Судьбе наперекор... - Лилия Лукина

— Спроси, что попроще,— попросила я.— И вот что, друзья мои, не верю я, что у Сергеева к заводу какой-то интерес есть. Просто попросил его кто-то «Доверию» «крышу» дать. Но Филина сейчас в Баратове нет, не узнать у него ничего. Надо ждать, когда вернется,— задумчиво сказала я.— Но, вообще-то, до декабря время терпит.

— Так ты что? — округлившиеся глаза Пончика смотрели на меня откуда-то чуть ли не с затылка — так он был потрясен.— Ты что, с ним встретиться собираешься?

— Не знаю... Как пойдет... Но мне пообещали поговорить с ним.

— Кто? Панфилов? — перебил меня Семеныч.

— Ну какая тебе разница, кто именно? —я пожала плечами.

— Лена,— умильно глядя на меня, попросил Солдатов.— Когда этот завод гавкнется, возьми меня к себе помощником.

— Да ладно тебе издеваться! — огрызнулась я.— Давайте лучше думать, как нам об этой компании сведения собрать. Была у меня мысль с Самойловым встретиться, но мне категорически запретили к нему даже близко подходить. Хоть вы мне расскажите, что он собой представляет. Я же его даже в глаза никогда не видела.

— Счастья своего ты не понимаешь! — совершенно серьезно сказал Пончик.— Ты, если соберешься с ним встретиться, запасайся этими новомодными таблетками от тошноты. Ручаюсь — пригодятся.

— Уговорил,— согласилась я.— Буду смотреть в сторону. Миша,— я повернулась к Чарову,— попробуй по своим каналам выяснить хотя бы, куда этот Самойлов звонит, факсы отправляет, может, и в компьютер к нему, смогут влезт... Если он специально из Москвы в Баратов приехал, значит, он перед кем-то там отчитываться должен.

— Попробую,— пообещал Михаил.— Ведь, если мы узнаем, кто этого Самойлова из первопрестольной за ниточки дергает, то, глядишь, и до мотивов доберемся.

— Вот и я о том же. А пока давайте сочинять письмо султану, в смысле Кондратьеву. Я думаю, не имеет смысла скрывать, что вся богдановская семейка не своей смертью померла, может, он от страха пооткровенней станет.

— Ох, Лена! Спесь ты московскую не знаешь... — вздохнул Солдатов.— Они же там себя черт знает кем считают, словно на другой планете живут. Погоди-погоди,— и он полез куда-то в стол.— Тут у меня рекламный проспект их банка был, так там фотография этого Кондратьева чуть ли не в полный рост. Вот,— и он вынырнул с журналом в руке и развернул его на середине.— Смотри.

Картина была впечатляющая: с первого взгляда указанный господин казался не просто интересным, а очень красивым мужчиной, но выражение его надменного лица, полуприкрытых глаз настолько откровенно говорило о том, что всех вокруг он считает крайне недалеким быдлом, не стоящим его даже презрительного внимания, что со второго взгляда его уже нельзя было воспринимать иначе, как урода.

— Этот господинчик,— продолжал Солдатов,— в свое время в «Памире» подвязался. Помнишь такую финансовую пирамиду? — я кивнула.— Вот там-то он себе первоначальный капиталец и сколотил. Ободрал людей, как липку, и на чужом несчастье поднялся. На, грубо говоря, ворованные деньги банк создал и теперь уже, футы-нуты, солидный банкир, а не вор, которым по сути своей является.

— Ну, тогда понятно почему у него такая высокомерная морда,— глядя на эту фотографию, сказала я.— Знаете, он же все равно не поверит, что из председателя совета директоров получается точно такой же труп, как и из бомжа, так что черт с ним. Не надо его ни о чем предупреждать, не снизойдет он до нас,— я посмотрела на Чарова.— Слушай, позвони-ка ты снова Никитину. Может, он свяжется с Тимошенко. Нам ведь важно выяснить точно только одно — было предложение продать акции или нет.

Михаил молча взял телефон и стал набирать номер, а Солдатов тем временем наклонился ко мне и тихонько спросил:

— Так это все-таки Панфилов обещал с Филином переговорить?

— Семеныч, ты любопытен, как женщина,— я укоризненно покачала головой.— Я отвечу, если ты мне объяснишь, почему это тебя так интересует.

— Я, Лена, любопытен, как старый опер. А спрашиваю потому, что Панфилову Филин точно все расскажет. Тот же его много лет назад, когда Гришка еще некоронованный был, из-под «вышки» выдернул. Давно это дело было,— начал вспоминать он.— Гришку взяли за разбой. А в то время в Управе несколько «висяков» было по «мокрым» делам, вот и решили их на Гришку списать — он-то уже неоднократно судимый был и срок ему светил серьезный, а уж, если еще и эти трупы ему приплюсовать, то «вышка» точно ему светила, к бабке не ходи. Дело Панфилов вел, вот он и уперся: «Не Сергеева это,— говорит,— рук дело. Ему своего девать некуда и лишнего не надо. Пусть получает, что заслужил, но не больше». Так и отбил. Так что Филин Пану жизнью обязан, и поэтому...

— Лена,— прервал нас Чаров.— Было такое предложение. Приходил Самойлов к Тимошенко и тот его письмо в Москву переправил. А ответ Самойлов получил тоже На банк, позавчера — отказ, естественно. Причем в таких выражениях, что и кирпич бы обиделся

— Что и требовалось доказать,— вздохнув, сказала я.— Если сейчас грохнут кого-то из московского «Содружества» или директора «Якоря», то, ежу понятно, что это из-за отказа продать акции. А нам Самойлову и предъявить-то нечего,— я повернулась к Солдатову.— Семеныч, поспрошал бы ты в райотделе, как там у Самойлова насчет алиби, вдруг сможем к чему-нибудь прицепиться и поприжать, а?

— Спросить-то можно,— поглаживая по своему обыкновению голову, сказал Пончик.— Чего ж не спросить? Съезжу-ка я к Прокопову, поговорю... Да они, я думаю, Самойловым-то и не интересовались вообще.

— Ну, что? Тогда разъезжаемся? — сказала я, вставая.— Семеныч — в райотдел, ты,— я посмотрела на Чарова,— к своим бывшим коллегам, а вот мне-то что делать?

— Думать! — чуть не хором заявили они.

По дороге домой я купила и подключила, как и собиралась, самый большой и простой сотовый телефон для Варвары Тихоновны и, приехав, потратила все время, пока варились пельмени, на то, чтобы научить ее им пользоваться. Смотреть, как она опасливо нажимает кнопки, а потом ненатурально громко говорит, поворачивая телефон так, чтобы микрофон был у ее губ, было и смешно, и грустно. Но экзамен она сдала, то есть смогла позвонить мне сначала на сотовый, а потом и на обычный телефон.

Только, когда баба Варя ушла, я уселась рассматривать фотографии — не хотелось ее расстраивать, она ведь действительно здорово привязалась к Бате, чего ж ей душу-то травить? Я перебирала снимки и не верила своим глазам — неужели это я? Счастливая, смеющаяся, с горящим взглядом... Теперь я понимала, почему Колька так на меня вызверился — уж слишком резким был контраст между той Ленкой, которую он привык видеть последнее время, и этой. А Батя действительно хорош, глядя на него отстраненным взглядом, подумала я. Но он мне сказал, что не вернется, значит, нечего себе голову ерундой забивать. Я прислушалась к себе — жалею я о том, что случилось, или нет? И решила, что все-таки нет, я поступила так, как должна была поступить. А фотографии эти вместе с Батиной запиской и той бутылкой шампанского лучше всего убрать подальше, чтобы глаза не мозолили. Но, если мне все равно, то, по идее, не должны эти вещи мне на нервы действовать? А, если действуют, значит... Что это значит? Что мне не все равно?

От этих размышлений меня оторвал телефонный звонок.

— Лена,— это была Уразбаева.— Ты знаешь, не идет у меня из головы эта история... Ну та, с кладбища... Не расскажешь мне, в чем там все-таки дело было?

Я просто неприлично обрадовалась, что появилась возможность отвлечься от неприятных мыслей, и тут же пригласила Юлию к себе, пообещав накормить чудными домашними пельменями и угостить кофе, какого она еще никогда не пробовала. Но на кухне я засомневалась — ведь фарш-то со свининой, а она все-таки мусульманка, так не посчитает ли она это оскорблением. Появившаяся вскоре с пакетом дорогого зернового кофе, который она пообещала приготовить по своему рецепту, Юлия только посмеялась над моими опасениями.

— За то время, что живу в России, я научилась есть все подряд.

Мы поужинали, причем я совершенно не могла понять, почему Юлия смотрит на меня с таким уважением, и только, когда она с искренним удивлением спросила, как у меня хватает времени при моей работе еще и домашними делами заниматься, я все поняла и расхохоталась.

— Юля, не надо думать обо мне так хорошо. Это не у меня, это у моей домработницы бабы Вари хватает времени, сил и умения, чтобы домашним хозяйством заниматься. Я же умею только зарабатывать деньги.

— Так ты такая же, как и я! — поняла она.

И все еще подсмеиваясь над тем, как похож наш образ жизни, она, пока я мыла посуду, сварила кофе и мы перебрались в комнату — кофе у нее получился превосходный.

— Можно? — кивнула Юлия на фотографии, которые я не успела убрать.

— Смотри, конечно. На острове снимали, когда шашлыки жарили,— объяснила я.

Юлия перебирала фотографии, время от времени спрашивая: «А это кто?». Отложив их, она грустно сказала: