Ларец Душ - Линн Флевеллинг

- Я и так всегда на чеку, тали, — Ниал заключил её в свои объятья и снова поцеловал.

Он бы высок даже для ‘фейе, так что её голова едва доходила ему до плеча. От него пахло кожей и лошадьми, как и от самой Беки. Она запустила пальцы в его длинные волосы, неловко путаясь в сбившихся прядях. Он сделал то же, зарывшись ладонями в её густую рыжую шевелюру, и такие чувственные касания этих длинных пальцев, ласкающих кожу на её голове, тотчас вызвали внутри дрожь желания.

С тех пор, как им в последний раз удалось улучить минутку уединения, прошли долгие недели. Времени у них было всегда в обрез, а жизнь — такая хрупкая штука. Так что Бека не собиралась упускать один из столь редких моментов, впрочем, и Ниал тоже. На случай, подобный этому, Бека, конечно, носила пессарий, как положено женщине-воину. Это было не для того, чтобы предаваться плотским утехам, не боясь последствий в виде округлившегося живота, но на случай насилия в ходе военных действий. Роль такого средства предохранения отлично выполнял небольшой клубочек шерсти, пропитанный маслом.

В тени деревьев, скинув с себя лишь самое необходимое из одежды, они отдались торопливой, почти беззвучной любви, одновременно придя к разрядке и лишь тогда позволив себе стоны, сквозь губы, страстно прижатые друг к другу.

Сержант Вернеус чувствовал себя здорово не в своей тарелке, когда, поднырнув под полог шатра Клиа, он оказался внутрь и, подойдя к принцессе, опустился перед ней на одно колено:

- Вызывали меня, Коммандер?

Миррини шагнула ему за спину и встала там, охраняя вход.

- Да, — ответила Клиа. — Смирно, райдер!

И Вернеус, убеленный сединами вояка, старше неё как минимум на пару десятков лет, замер, вытянувшись перед принцессой в струнку — руки за спину, взгляд — чуть выше её плеча.

- До меня дошли крайне неприятные слухи, Сержант. Слухи, касающиеся меня.

Вернеус в ответ не проронил ни звука, однако она успела заметить тревогу, метнувшуюся в его глазах.

- Отвечать, Сержант! — приказала она.

- Это всего лишь солдатские разговорчики, Коммандер.

- Вот как? И о чём же они?

Вернеус заиграл желваками.

- Да просто болтовня, Коммандер. О том, как бы было, стань Вы во главе войска. Это всё.

- Войска, и только? — Клиа сузила глаза. — Мне говорили, что кое-кому мечтается видеть меня королевой.

Даже сквозь пыль и копоть на лице вояки стало заметно, как он вдруг побледнел.

- Говорить такое значило бы совершать предательство по отношению к Королеве Фории, Коммандер!

- Это слышали от тебя, Вернеус.

Он вытянулся:

- То были просто слова, но они выражают то, о чём наши мысли, Коммандер. Мы, конники, любим Вас. Мы пойдём за вами до самых Врат Билайри.

- И за Генералом Мораусом пойдёте?

- Так точно, Коммандер!

Какое-то время Клиа молча вглядывалась в него. Она нутром чуяла — перед ней человек чести.

- Ведь тебе известно, что мятеж и подстрекательство к мятежу караются виселицей, не так ли?

К чести старого вояки, он открыто встретил её взгляд:

- Конечно, Коммандер. Но клянусь Пламенем, то были лишь разговоры!

- Кто ещё участвовал в них? Давай выкладывай, рядовой!

- Некоторые из конников, Коммандер.

- Имена, Сержант! — рявкнула Миррини.

- Ретус, Морсон, Сориан….

- И? — прорычала Миррини.

- Каллин. Но он всего лишь мальчишка. У него и в мыслях нет ничего худого, просто болтает, что слышит от взрослых рейдеров.

- Это его не извиняет, Сержант. Так что же, ни одного офицера?

- Нет, Коммандер, Пламенем клянусь, не слыхал ничего подобного ни от одного из них. Они преданны, и это несомненно, как то, что за весной наступает лето.

- Ну это мы ещё проверим. Я хочу, чтобы ты, возвратившись к своим дружкам, передал им всё, о чём мы тут с тобой говорили. Я вздёрну на виселицу любого, кто посмеет вести мятежные разговоры против королевы или нашего генерала. Это ясно?

- Как божий день, Коммандер, — Вернеус отдал честь, прижав к сердцу кулак.

Клиа кивнула и Миррини отпустила взволнованного вояку.

- Какие мысли? — спросила Миррини.

- Вызывай остальных, всех, кого он назвал.

Один за другим, конники предстали перед ней, и каждый повторил слово в слово историю Вернеуса. Юный Каллин — со слезами на глазах. То был всего лишь ропот беззаветно преданных солдат, боготворивших своего командующего.

К утру со всем этим было покончено. Так что теперь оставалось переживать только относительно Даноса.

Глава 18

Брадер

ГОЛОДАТЬ на большой дороге для всей их труппы было, конечно, тяжким испытанием, однако и столь бешеный успех, какой ждал их в Римини, тоже имел свои недостатки. Атре нанял художников-декораторов и несколько слуг, и всё равно ему пришлось составить очень плотный график выступлений. Свою семью Брадер видел на сцене едва ли не чаще, чем в собственных апартаментах. Атре же был нарасхват у знатных господ и частенько после вечернего спектакля уезжал поразвлечь богатеньких на какую-нибудь очередную частную вечеринку.

Днём в театре гас свет. Брадер забирал жену и ребятишек, и они все вместе отправлялись на поиски городских развлечений… Куда угодно, лишь бы подальше от этого суматошного дома и всего, что напоминало о театре! На рынках они отыскивали столь нужные для артистов мелочи, вроде красителей и тканей, игрушки, смотрели выступления кукольников, которые так обожали детишки, а также посещали портных Меррины. Она так тяжело переносила долгие месяцы лишений и тягот, что теперь он был счастлив возможности прикупить ей все эти милые безделушки, которым она была несказанно рада. Хорошая пища и надёжная крыша над головой возвратили румянец на щёки её и детишек. И он бы ни за что не хотел повторения былых страданий. Если бы только Атре смог удовлетвориться тем, что обрёл здесь, и начать жить тихо и мирно. Порой Брадер мечтал, чтобы у него имелась возможность забрать своё семейство и, оставив труппу, обосноваться где-нибудь на скотной ферме, как в детстве. До того, как Атре соблазнил его прелестями бродячей жизни. Как же давно это было! Он потерял счёт годам. Он уже позабыл, как выглядело лицо их матушки.

У него были иные жёны, и другие дети, которых он оставлял при первой же необходимости, но Меррина… Меррина была совсем иное дело. Покинуть её и детишек было для него равнозначно тому, чтобы вонзить нож в собственное сердце. Точно так же не мог он покинуть и Атре — человека, которого его дети называли дядей. Как и те, другие, что были у него раньше.

Возвратившись с одной из таких дневных вылазок, Брадер нашёл Атре в комнате с буколическими фресками, которая раньше служила должно быть, салоном, теперь же превратилась в репетиционную. Тот помогал близнецам осваивать сальто, хохоча с ними вместе, когда те, опрокинувшись назад, вставали на руки и ходили вверх тормашками в своих свободных штанах и туниках. Они должны были изображать духов-озорников в пьесе, которой планировалось открыть следующую театральную неделю. Эти двое обожали Атре, и были готовы в лепешку разбиться за одну лишь его похвалу.