НОВЫЙ ДОМОСТРОЙ - Сергей Кравченко

Параллельно идет нарезка сыра и караваев. Бутерброды раскладываются на блюдах по всем столам. На самое красивое блюдо откладывается сыр на горбушках, они прикрываются ширинкой и подносятся расчесанному жениху. Дружка подходит к нему с подносом и двусмысленно мурчит, что вот-де, новобрачная Имярек (ее пока еще чешут под занавеской) челом бьет — принять горбушки с сыром и ширинкой. Жених задумывается на минуту — что за намеки? — потом плюет на это дело… Напоминаю, что слово «ширинка» на Руси означало широкое полотенце. Узкое полотенце называли «ручником», оно и сейчас на славянских языках «рушником» зовется. Как потом «ширинка» стала интимной зоной брюк для застежки «молния», — науке не известно. Видимо, подмена понятий пошла именно с этой нашей свадьбы, когда жених Имярек накрыл ширинкой опасный участок штанов. «Чтобы не накрошить» сыром и горбушкой… Итак, он берет свою ширинку, «кладет ее у собя», потом раздает аналогичные подстилки тысяцкому и поезжанам по росписи. В росписи написано, кому давать вообще. На самих ширинках пришпилены ярлыки, кому давать именно это полотенце. Видимо ширинки у нас неравноценные.

Одновременно сидячим гостям разносятся сыры и караваи. Каждому гостю — на особом блюде. Забирают ли гости дары вместе с блюдом? Конечно! Если не отобрать...

Дальше все идет «по-преждеписанному». Посыльный скачет с дарами к свекру и свекрови, к их сидячим боярам, к отсутствующим родственникам на дом.

Начинается легкая выпивка в хоромах и сенях, невесту наряжают дополнительным венцом, свахи осыпают народ золотом, серебром, медью и фантиками, тысяцкий поднимает новобрачного под локоть, священник запевает «Все упование мое», дружка благословляется у тестя и тещи вести «детей» к венчанию. Новобрачный, кланяется тестю и теще по обычаю, без посторонней помощи берет невесту за руку, ведет на выход.

Ходячие поезжане выстраиваются на свои номера, других подсаживают в седло, жених залазит на своего аргамака, невеста падает в сани спиной к облучку и возничьему, две свахи садятся напротив нее и едут.

«Боярских боярынь» к венчанию не берут. Только в церкви нам не хватало этого курятника!

Начинается служба. К венчанию прилагается только пара мирских деталей: под ноги молодым стелят соболей, кагор в конце венчания подают в одном сосуде типа пиалы — без ручек, ножек и т.п. Пиалу разбивают, но не с размаху, по-гусарски, а тихо. Ее роняют благопристойно и давят ногой.

После венчания «поезд» возвращается на тещину станцию.

Тут уж все домашние выползают во двор и «у коня» встречают молодых. Тесть умудряется доскрипеть до сеней и целуется с новобрачным. Основную пятерку — молодой, молодая под ручку, тысяцкий и обе свахи — теща осыпает остатками золотых. Тесть тащит кубки с красным и норовит выпить с женихом, но дружки принуждают парня давиться горбушками и загнувшимся сыром, а потом уж запивать.

Начинается серьезный пир.

Сначала вносят лебедя, ставят перед женихом. Он кладет на спину птицы руку и велит ее резать. С лебедя снимают накладные перья, режут жареного на части, раздают куски, начиная с тестя и тещи. Первого, символического лебедя на всех не хватает, поэтому сразу вносят много разной птицы. В кубки льется «романея» — красное «итальянское» вино...

Я уже писал, что осмысленное застолье у нас происходит только до третьего тоста. На Руси каждый тост сопровождался новой переменой блюд, поэтому «из-за третьей еды встает новобрачный», за ним тяжко поднимаются тысяцкий и дружка.

Новобрачный говорить, увы, не может — мурчит что-то вокруг да около. Тогда дружка переводит мурчание, обращаясь к окаменевшему тестю:

«Новобрачный Имярек бьет вам, папа… — куда бьет?! — а! — челом бьет, чтоб вы пожаловали завтра у него пировать. И вы, мама, приезжайте, и остальные — общим списком»… Дружка еще пытается пробормотать имена сидячих, а местами уже и лежачих «бояр», а жених удивленно напяливает шапку.

Дружка стягивает за углы скатерть новобрачных — прямо с едой, блюдами сыра и калачами, велит тащить еду в спальню.

Спальня, как мы помним, находится в новом доме молодых, поэтому живые гости лезут в седла — посмотреть дом и вообще, что удастся.

Пока поезжане борятся с лошадьми, образуя скульптурные группы в стиле Клодта, тесть отводит молодых в сторонку и начинает занудствовать:

«Судьбами Божьими дочь моя приняла венец с тобою, дорогой мой зять Имярек. Так ты ж смотри, жалуй ее и люби законным браком, как жили отцы и отцы отцов наших», а не как попало, без грубостей и свинства.

Жених в ответ «целует тестя в плечо» (чтобы не дышать перегаром), и спешит на двор. Садится на коня, туманно смотрит, как невесту упаковывают в сани.

Приезжают в дом молодых. Идут прямиком в сенник-спальню. Тут по бокам обнаруживаются свекр и свекровь. Они подскочили-таки сюда, чтоб не совсем в стороне оставаться. Они осыпают молодых своей присыпкой (тещина давно кончилась) и заводят молодых в покои.

Сюда набивается довольно много зевак. Они не въезжают в интимность момента. Или придуряются.

Молодых сажают рядышком на край постели. Подходит тысяцкий. Он решил-таки закрепить церковное венчание светским актом. Тысяцкий протягивает волосатые лапы к невесте, снимает с нее фату. Это все, что у него осталось от древнего «права первой ночи».

Тысяцкий облизывается и говорит ерунду не по своему ведомству: «Дай вам Господи здорово почивать…»… Голос тысяцкого срывается, и его уводят. На стол у постели ставят караваи и свечи, на блюда под икону складывают кику и колпак.

Не буду настаивать, что колпак на блюде символизирует голову Иоанна Крестителя, отрубленную за выкрутасы Саломеи. Но лежит он так же печально.

Еще бы ему не печалиться, когда кроме тысяцкого, убывшего к девкам, никто не уходит!

Поп поет вечерню, новобрачную уводят раздевать за занавеской в душевой кабинке, жених плюет на условности и начинает раздеваться прилюдно.

Тогда некоторые понимают, что пора выйти вон. Они выходят из спальни, догоняют тысяцкого и легко уговаривают его не рисковать по бабам, а лучше пойти допивать в дом свекра. Там, — идет молва, — стол с утра не тронут!

В сеннике с новобрачными остаются всего-то 2 дружки, 2 свахи, 2 постельничьих. Им весь день подливали в меру, так они еще ходят, не смотря на древность лет!

— Э! А вот еще стайка «боярынь и людей боярских» притаилась в уголке! Идите сюда. Снимайте с молодых платье. А то жених совсем запутался в ремнях и застежках.

— Вы, боярыня, отвалите от жениха! Идите за ширму невесту раздевать.

— А вы, молодой человек, наоборот, — оставьте ширму в покое, там и без вас дырок наверчено!

Новобрачный наконец скидывает «зипунок», кладет его на столик, сверху бросает «шубу нагольную» — чтобы потом одеться.

Тут из-за ширмы выходит «раздетая» новобрачная.

— Закройте рот! Вот во что она раздета. На ней телогрейка (в новом доме еще не работает отопление) «горлатная шапка» — шитая или вязаная ушанка «под горло», на ногах у нее пока еще сапоги красного козла с жемчужной россыпью.

Начинается выдворение раздевальщиков. После препираний и увещеваний наглые «боярыни» вытесняются за дверь и высвобождают из-под кик свои чуткие рысьи уши.

Наконец свалили гости,

На кровать слоновой кости

Положили молодых

И оставили одних,…

Не считая пары «евнухов» для разувания.

Голливуд учит нас, что медленный съем сапога с женщины — есть апофеоз эротических приготовлений. Но нам Голливуд не указ, поэтому кто-то таинственный, не помеченный даже анонимным «имяреком», пыхтит в нашей спальне, снимая с девы сапоги.

И не успевает Бытописатель чиркнуть гусиным пером, чтоб разувальщик выметался вон, как терпение жениха лопается, он валит невесту на подушки и «промышляет»… Нас очень интересуют технологии древнерусской постельной «промышленности». Можно сказать, ради этого интереса мы терпели всю венчально-встречальную тягомотину. И вот, пожалуйста! Темно. Лампадка ничего нормально не высвечивает. Даже скрипом кровати не удовлетворишь воображение. Потому что у нас никакая не кровать слоновой кости, а дурацкие 27 снопов. А от их шуршания какая эротика? Нам такую эротику мыши каждую ночь в соломе устраивают!

Тысяцкий, поезжане, свахи, дружки и полураздетые «боярыни» отлипают от бесчувственной стенки и спускаются вниз. Тащатся по лунной грязи за угол, входят в хоромы свекра. Некоторые возвращаются к разгромленному застолью тестя, но домой не идет никто.

Повод для появления за столом они придумывают смехотворный. Дескать, мы пришли доложить, что лично «Бог сподобил ваших детей Имяреков повенчаться»… — Мы это и без вас слыхали! — ворчат «отцы».

— Так слухайте дальше! Теперь они нормально добрались до спальни и «легли почивать здорово».

Пришельцы тянутся к выпивке, тесть (свекр) спрашивает, так ли уж «здорово» почивают молодые, но вино уже льется кровавой струйкой, капает на белоснежную простынь,… пардон — скатерть, и первый крик нового застолья заглушает отцовское беспокойство… Тем временем, в кадре опять появляется дверь спальни. Пара постельничьих дремлет, прислонясь к дверному косяку, перегородив сапогами коридор.