Завод - Илья Штемлер

Лариса не ответила.

— Моя милиция меня стережет? — Адька подвинулся, приглашая Кирилла сесть рядом.

Кирилл взял руку Ларисы.

— Холодно? Напрасно пришла. Все в порядке. Отпустили домой.

— Там окна с решетками? — Лариса вздохнула.

— Ты что? Комната как комната. Столы канцелярские, шкафы…

— Вроде отдела кадров, — вставил Адька.

— Ага. Отдел кадров. — Кирилл усмехнулся. — Сидит парень, лет двадцати пяти, бутерброд жует. Я ему — приятного аппетита. Он мне — поостри, поостри еще…

— Ну, а дальше? — Лариса в нетерпении тронула Кирилла за рукав.

— Оказывается, это и был следователь. Тот самый Топорков. Ну, поговорили…

— О девочках! — опять вставил Адька.

— Он назвал фамилии — знаю ли я таких людей. Отвечаю — нет. Я и действительно их не знаю. Потом спросил о сэре Джоне. Его, говорю, знаю. В каких отношениях? Ни в каких, говорю. Просил как-то получить из кассы выигрыш, нога у него болела. Я получил. Денег, спрашивает, дал он вам за это? Отвечаю — нет. А если вспомнить? Нет, не давал… Вот и все. Напоследок спросил номер домашнего телефона.

— Зачем?

— Черт его знает.

Адька поднялся, заложил кулаки за спину и сладко потянулся, хрустнув позвонками.

— Что ж ты так долго там околачивался?

— Уходил он куда-то. Пришлось ждать…

Клеть, в которой распродавали елки, напоминала муравейник. То и дело кто-то отделялся от нее и перебегал улицу с елкой в руках. Точно муравей.

В институт Лариса решила сегодня не ходить. Какой смысл? Только на неприятности нарвешься за опоздание. К тому же после стольких беспокойных часов сидеть в жаркой аудитории? Она предложила пойти в кино. Адька отказался, ссылаясь на дело. Кирилл тоже идти не мог — надо на завод возвращаться. Он обещал бригадиру вернуться к обеду — конец месяца…

— Слушай, а действительно, зачем этому Топоркову понадобился мой домашний телефон? — Кирилл обернулся к Адьке. Но того рядом не оказалось.

Адька стоял перед очередью за елками, упершись руками в бока и раздвинув ноги.

— Позвольте, граждане. Общественная инспекция… Гражданка, ведь и милиция недалеко. Там Новый год встретите. — Адька, энергично работая локтями, влез в самую гущу. — Три часа стоите? Постоите и еще. Свежий воздух полезен. А вы? Пенсионер, а как ребенок. Ну зачем вам елка? Пропустите общественного инспектора, — он размахивал какой-то красной книжицей, все ближе продвигаясь к калитке. Вид книжечки производил магическое действие, и толпа, без особой охоты, все же расступалась перед напористым общественником. Правда, некоторые настораживались — что там проверять, если есть елки.

— Как что?! А палки? Забыли? — ужасным голосом произнес Адька. — Небось обманут вас, так бежите жаловаться, елки-палки.

Спустя несколько минут Адька уже топтался у выхода рядом с теткой-контролером. Та приставила рейку к пушистой елочке, измерила, Адька вынул из кошелька деньги и расплатился.

Неся елочку в вытянутой руке, он вернулся к Ларисе и Кириллу.

— Ну и колется, черт! Это вам. Возьмите. А я пошел. Дела.

Кот Степан приблизился к стволу и осторожно ткнулся черным носом в колючую щетину. Не понравилось. Кот обиженно фыркнул и присел. Елочка вздрогнула и стала медленно заваливаться вдоль стены. Кирилл постарался водрузить елку на место. Лариса кричала, что ей надоела эта дурацкая елка. Пусть валяется на полу. Все руки зудят, не елка, а крапива.

Она принесла ящик с инструментами. Кирилл обрадовался. Там было все необходимое, правда, нет пилы, зато были три ножовочных полотна. И подходящие деревянные планки.

Пока он сколачивал основание для елки, Лариса подготавливала место. Она отодвинула тумбочку и зеркало, свернула коврик, сняла со стены свою фотографию, подмела…

А бабка все не приходила. Странно. Она редко покидала квартиру.

— Кормят тебя, балбеса, а куда ушла бабушка, не знаешь, — укоряла кота Лариса.

Кот виновато прядал ушами, сознавая свою вину, но ничем помочь не мог.

Когда же зазвонил телефон, кот забеспокоился.

— Умный балбес. — Лариса подала знак Кириллу не стучать и сняла трубку. — Да? Одна. Ты в цирк собралась? Вот и хорошо. Нет, он не придет, мне заниматься надо. Я говорю, что у них аврал на заводе, конец месяца. Ладно, ладно. Что в холодильнике? Мясо? Найду… Степана покормлю, не волнуйся. Целую. — Лариса положила трубку и отогнала кота.

— Про меня, что ли? — Кирилл принялся устанавливать елку.

— Ага. Узнает, что ты здесь, — прилетит, как реактивная. Представляешь, в цирк собралась! У приятельницы билет пропадает.

— Зачем она так тебя охраняет?

— Возраст такой. У нее, конечно. Знаешь, мы с тобой сейчас встретим Новый год! Есть немного вина. И у бабки наливка спрятана.

Кирилл установил ствол в крестовину и встряхнул дерево. Елка раскинула ветви, будто распустила волосы. Комната наполнилась запахом свежести и снега. Игрушек было немного. Стеклянные бусы, несколько пузатых шаров, медвежонок на прищепке. Правда, елку приставили к стене и украшать надо было лишь половину.

— Не разбей шары! — кричала Лариса из спальни. — Если не хватит игрушек, привяжи конфеты.

В спальне скрипела дверца. Слышался стук каблуков.

— И чего она там возится? — ворчал Кирилл, пытаясь подавить вдруг возникшее волнение. Он вновь подумал о том, что произошло в кабинете под номером двадцать девять. Все было так, будто Кирилл сидел в домоуправлении и хлопотал о засоренной раковине. Даже обидно. Следователь интересовался, чем Кирилл занимается на заводе. Почему оказался на ипподроме. Вообще-то, видать, этот Топорков понимал толк в ипподромных делах. О Юсуфове спрашивал несколько раз. Наверное, наездник особенно интересовал Топоркова.

Кирилл притворился, что не слышит, как стук каблуков затих на пороге комнаты.

— Ну, как? — нетерпеливо произнесла Лариса. Она была в светло-голубом платье, а ее глаза радостно светились. — Поцелуй меня…

Кирилл растерялся. Раньше он целовал ее, не дожидаясь просьбы. Еще этот дурацкий серебристый шар! Он не знал, куда его деть, и пытался сунуть в карман. Лариса взяла у него шар, положила на стол и прижалась к Кириллу. Он почувствовал, как голова его наливается плотным дурманящим жаром.

— А Новый год? Мы должны встретить Новый год. Кирюша! — Она разжала его руки и шагнула назад.

— Куда спешить? Ведь до Нового года еще неделя, — удивленно сказал Кирилл.

— Чудак. Нам надо спешить. Открой консервы и на-режь хлеба. Труд вновь превратит тебя в человека.

Бледный дневной свет проникал сквозь широкие старинные окна. Скоро начнет темнеть Лариса задернула шторы, зажгла светильник.

— Одна наша девчонка изумительно приготавливает «глинтвейн». Пальчики оближешь. Вино. Мускатный орех. Сахар. Лимон. Все это надо кипятить особым способом… Но главное — пропорция. У меня где-то записано. Сделаем? Впрочем, обойдемся. — Спохватившись, она послала Кирилла мыть руки.

В ванной Кирилл постоял перед зеркалом, рассматривая свое разгоряченное лицо. Что, собственно говоря, произошло? Ничего. Но его лицо казалось ему непривычно чужим, незнакомым. Особенно, если пристально вглядываться. Когда он вернулся из ванной, Лариса уже сидела за столом.

— С Новым годом, Кирюша! Когда я была маленькой, мы с подружками каждый день встречали Новый год.

— И я, — подхватил Кирилл. — Пили лимонад. Чокались. Смешно.

Он был рад любому разговору. Надо избавиться от неотступных навязчивых мыслей, хотя в душе ему хотелось еще глубже предаться томящему сладкому возбуждению от близости Ларисы.

— У меня есть тост, Кирюша. — Голос Ларисы звучал глухо. — Если разобраться, в жизни все повторяется с тех пор, как обезьяна переквалифицировалась…

— Конечно, — Кирилл кивнул.

— Помолчи лучше. Я ведь уже начала свой тост, не понимаешь?

— А я-то думал…

— Меньше думай. — Она положила ладонь на горячую тяжелую руку Кирилла. — Я хочу сказать, Кирюша, что я тебя очень люблю. Мы с тобой одни. Пройдет время. Мы поженимся… Ведь мы поженимся?

— Ну.

— Так вот, мы поженимся. Будет семья. Только вот этой минуты, когда мы вместе, но еще неведомы друг другу, наверно, никогда уже не вернуть.

— Почему? Будут еще такие минуты.

— Глупыш ты, Кирюша… Этой минуты уже не будет. Вообще девушки умственно опережают ребят. Это давно замечено. Так что слушай и помалкивай…

— Ты сейчас очень красивая…

— То-то у тебя язык заплетается. Но ты должен был сказать: красивая, как всегда… Давай выпьем. Сбил ты меня с мыслей. — Лариса постучала ногтем по рюмке, посмотрела на свет. Наливка была тягучей и сладкой, она приятно щекотала нёбо. — Сегодня, Кирюша, ты мне стал намного дороже. Я боялась за тебя. Возможно, все это чепуха. Но я знаю, беда может подкрасться незаметно. Словно ничего и не произошло, а она уже родилась, эта беда, и ты ничего не знаешь.