Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка» - Сергей Солоух

Стоит заметить, что и взгляды на проблему пленных у полковника-идиота и поэта-патриота действительно совпадали, что подтверждает следующее четверостишие все того же стишка:

О du Deutschland, Jetzt hasse geharnischt in Erz!Jedem Feind ein Bajonettstoß ins Herz!Nimm keinen gefangen! Mach jeden gleich stumm!Schaff zur Wüste den Gürtel der Länder ringsum!

Возненавидь, Германия, в сталь грозную облачена!Пусть поразит твой штык врагов сердца!Пленных не надо нам! Пускай замолкнут навсегда!Пусть за твоей границей пустыней голой станут земли врага!

Там бродит злющий пес из мясной лавки, что в доме «Образ Марии».

В оригинале: zlej řeznickej pes vod, Mariánskýho vobrazu. И вновь нежелание разбираться с собачьими породами и их местными наименованиями приводит к намеренному искажению текста романа.

Řeznický pes – это не пес из мясной лавки, а ротвейлер. См. комм., ч. 1, гл. 6, с. 79.

«U mariánského obrazu» – не дом с образом, а название пивной, находившейся поблизости от Гавличковой (Сеноважной) площади на улице Гибернска (Hybernská) 1011/28.

Соответственно, вот что написано в романе:

Там бродит злой ротвейлер из пивной «У образа Марии».

совсем как нищий у церкви святого Гаштала.

Швейк говорит о некоем легендарном пражском нищем (ZA 1953), который перед войной гнал всех прочих побирушек и не давал попрошайничать у облюбованного им самим храма Святого Гаштала. История, рассказанная газетами после ареста полицией этого монополиста.

Храм святого Гаштала (Kostel sv. Haštala) – готический храм XIV века на современной Гаштальской площади (Haš- talské náměstí) в округе Старе Место Праги.

поручик Лукаш направился на Пршикопы, где у него было назначено свидание с одной дамой на углу Панской улицы.

Пршикопы (Příkopy) – неофициальное название одной из центральных шикарных и прогулочных улиц Праги – На пршикопе (Na příkopě). Любопытно, что здесь оставлено как есть, при том что швейковский Карлак (Karlák) – неофициальное название Карловой площади ПГБ в переводе методично исправляет на официальное. См. комм., ч. 1, гл. 1, с. 31.

Панская (Panská) улица – продолжение улицы Политических узников (Politických vězňů) на северо-восток после перекрестка с Индрышской (Jindřišská). См. комм., ч. 1, гл. 14, с. 232. Выходит, На пршикопе (Na příkopě) ровно на его середине, между Вацлавской площадью и Площадью республики (в современной Праге между выходом из станции метро Мустек и Пороховой башней). На углу Пршикопов и Панской квартировали пиаристы, которых упоминает благочестивый учитель, накаченный спиртягой у дьявольского фельдкурата. См. комм., ч. 1, гл. 12, с. 169.

С. 240

Полковник Краус был известен среди офицеров своей страстью останавливать, если ему не отдавали честь.

В оригинале: byl znám mezi důstojníky svou vášní «anhaltovat». Anhalovat – немецкий дериват, образованный самим Гашеком от anhalten. Видимо, имело смысл его сохранить, тем более что корень Halt вводится и переводится ПГБ буквально в предшествующем предложении. Возможный вариант:

Полковник, был известен среди офицеров своей манией «хальтовать» /ориг. «anhaltovat» (нем. заимствование)/.

Он считал это тем главным, от чего зависит победа и на чем зиждется вся военная мощь Австрии.

В оригинале Австрия не упоминается, просто «зиждется военная мощь» и точка – na čem závisí úspěch války а na čem zbudována celá vojenská moc. У ПГБ так, возможно, по цензурным соображениям.

— Эта собака, господин полковник… — возразил было поручик Лукаш.

— …принадлежит мне, господин поручик! — грубо оборвал его полковник. — Это мой Фокс.

Сюжетный ход с кражей собаки у начальства был первоначально использован Гашеком в повести. Разница лишь в деталях. В повести дело происходит в военном лагере в Кирай-Хиде (Királyhida, см. ч. 2, гл. 3). В повести собака – боксер. Крадет ее сам Швейк. Его офицер, Конрад Дауэрлинг, в отличие от Лукаша, во-первых, отлично понимает откуда вдруг взялась собака, а во-вторых, попадается на глаза генералу с дамой – хозяйкой пса в тот же день. Последствия происшествия неизменные. Отправка проштрафившегося офицера и его денщика с маршевым батальоном на фронт.

Ну и забавные мелочи: подхватив незнакомого пса сходу прямо на улице, Швейк его кличет Барбосом (Balabán), возмущенный неблагородностью прозвища Дауэрлинг после совещания с дружком Биглером, переименовывает украденного боксера в Занзибара (Zanzibar). А дама-хозяйка, вновь узрев пропавшего любимца, кричит ему: Мурса (Mursa). См. комм, о собачьих кличках ч. 1, гл. 14, с. 206.

С. 241

Прочли ли вы мое объявление в «Богемии» и «Тагеблатте»

«Богемия» («Bohemie») и «Прагер Тагблатт» («Prager Tagblatt») – см. комм., ч. 1, гл. 7, с. 83.

С. 242

Суля солдату всех чертей

В оригинале: spilaje mu mořských prasat. Буквально «облаивая, вешая, наваливая на него морских свиней». См. комм., ч. 1, гл. 8, с. 101 о любви Гашека к изобретению несуществующих биологических видов и отдельных особей. Еще одна легендарная зверюга в этой главе явится чуть позже. См. комм., ч. 1, гл. 15, с. 244.

«Убью его, мерзавца!» – сказал он про себя, садясь в трамвай.

Первая улица, по которой прошли трамвайные пути в Праге, была На Пршикопе. С мая 1875 года здесь начала ходить конка, а с мая 1899 появилась электрическая тяга.

Между тем бравый солдат Швейк всецело погружен в разговор с вестовым из казарм.

В оригинале вестовой – ordonanc (Mezitím byl dobrý voják Švejk pohřížen v rozmluvu s ordonancí z kasáren). Любопытно то, что через несколько абзацев он станет и у ПГБ ординарцем. И после этого только так это слово и будет переводиться. Почему вестовой остался вестовым здесь и в следующем предложении, загадка. См. комм., здесь же, ч. 1, гл. 15, с. 247.

— Глуп как полено. Видно, и не знает, что война идет. Ему, наверно, постеснялись бы об этом доложить. А его подпись на манифесте к своим народам – одно жульничество. Напечатали без его ведома – он вообще уже ничего не соображает.

— Он того… — тоном эксперта дополнил Швейк. — Ходит под себя, и кормить его приходится, как малого ребенка. Намедни в пивной один господин рассказывал, что у него две кормилицы, и три раза в день государя императора подносят к груди.

Как можно догадаться, на самом деле старый австрийский император Франц Иосиф был и в здравом уме, и в доброй памяти в это время, и нет ни малейших сомнений в том, что все судьбоносные решения для его империи и мира были летом 1914 года приняты монархом лично. Вот что пишет о моменте подписания манифеста историк Ярослав Шимов (ЯШ 2003):

«Впрочем, Франца Иосифа, которому в августе 1914-го исполнилось 84 года, трудно было заподозрить в авантюризме: для этого он был слишком опытен. Если многие его министры и дипломаты действительно чувствовали себя в дни июльского кризиса как игроки, которым предстоит или сорвать крупный куш или проиграться в пух, самим императором, судя по всему, руководили совсем иные чувства. Это был глубокий пессимизм и фатализм – следствие длинной череды политических поражений и личных потерь, понесенных Францем Иосифом за его долгую жизнь. Утром 25 июля, в ожидании телеграммы из Белграда [речь об ответе сербов на австрийский ультиматум], император, по воспоминаниям приближенных, заметно нервничал, но затем, когда все стало ясно, неожиданно успокоился и в этом странном спокойствии подписал приказ о мобилизации против Сербии. “Я сделал все что мог, но теперь все кончено”, – печально, однако все так же спокойно сказал он Катарине Шратт, придя навестить ее в тот вечер».

К написанному Ярославом Шимовым остается только добавить, что Катарина Шратт, которую венценосный вдовец навещал вечерами, определенно не была его кормилицей или сиделкой.

С. 243

Вестовой из казармы сказал, что сегодня в Праге ходят слухи, будто у Похода уже слышна орудийная пальба и будто русский царь очень скоро будет в Кракове.

Здесь, прежде чем начать комментировать собственно фрагмент, необходимо упомянуть замечательнейший источник информации о русском взгляде на военные действия первой мировой войны как раз на швейко-гашековском, то есть австрийском участке фронта. Это воспоминания не просто очевидца всех баталий юго-западного театра, но и того, кто в большинстве случаев лично отвечал и даже определял то или иное их развитие. Речь о мемуарах командующего 8-й армией, а с 1916-го и всем Юго-Западным фронтом генерала Алексея Алексеевича Брусилова (БА 1963) – книге, безусловно, обязательной для тех, кому хочется знать и понимать роман Гашека, выражаясь фигурально, со всех возможных сторон.