Плыть нужно с полчаса, выйти на песках, а оттуда до могилы и версты не будет. Ян повез панну этой другой дорогой, потому что ему хотелось показать ей пески.

— Я потом скажу, почему мне хотелось показать вам пески. Для меня это такое место, что… что…

Он не докончил. Невдалеке от него с глухим жужжаньем, низко-низко, почти над самой водой, пролетала пчела. До сих пор над головами наших пловцов пролетело немало пчел, но эта спускалась все ниже и ниже, сверкая на солнце каплями покрывающей ее янтарной клейкой жидкости. Ян, давно уже не спускавший с нее глаз, уловил момент, когда пчела касалась крылышками воды, ловко подставил ей весло и осторожно пересадил на борт челнока обессилевшее насекомое.

— Жаль божью работницу, — заметил он: — утонула бы задаром. Может быть, ты моя? — усмехался он неподвижно сидевшей пчеле.

За большим треугольником, открывавшим вход в овраг Яна и Цецилии, зеленая гора преображалась в крутую, гладкую обнаженную возвышенность, прорезанную ярко-красными слоями мергеля, с карнизом ярко-желтой глины у самой верхушки. Под этим карнизом чернели отверстия, совершенно круглые, тянущиеся длинной линией на равном расстоянии друг от друга.

— Что это? — спросила Юстина.

Но прежде чем Ян успел ответить, в одном из этих отверстий что-то мелькнуло, и красивая птичка с белоснежной грудью, с длинными крыльями, иссиня-черного цвета, быстро спустившись вниз, пролетела почти над их головами.

— Ласточка! — вскрикнула Юстина.

— Да, это ласточкины гнезда, — смотря на круглые отверстия, подтвердил Ян. — Такая уж умная птица, что в твердой скале себе гнездо выдолбить может. Когда-то мне захотелось узнать, что это за постройки, и — поверите ли? — я увидел, что эти маленькие птички действительно и комнаты строят себе и коридоры… Вот и другая летит, и третья, и четвертая…

Из коридоров и комнат, выдолбленных в голой гладкой стене, одна за другой вылетали чернокрылые птички и, сверкая белоснежными грудками на красновато-желтом фоне берега, стремительно проносились над водой. Пчела, успевшая отдохнуть и восстановить силы, вспугнутая шелестом птичьих крыльев, взвилась с борта челнока и с громким торжествующим жужжанием полетела через овраг к родной околице.

Ян следил за ней глазами.

— Вот и спаслось работящее божье создание! — с легкой улыбкой проговорил он.

— Да… одной смертью меньше и одной каплей меда больше на свете, — прибавила Юстина, и, казалось, светлое настроение Яна отразилось на ее лице.

— Вы правду говорите, пани, — отвечал Ян, погружая весло в воду, — горя и смерти полон весь свет, а утеха в нем покупается дорого…

— Откуда вы это знаете? — живо спросила Юстнна.

Он посмотрел на нее долгим, слегка ироническим взглядом.

— Вы, пани, думаете, что у простого человека нет ни мыслей своих, ни чувств? Может быть, в этом-то и ошибка ваша…

Он хотел, было еще сказать что-то, но только поправил шапку на голове и еще сильнее начал грести.

— Я знаю и верю, — серьезно сказала Юстина.

— Что знаете? — отрывисто спросил Ян.

— Что это правда… — Юстина сильно покраснела. Ян сочувственно взглянул на нее.

— Тут нечего стыдиться или смущаться, — ласково сказал он: — вы такой уж родились и не тому учились.

В это время до них донесся сначала жалобный вой собаки, а потом они услыхали протяжное восклицание:

— Добрый вечер!

В нескольких десятках шагов от берега, в маленькой лодке, привязанной к жерди, вбитой в речное дно, с удочкой в руках сидел Юлек Богатырович, а на узком зеленом мысе стоял черный Саргас и жалобно визжал, глядя на хозяина. Плечистый парень с целым лесом огненно-рыжих волос на голове походил в своем игрушечном челноке на какое-то фантастическое существо: точно это сказочный водяной принял до пояса образ человека и выглянул на свет божий, наполовину скрываясь в родной стихии.

Но вполне человеческой была улыбка, которой он встретил приближающийся челнок. Впрочем, по его продолговатым бирюзовым глазам, которые, как и губы, дружелюбно смеялись, было видно, что такой же широкой, детски-простодушной улыбкой он приветствовал все, что ни встречалось ему на небе и на земле.

— Куда? — спросил он, глядя на Яна и его спутницу, но, видимо, боясь пошевелиться.

— На могилу.

— Хе-хе-хе! Только не оставайтесь там долго.

— А что?

— А то, что перед вечером дождь будет, хе-хе-хе!

Челнок Яна проскользнул почти рядом с лодкой смеющегося водного атлета.

— Отчего ты Саргаса не взял в лодку?

— Он мешает.

— Вот глупая собака! Могла бы приплыть к хозяину, если так соскучилась.

— Я ей не позволил!

Он быстрым движением рванул удочку, и маленькая рыбка, трепеща на крючке, серебряной искрой блеснула в воздухе.

Ян и Юстина плыли дальше.

Ян начал рассказывать о Юлеке.

Странный он был парень! С детства прослыл дураком, терпел побои за неповоротливость, за семейным столом занимал последнее место. И пристрастился он к Неману, — кажется, всей душой прилепился к реке, так и тянет его к ней. Он тут почти круглые сутки, — и ест на воде и спит в лодке или где-нибудь поблизости на берегу. К полевым работам охоты у него мало, зато рыбы ловит много, продает в соседнем городке, а деньги аккуратно приносит отцу. Неман и собака Саргас — это вся его любовь. Когда, три года тому назад, Юлеку нужно было идти в солдаты, он по целым дням плакал, как это он покинет Неман. И вдруг у него ни с того, ни с сего скрючило три пальца на правой руке. Ни с того, ни с сего калекой стал. Но все отлично знают, откуда это взялось. Настолько-то разума у него хватило. Он хотя и глуп, но хитер. Теперь должен идти другой сын Фабиана, потому-то в этом семействе теперь так мало согласия…