Древесная магия партикуляристов - Варвара Мадоши

Кончилось тем, что Антуан, разочаровавшись в молчании обоих представителей охраны, отправился спать в обнимку с арбалетом, а молчание продолжилось и дальше.

Всю ночь. Пока бледные пятна луны ползли по полу, чтобы погаснуть незадолго до рассвета.

Злоумышленник так и не объявился.

Матиас настоял на дальнейших ночных дежурствах, справедливо рассудив, что сестры Гопкинс и люди Подгарского вполне сумеют охранить Его Величество днем. Сэр Аристайл решил, что оставить древесного мага без присмотра означает расписаться в его превосходстве, поэтому постановил держать его под контролем. Сдвоенные вахты продолжились.

…На вторую ночь Его Величество долго-долго ныл, уговаривая Матиаса рассказать ему что-нибудь о жизни в горах.

— Хорошо, — согласился Матиас наконец. — Ваше величество, вы видите эту луну?

— Да, — радостно воскликнул Антуан в предвкушении сказки. — И что?!

— По нашим поверьям, это глаз слепого людоеда Гурба, — безэмоционально произнес Матиас. — С самого начала у него был только один глаз, который испускал лучи, убивающие все живое. Но великий герой Финнеас из семейства Бар-Арголов хитростью ослепил его и закинул вырванный глаз на небо. По преданию, в день конца света он опустится очень низко и выпущенные им лучи опять будут убивать.

— Здорово! — от души похвалил маленький Антуан. — А Гурб, конечно, умер?

— Нет, — покачал головой Матиас. — Он не умер. Он просто стал невидимым, и с тех пор по ночам бродит, просовывает руки в окна, шарит в спальнях, находит на ощупь и съедает детей, которые не хотят ложится спать.

Антуан сразу несколько поскучнел и спросил подозрительно:

— Ты мне это рассказываешь, чтобы я спать ложился?

— Нет, — пожал плечами Матиас. — Это правда. Моего младшего брата так съели.

Антуан уже получил достаточно опыта в общении с Матиасом, чтобы убедиться в его исключительной честности, проистекающей из глубокого непонимания сущности лжи. Поэтому мальчик побледнел и спросил:

— А Гурб может спуститься с гор и прийти в Варрону?

— Я не знаю, — ответил Матиас.

Антуан несколько раз помялся, переступая с ноги на ногу — несмотря на ковер, по полу дуло — и уныло сказал:

— Ну, я, пожалуй, спать.

…Через какое-то время, когда тихое сонное посапывание короля стало явственным, сэр Аристайл превозмог гордыню и с интересом спросил:

— Скажите, Барток… вы действительно не придумывали? Про младшего брата и вообще…

— Мужчине нет нужды придумывать, — холодно ответил Матиас.

Тем сэру Аристайлу и пришлось удовлетвориться.

Третья ночь совпала с большим приемом по случаю Дня Рождения Регента, поэтому король донельзя устал и улегся спать сразу же, не донимая более телохранителей. Это привело к тому, что над спальней немедленно повисла полная и окончательная тишина, не нарушаемая ничем, кроме поскрипывания елозящего по песку замка и редких ручейков штукатурки с потолка. Матиаса молчание не тяготило совершенно; погрузившись в медитацию он одновременно бдел и занимался подсчетом волосков на тельце гусеницы, ползущей снаружи по стене. Это давало ему особенные представления о происхождении, развитии и дальнейшей эволюции Вселенной.

Аристайл же не располагал таким внутренним ресурсом; честно говоря, рыцарь вообще едва ли был осведомлен о том, что в его голове что-то происходит. Поэтому до рассвета и смены караула он мучился глубоко в душе, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь сказать ни слова. Недосказанность их отношений с Бартоком претила открытой натуре рыцаря короны.

Поэтому, когда стекла королевской спальни отчетливо посерели, Аристайл выдавил из себя:

— Господин Барток…

— Да? — оторвался от медитации Матиас. На Аристайла он даже не посмотрел.

— А вы ничего так держитесь. Что скажете, если мы пойдем в трактир, пропустим по стаканчику? Тут есть такой трактир для дворцовой стражи, который работает с утра.

После некоторой паузы, во время которой Матиас взвешивал про себя сей поступок как должный или не должный, Древесный Маг кивнул:

— Почту за честь.

Глава 27. Боевое братство

Никогда не отказывайся, если честный человек предлагает тебе дружбу. Едва ли что-то есть в мире драгоценнее этих уз.

Трактир «Петушиная голова» традиционно служил местом сбора дворцовой стражи. Это гарантировало хозяину постоянную выручку, но нельзя сказать, что самому зданию повезло больше, чем любому другому варронскому трактиру: разносилось оно каждый раз на совесть, ибо Королевские Следопыты, равно как и просто гвардейцы, любили выпить, закусить и выпить еще раз не меньше всех прочих мужчин в городе. Выпивка же в мужской (а хотя бы и в женской!) компании ведет к драке с неизбежностью залета после слов «Не бойся, сегодня безопасный день!»

Не сказать, чтобы у дворцовой стражи деньги водились чаще, чем у всех остальных: казенная служба опасна не столько количеством шальных штыков, втыкаемых в филейную часть, сколько нерегулярно выдаваемой зарплатой. Но вот именно поэтому предшественник Аристайла на его посту добился, чтобы «Петушиная голова» ремонтировалась каждый раз из казенных средств. Правда, для этого пришлось сменить название, ранее упоминавшее менее благозвучную часть петушиного тела — ради того, чтобы эта статья расхода лучше смотрелась в документах.

Из всего вышесказанного следует, что таверна «Петушиная голова» почти всегда отличалась новизной, пусть и не добротностью постройки. И открыта она была круглые сутки, делая перерыв приблизительно в полдень — чтобы удовлетворить потребности стражи, работающей во дворце посменно.

Так и в то утро, «Петушиная голова» действовала, и за стойкой стоял унылый худосочный трактирщик. Он играл сам с собой в крестики-нолики, не особенно обращая внимания на посетителей и расторопных официанток. При появлении Аристайла, который едва не сломал хлипкую дверь таверны несмотря на то, что она была распахнута настежь и приперта камнем для надежности, он, однако, приподнял голову от листа бумаги и изобразил некое подобие улыбки.

— Пива мне и моему другу! — рявкнул сэр Аристайл, заставляя содрогнуться оконные переплеты (по летнему времени таверну не стеклили, ибо в этом не было никакого смысла).

— Как прикажете! — две официантки подлетели к ним немедленно, едва ли не силой отволокли к столику, потом испарились, чтобы вернуться с дюжиной огромных кружек пива на подносе.