Город грехов - Юрий Трещев

— Так это ты проклял город?..

— Не слушайте вы его, он бредит… он же поэт, заговорит, опутает словами…

— А вы кто?..

— Я прохожий… и уже ухожу… — незнакомец с бородкой как у Иуды встал и замер на месте, в испуге прислушиваясь к странному подземному гулу, напоминающему глухое рычание.

— Что за странные звуки?..

Озираясь, странники попятились к выходу из пещеры.

— Ну вот, ушли… — пробормотал писатель.

— Позволь мне рассказать свою историю… — артист стал в позу.

— Довольно… ни слова больше…

— Что с тобой?.. ты побледнел и выглядишь как покойник…

— Посмотри на себя… мы все здесь покойники…

— Успокойтесь, мы все живы… — философ встал, потягиваясь. Он только что проснулся. — Артист, не смотрите на меня так… не верите мне, спросите у писателя… не философы все это придумали, а писатели… и персонажей, и все эти диалоги… и даже бога… но, где же писатель, лукавый соблазнитель, морок напустил и исчез, ушел, не попрощавшись, хотя бы кивнул… все ушли… или я ослеп?.. эй, кто-нибудь… никого не вижу… незнакомец, чему вы улыбаетесь?.. вам забава, а мне слезы… и он исчез…

— Я не исчез… и я не смеюсь… шрам уродует мне лицо… и никто не исчез… все расползлись по норам…

— Погода меняется, дождь будет… в нору бы и мне заползти и там остаться до второго пришествия…

— Можно я обниму тебя…

— Мы уже на ты?..

— Не отворачивайся, не ты ли прошлой ночью обнимал меня… и не твой ли жаркий шепот отгонял мой сон?..

— О зрелище!.. — воскликнул старик в очках. — Взгляните на себя… как вы мерзки… фурий бы на вас наслать и все семь казней египетских…

— Кто бы говорил… старик, куда ты?.. и ты уходишь?..

— Ухожу… мне пора…

Писатель не далеко ушел. Начался дождь и он вернулся в пещеру.

— Странно, никого, все ушли… эхо пугает тишиной… нет, заговорило… и с ненавистью, хотя о причинах ненависти умалчивает… вероятно, ее ненависть носит личный характер… можешь изложить свою версию событий… начни с того места, где я остановился…

— Увы, эхо молчит… нет, опять заговорило… говорит о проклятии, о моей смерти и посмертных скитаниях, о том, как я воскрес, и как Пан снова усыновил меня… где то у меня записана история Пана… — писатель полистал записную книжку. — Ага, вот…

«История Пана.

Пан умер в день накануне субботы, то есть в шестой день творения… он жил как бог, со спокойной и ясной душой, горя не знал, пока не приблизилась старость… умер он во сне, рассказывая, как он шел и дошел до края земли… и пошел дальше, сопровождаемый ангелами, число которых росло… это его удивило, но близкий финал снимал надобность задавать вопросы… смерть всегда привлекает посторонних и вызывает слезы, хотя бесполезно и вовсе не нужно рыдать о тех, кто умер… помню, на какое-то время Пан замолчал, потом снова заговорил… там, где он очутился истину открывали не философы, а сам бог, и не через фигуры речи… назвав Пана по имени, бог вернул ему жизнь… в другой жизни Пан окружил себя как венком злодеями и преступниками, не ведающими, что есть благо… он пытался исправить заблудших, чтобы они исполнили волю бога и получили обещанное… он был странствующим вестником спасения…»

Писатель умолк.

И эхо умолкло, потом снова заговорило, копируя писателя.

Пока писатель говорил, его окружила толпа.

Речь писателя производила довольно странное впечатление на толпу.

Он то усыплял людей, то будил их своими восклицаниями, заставлял их вздрагивать.

Писатель не сообщил толпе о своей миссии в этом действе, и о причинах Господнего возмездия, сказал только, что победы людей над богом постепенно приближают их поражение…

Осенью писатель вернулся в город.

Время было смутное.

Горожане собирались толпами и с ужасом смотрели на небо.

Они ждали пришествия Левиафана.

Ораторы, а не философы были в почете у горожан, у которых они находили не столько успокоение, сколько беспокойство и оказывались обремененными гораздо больше, нежели прежде. Проклятие, нависшее над городом, пугало всех, в том числе и философов.

Бог созерцал, оставаясь лишь свидетелем происходящего…

Глянув по сторонам, писатель направился к руинам женского монастыря.

В сквере у руин писатель наткнулся на толпу, окружающую оратора.

Странный призрачный свет проникал в толпу откуда-то сверху. Очерченные тонкими изящными линиями люди и вещи двигались медленно и плавно, обретая наглядную пластическую форму, окутанную покровом вымысла и красоты…

Оратор обладал прекрасной внешностью, талантом. По всей видимости, женщины его любили, но была в нем какая-то природная жестокость, обнаруживаемая и в голосе, и в жестах. Иногда взгляд его ужасал, заставлял людей трепетать. В такие моменты людям казалось, что он не говорил, а рычал, словно зверь. Когда же он умолкал, одолевая заключенную в себе дикую необузданную ярость, в толпе наступало умиротворение и покой…

Ораторы сменяли друг друга.

Место оратора занял артист.

Артист рассказал кто он, где он был до этого и каким путем прибыл сюда. То, что он не решался произнести вслух, он выговаривал про себя, и много ужасного. В своей речи он ограничивался краткими большей частью простыми предложениями, использовал повторы. Он говорил о страдании и смерти. Люди были взволнованы, хотя и не слишком напуганы. Страдания и смерть давно стали привычными…

— Вы не знаете, кто этот жонглер?.. — спросил писателя прохожий.

— Известный артист… живет один как бог, которому не нужен ни противоположный пол, ни потомство…

— А вы?..

— Что я?..

— Вам нужен противоположный пол и потомство?..

— Я уже не человек… я мифическая личность…

— Но вы же живы!.. — прохожий изобразил на лице недоумение.

— Я вернулся, чтобы дописать книгу…

— Как такое возможно?.. — пробормотал прохожий, пятясь, отступая.

— У бога все возможно…

— Вы сумасшедший…

— Нет… он не сумасшедший… — вмешался в разговор артист. — Он гений…

— Вы кто, его адвокат?..

— Нет, я артист… а вы кто?..

— Я адвокат мэра… ищу свидетелей убийства его дочери…

— Разве она не покончила с собой?.. — спросил писатель.

— Вы были свидетелем?..

— Я писатель и все, что окружает меня — мои порождения… я могу сделать нечетное четным, дать безобразному имя и вид… что еще?.. мяса я не ем, довольствуюсь ароматным дымом…

— Я ничего не понял… — адвокат потряс головой.

— Он пытается уверить, что мы всего лишь абстракции, туманные видения, мелькнувшие в воображении бога…

— Ну, не знаю…

— Мы лишь копии с древних копий и переводы, не лишенные погрешностей и исправлений… — сказал прохожий.

— И некоторые копии проникнуты духом антихриста, о котором вы, наверное, слышали, что он придет…

— Он придет!.. если уже не пришел!.. — донеслось восклицание оратора, который возводил глаза к небу и вещал как пифия на треножнике о явлении Левиафана…

— Еще один сумасшедший… — пробормотал адвокат.

— Вы кто?.. — спросил артист.

— Я же говорил… я адвокат мэра… а вы кто?..

— Кем я только не был… был даже ослом… иногда я вспоминаю свое существование в ослиной шкуре и с большой благодарностью… я столько узнал тайн… и натерпелся всякого и от колючек, и от ноши… я возил хворост, потом реквизит артиста… помню, как меня пытались оскопить… не могли найти защиты от моей чувственности… а когда я снова стал человеком, меня пытались отравить… женщина, которую я любил, но ей дали вместо яда снотворное и во время отпевания я проснулся…

— Вы смеетесь…

— Нет, я плачу от счастья… если бы я не боялся, что нас услышат, я бы рассказал вам историю этой женщины… обо всех ее вздохах, обмороках и прочих демонстрациях, которыми она пользовалась при всяком удобном случае…

— Писатель?.. куда ты исчез?..

— Никуда я не исчезал… нас постигло несчастье…

— Боже!.. несчастье!.. что опять случилось?.. нас обокрали?..

— Послушай, не перебивай… дрожа от холода бродил я во тьме ночной и забрел в руины женского монастыря… вдруг я услышал стоны, жалобы… я пополз спасать… пока я ползал туда сюда, вещи умыкнули… к тому же я заблудился… бес меня кружил и окликал… отчего-то грудь стеснилась и по лицу слезы потекли в три ручья…

— Можно подумать, что у тебя три глаза…

— Я же просил не перебивать меня… я понял, что здесь, в руинах мне суждено свой путь земной закончить… я уже готов был руку смерти протянуть, и вдруг, как всегда вдруг, я увидел просвет в облаках и отроги Лысой горы… ниц упал я перед богом, лицо к нему обратив бледное, заплаканное… бог меня вывел из руин…

Ночь писатель и артист провели на террасе…