Судьбе наперекор... - Лилия Лукина

— Юля,— укоризненно сказала я и поправила ее.— Встречаюсь с мужчинами.

— Не морочь мне голову, Елена! — скривившись, попросила она.— Ты ими пользуешься по принципу: «Сделал дело — слезай с тела».

— Ну и выражения у вас, мадам писательница! — рассмеялась я.

— Мадемуазель! — уточнила она.— Зато точные! И попрошу оратора не перебивать! Так какого же ангела тебе не хватает? Живи, как жила, и радуйся жизни! Твоя связь с Орловым прошла без последствий? — осторожно спросила она.

— Без! У меня не может быть детей! — спокойно ответила я.

— Господи! — всплеснула руками Юлия.— И в этом мы с тобой похожи! — и она подытожила: — Так что угомонись и не бери в голову.

— Но почему все-таки Галина сказала, что я сделала ошибку, пойдя наперекор своей судьбе? — все еще не могла успокоиться я.

— Лыко-мочало, начинай сначала! — уже раздраженно заявила Юлия.— Пойми, Елена, любое предсказание — это одновременно и своеобразное программирование человека на определенные поступки. Представь себе какую-нибудь девчонку, которой нагадали, что она будет счастлива во втором браке. И вот эта дурочка выскакивает замуж за первого встречного-поперечного, чтобы поскорее развестись и начать дожидаться обещанного принца на белом коне. Да вот только не факт, что этот второй, даже если он и появится, окажется действительно принцем, в то время, как ее первый муж мог быть действительно любящим ее человеком, который искренне хотел сделать ее счастливой. Вот так-то, Елена! Каждый человек сам кузнец своего несчастья и только он сам вправе решать, как ему поступить. Даже бог дал нам свободную волю и право выбора! А ты сейчас, к моему величайшему и очень неприятному удивлению, мучаешься из-за того, что поступила так, как сочла нужным, а не пошла, как какая-нибудь скотина из стада, тем путем, который тебе навязал пастух! — ее зеленые глаза яростно сверкнули и она недоуменно спросила: — Или, может быть, я заблуждаюсь на твой счет? И ты только кажешься сильным человеком, а на самом деле способна прогнуться под обстоятельствами и поплыть по течению, как...? Ну, ты поняла о чем я!

— Ну уж нет! — усмехнулась я.— Прогибаться не научена! Не тот у меня характер! Да и воспитание не то!

— Так какого же черта?! — воскликнула она, сердито глядя на меня, и закурила.— Вот скажи мне, Лена, ты после отъезда Орлова хоть раз о нем с тоской вспомнила?

Я задумалась, хорошенько все проанализировала и ответила честно:

— В первый день, когда он только уехал, мне было здорово паршиво, а потом... Потом как-то не до него уже стало. Тут сразу столько всего навалилось! А сейчас как-то тревожно у меня на душе. Неспокойно.

— Вот в том-то и дело,— удовлетворенно заявила Юлия,— что дергаться ты начала только после того, как эту самую свою цыганку встретила и фотографии увидела! Поэтому я и говорю тебе: выкинь ты все это к черту, забудь и живи спокойно!

— Все-все-все! — я подняла руки, показывая, что сдаюсь.— Порву, выкину, вылью! — и, берясь за бутылку коньяка, предложила: — Эх! Гулять, так гулять, Юля! Давай еще по одной за наше радостное и счастливое будущее.

— У нас в таких случаях говорят: «Все в руках Аллаха, милостивого и милосердного»,— глядя через рюмку на свет, сказала она.

— А у нас говорят: «Бог, Бог, да и сам не будь плох». Давай, Юля!

— Давай! — согласилась она, поднимая рюмку.— А о чем ты меня хотела спросить?

— Подожди, я сейчас по-своему кофе сделаю,— и я пошла на кухню, а она осталась сидеть в кресле и стала снова рассматривать фотографии.

Когда я вернулась в комнату, она задумчиво разглядывала Ирочкину фотографию.

— Красивая девочка,— откладывая снимок, сказала она.— Так о чем ты хотела меня спросить?

— Юля,— аккуратно начала я, понимая, что ссылаться в данном случае на слова Галины-Певуньи не стоит.— Прости за бестактность, но мне уже давно кажется, что у тебя в прошлом произошла какая-то страшная трагедия, которая наложила отпечаток на всю твою жизнь. Это действительно так?

— Зачем тебе это, Лена? — грустно усмехнулась она.— Но, раз обещала, отвечу. Было.

— И это было связано с мужчиной? Я потому так думаю, что ты ведь одна живешь..

— Ну, можно и так сказать. У меня, Лена, история совсем другая. Я ведь в Таджикистане, в маленьком городке родилась. А мама у папы вторая жена, он на ней, когда овдовел, женился. Старше он ее был намного, но там этим никого не удивить —другой мир, другие законы... — она говорила все это медленно, тихо и в ее голосе послышалась застарелая, но еще не изжитая боль.— Вот мы с братом и родились, он меня на год старше. Я в маму пошла, а Тимур — в папу. Голос у него необыкновенный... Просто заслушаться можно... После школы мы учиться поехали: он в консерваторию, а я в университет, на исторический. Уж как мама папу уговаривала, чтобы он нас отпустил! Где же это видано, чтобы мужчина себе на жизнь пением зарабатывал? Да и женщине, как папа считал, высшее образование тоже совсем ни к чему. Но смогла, уговорила-таки. А случилось это в 82-м, летом, когда мы на каникулы приехали... — она закурила и замолчала, глядя на струйку дыма, а потом продолжила: — В наших местах охота очень хорошая. Частенько из Душанбе всякое начальство приезжало. Вот тем летом и приехал племянник одного из секретарей ЦК с друзьями. Я днем от школьной подружки возвращалась, а они, обкуренные, мимо ехали. Здесь-то тогда этой гадости еще не было. А, если и была, то немного. В общем, хоть и отбивалась я, как могла, но их-то больше было. Навалились они на меня всем скопом, скрутили, в машину затолкали, отвезли в охотничий домик и...

— Подожди,— перебила я ее.— Ты же сама сказала, что это днем было. Что же, никто за тебя не вступился?

— Лена! — она горько рассмеялась.— Это Восток, понимать надо... Кто бы отважился против таких людей выступить? Это же такие ба-а-альшие люди! — она усмехнулась.— До сих пор не знаю, как я выжила... А очнулась я уже в больнице... Оказалось, что, когда люди пришли к папе и сказали, что эти подонки меня увезли, он со старшими сыновьями, ну, которые от первой жены, за мной в тот охотничий домик, где обычно начальство останавливалось, поехали. А, когда увидели, что со мной сделали, то... Словом, перебили они там всех, а домик подожгли... Потом из Душанбе понаехали... Стали разбираться... И, естественно, на отца со старшими братьями подумали. А они все женатые, дети у них... Вот на семейном совете и решили, чтобы Тимур вину на себя взял — он-то один, неженатый, ни за кого не отвечает... Ну, а мне после всего этого дома совсем невозможно стало оставаться... После такого-то позора!.. Кто же меня замуж возьмет? Вот и перевелась я в Ташкент... А потом сюда перебралась... Вот и все! — сказала она и криво усмехнулась.— Вся моя история.

— А почему именно в Баратов?

— А мне было все равно куда. Просто в группе у нас девочка одна была — у нее отец военный и они здесь долго жили, прежде чем его в Узбекистан перевели. Наслушалась я от нее, какой это хороший город, вот и приехала.

— А брат твой где сейчас?

— Брат? — переспросила она и непонимающе на меня посмотрела, а потом, немного помолчав, ответила.— Наша семья тогда все, что только можно было, собрала, чтобы судьям заплатить... Чтобы Тимуру срок дали... Любой, но срок... Чтобы жизнь ему оставили... Не помогло... Расстреляли его... А папа, когда узнал об этом, в тот же день умер... От инфаркта... Не смог пережить, что сам собственного сына на смерть отправил...

— О, боже! — только и смогла произнести я.— И, что же, ты туда больше никогда не приезжала?

— Почему же, приезжаю иногда... Маму проведать,— она выпрямилась в кресле, глубоко вздохнула и постаралась улыбнуться.— Нагнали мы с тобой друг на друга тоску... Давай лучше о чем-нибудь веселом... Или просто о другом, а?

— Ой, Юленька! Какой ужас! Да по сравнению с тобой все мои переживания просто детский лепет! И у тебя никогда никого не было? Совсем? — она покачала головой.— Господи, кошмар какой! — я снова разлила коньяк и пододвинула ей рюмку.— Конечно, давай о чем-нибудь другом, только о чем? Может, о твоей новой книге?

Тут зазвонил телефон — это была Ирочка.

— Елена Васильевна, можно я к вам сейчас зайду? Я на минуточку,— попросила она и объяснила.— Я у вас тогда заколку для волос забыла, а это мамин подарок.

— Можно, конечно. Жду,— я положила трубку и, доставая из шкафа найденную мной на полочке в ванной простенькую пластмассовую заколку, объяснила вопросительно глядевшей на меня Юлии.— Это Ирочка,— и кивнула на фотографии.

— А я не помешаю? Может, мне лучше уйти? — она стала подниматься.

— Да брось ты, Юля. Все нормально.

Открывая дверь появившейся на удивление быстро Ирочке, я увидела на площадке какого-то незнакомого парня, который на меня глянул вроде бы мельком, но словно сфотографировал. Это еще что за новости?

— Ну, устраивайся, манявка,— сказала я ей, протягивая заколку и кивая на кресло.— Да, познакомься, Ирочка, это писательница Зульфия Касымовна Уразбаева, иначе говоря, Юлия Волжская.