Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

— Я пьян! — бормотал оставшийся в одиночестве Чамберс.— Всякий русский свинья будет насмехаться над моей диспозицией! Ну я ему. покажу, кто пьян! Мне, кавалеру ордена Андрея Первозванного, сказать, что я пьян! Меж тем как я на деле совсем не пьян! — сердито бормотал Чамберс. Оставшийся с генералом верный Васька сердобольно налил еще одну чарку водйи. Чамберс выпил, крякнул, повеселел и поскакал к злополучному транжаменту.

Пока русские генералы спорили да пререкались, шведская гвардия форсировала реку и па штыках прошла сквозь фронт гренадер. Бились яростно, злобно, грудь в грудь. Но шведы охватили одинокий гренадерский полк с флангов и сбили его с позиции. Аникита Иванович успел все же вывести из окопов Лефортов полк, который преградил было путь к мостам, но шведы, предводительствуемые самим королем, бросились на полк с такой фурией, что полковник Минстерман, командир ле-фортовцев, приказал дать сигнал к отступлению. Смешав ряды, лефортовцы хлынули через передний мост и отошли за ручей. Высланная команда не успела разрушить мост, и на плечах лефортовцев шведы захватили переправу и перешли ручей. Теперь они могли двинуться к последнему тыльному мосту по обоим берегам ручья и, в случае успеха, пресечь все коммуникации дивизии Репнина с главными силами. Первыми двинулись шведские гренадеры, пока шведская гвардия, перейдя по переднему, только что захваченному мосту, перестраивалась для атаки на другом берегу ручья. Полки делакарлийский, остготский, вестманландский и упландский шли в атаку в полковых колоннах с развернутыми знаменами, с полковой музыкой и под барабанный бой.

— Ваше превосходительство! Видите — впереди правой колонны всадник? То сам король шведский, его величество Карл Двенадцатый! Я видел его на Двине под Ригой, когда служил королю Августу! И сразу узнал! — с каким-то невольным восторгом обратился к Репнину фон 111вейден. Он только что прискакал с левого фланга, дабы сообщить, что Копорский, Тобольский и Нарвский полки уже на подходе.

«И чего немец радуется? — поморщился Репнин,— Оттого, что узнал шведского короля? Да тут не радоваться, тут плакать надобно! Сикурса-то все нет! Воюем казацким строем, брошенные всеми, одни в лесу! — Ани-ките Ивановичу волком хотелось выть, столь близко он ощутил непременную гибель всей дивизии и своей, безупречной воинской чести и славы, наблюдая мерную и сокрушительную поступь шведских полковых колонн.— Идут как на параде!»

Полковник Ростовского полка Мякинин отдал приказ:

— Держаться твердо! Стоять при знаменах!

Ростовский, Рязанский и Вятский полки, оградившиеся скрещенными полупиками, поджидали шведов в ретраншементе. Однако шведы и не думали атаковать ретраншемент, а, свернув вправо к ручью, кучно двинулись прямо на мост, прикрытый одной батареей капитана Когана. Даниель Коган закрыл глаза, увидев сей неприятельский афронт. Но его артиллеристы уже зарядили пушки и гаубицы и, казалось, даже обрадовались такому повороту дела — впервые за все сражение шведы оказались в досягаемости картечного выстрела. Грянул залп, и картечь русских орудий произвела огромное опустошение в рядах шведских густых колонн. Но шведы, смыкая ряды над убитыми и только ускорив шаг, упрямо маршировали за этим, казалось заговоренным от пуль и картечи всадником в узком синем мундире, своим королем. Карл XII даже не слез с лошади, и Репнин и фон Швейден с двухсот шагов ясно видели, как, повернувшись к своим драбантам, король сказал что-то, видимо, смешное и обидное в адрес московитов, и драбанты заржали так громко, что их смех явственно услышали на батарее.

«Ах, ты смеешься, швед! Ну хорошо, то будет твой последний смех!» Чувствуя себя в тот миг могучим Иеговой, сеющим молнии, Даниель Коган опустил шпагу, и шестнадцать русских орудий густо, в-упор пальнули картечью. Когда пороховой дым развеялся, с королем не осталось и половины молодых и задорных драбантов, хотя сам он по-прежнему был жив и невредим и мчался во главе своих гренадер, бегущих прямо на батарею. «Всё! Мы не успеем зарядить пушки!» — подумал Коган.

Сейчас его батарейцы будут переколоты у пушек толпой шведских гренадер, бегущих в яростную атаку во главе со своим сумасшедшим королем. Но в этот момент позади батареи грянуло русское «ура», и, оглянувшись, капитан Коган увидел бегом подходившие к батарее колонны Копорского, Тобольского и Нарвского полков.

«Успели!» — облегченно вздохнул Аникита Иванович, глядя на подбежавшего к нему молодого полковника копорцев Ивана Головина. «Успели!» — радостно выдохнул капитан Коган и снова опустил шпагу. В упор, с пятидесяти шагов, в шведскую колонну снова ударили картечью пушки Когана, и одновременно грянул залп подходящей русской пехоты. Десятки шведов как подкошенные упали перед батареей.

— Смотрите, король! — с такой тревогой воскликнул фон Швейден, что у Аникиты Ивановича поневоле мелькнула мысль: «Да кому же ты служишь?»

И впрямь под Карлом упала лошадь, однако подскочивший драбант успел подвести запасную, и, прежде чем копорцы перелезли через рогатки, коими была ограждена батарея, шведский король, напоследок погрозив батарейцам шпагой, ускакал следом за своими отступающими гренадерами. Атака на левом берегу ручья была отбита.

Но в тот самый момент, когда обрадованный Аникита Иванович троекратно целовал командира копорцев Головина, взгляд его невольно упал на другой берег ручья и он оледенел. Смяв остатки полка лефортовцев и отбросив их в лес, прямо к мосту, заходя в тыл дивизии, маршировала шведская гвардия.

Отступать! Немедля отступать всем на тот берег! —

Сорвался на крик Аникита Иванович. В тот миг, как согласно докладывали потом военному суду и Головин и

фон Швейден, Аникита Иванович впрямь был похож на безумного, столь явственно он почувствовал при виде шведской обходной колонны непременную гибель своей дивизии. Словно услышав его приказ: «Отступать! Немедля всем отступать!» — из ретраншемента к тыльному посту первым промчался генерал-поручик Чамберс, за ним поспешал верный Васька. Однако и на сей раз выручил Головин со своими копорцами. Перейдя с левого берега ручья на правый, они первыми с фланга атаковали походившую колонну шведов. Шведская гвардия сбила копорцев, но их атака задержала шведов, а на правый берег ручья успел уже перейти Тобольский полк. Оградившись рогатками, сибиряки отбили две атаки шведских гвардейцев и прикрыли последний мост, по которому один за другим отходили полки дивизии Репнина. Отошли нарвцы, Рязанский и Вятский полки. Последними отходили батарея Когана и Ростовский полк. Только тогда шведские гренадеры бросились в повторную атаку. Они ворвались уже было на батарею, когда отходивший последним Ростовский полк развернулся и бросился в контратаку, спасая пушки. Шведов с батареи выбили, но оставшихся лошадей хватило лишь на то, чтобы увезти легкие полковые пушки. Тяжелые гаубицы пришлось бросить, и впоследствии военный полевой суд поставил это главной виной Репнину и его офицерам. Сам Аникита Иванович до конца находился среди тобольцев. Под ним убило лошадь, пулей сорвало шляпу. Когда убило верного дончака, Репнин машинально снял зачем-то с лошади седло и с непокрытой головой побрел в рядах последней роты тобольцев, прикрывавших спасенные пушки. Оглянувшись, он увидел, как ростовцы Мякинина отбили еще одну атаку шведских гренадер на том берегу, но сами отступали уже не к мосту, а сначала к столь неудачливому ретраншементу, а оттуда — в дальний лес, шедший до самого Могилева. Аникита Иванович проводил прощальным взглядом сей отрезанный от дивизии полк и с обманутой надеждой устремил свой взор на вершины холмов, с которых по диспозиции должны были обрушиться на шведов драгунские полки фон дер Гольца. Но ни драгун, ни самого фельдмаршал-лейтенанта на тех холмах Аникита Иванович не узрел. Потому как драгунские полки явились на поле баталии токмо через два часа после ретирады дивизии Репнина.

В ночь со второго на третье июля фельдмаршал-лейтенант фон дер Гольц и другой русский кавалерийский генерал — принц Гессен-Дармштадтский бодрствовали отнюдь не оттого, что поджидали неприятельскую атаку, а потому как занимались единственно важным, по их понятиям, делом: играли в карты. Хотя царь Петр и приказал по армии, дабы офицеры не проигрывали в карты больше рубля, знатные иноземцы на русской службе тот царев запрет на себя не распространяли, и ставки в игре, что велась в шатре принца Гессен-Дармштадтского, были очень высоки. Шатер принца принадлежал в свое время какому-то турецкому сераскеру, принц тот шатер отбил в лихой кавалерийской атаке еще в те времена, когда служил в армии австрийского цезаря под знаменами Евгения Савойского. И вот теперь шатер, обтянутый изнутри мосульским шелком, стоял в штабе русской кавалерийской дивизии на берегах безвестной белорусской речки Бабич.