Избранное - Давид Самойлов

Смерть императора Максимилиана

Чешская баллада

В строгом замке, что квадратомСередь города стоит,Умирает император,Добрый маленький старик.

Император он природный,Императором рожден,И за это всенароднойОн любовью награжден.

Три различных совещаньяПроисходит в этот миг,Три готовят завещаньяТри из трех дворцовых клик.

Три законных претендента,Тоже, в общем, старики,Ждут удобного моментаВзять друг друга за грудки.

Император умирает,Он отходит. Но покаНаграждает и караетАвгустейшая рука.

И еще спешат курьеры,Мчат приказы из дворца.Еще строятся карьерыИ надеются сердца.

И законы создаются,Чтоб цвела его страна.Еще трубы раздаются,Раздаются ордена.

Но земному государюДо земного дела нет.Он узрел иные дали,Он увидел горний свет.

И господь к нему приходитИ к земному королюСтаю ангелов приводит.— Хочешь, жизнь тебе продлю

Будешь на своем престолеСреди ангелов стоять.По моей высокой волеБудешь ангелам под стать.

Не ответил сразу старец,Думал или же дремал,Долго веки поднимались,Долго губы разжимал.

Улыбнулся тихо богуИ ответил: — Не хочу! —И отправился в дорогуВверх по лунному лучу.

Смотрины

…Его привел под локоть некий чинНа середину небольшого зала,Где заседали несколько мужчинИ дама под вуалью восседала.

Он бледен был, обрюзг, нетверд в ногах.Одет нечисто, несколько всклокочен.Глаза косили. Слюни на губах.И женщина произнесла: «Не очень!»

— Кто ты? — его спросили. «Здешний принц».— Как звать? — Молчанье. «Не знаток меморий»,Блеснула женщина из-под ресниц.— Ты знаешь, что тебя зовут Григорий!

— Я здешний принц! — и дрогнула губа.—И вы меня ни в чем не убедите! —Он чувствовал: решается судьба.Но женщина сказала: «Уведите!»

Ивана увели. «Такая чушьКому-нибудь из вас могла присниться,Что подобает мне подобный муж?»Все помолчали. И императрица.

«Но, впрочем, это не моя вина,Что долг ему Россией не оплачен.Убавить пищи. И лишить вина.Он слишком толст и слишком неопрятен».

Его везли от царства, от столиц,От неожиданных фантасмагорий.А он орал: «Я сей державы принц!»Тут навалились: «Замолчи, Григорий!

…Тогда в России были трех коронНосители (при воцаренье новом):Екатерина, Третий Петр и он,Пожалуй, всех законней коронован.

Железными запястьями звеня,Он все орал, пока его держали:— Я бедный принц! Забыл, как звать меняНо я превыше принцев в сей державе!..

А Катерина, бывшая Софи,Разделываясь с призраком былого,Перед трюмо сгримасничала: «Фи!»И приказала пригласить Орлова.

— К чему нам этот? — говорил Орлов.—Россия сумасбродами богата.Не зря на государственных орловВ ней зарятся голодные орлята.

Один из этих треплет в кабаках —Мирович, в нем сидит Мазепин корень,—Что, дескать, был бы взвод в его руках…—Подумала: «И ты был так проворен».

— Но это мысль! Не трогать дурака.Притворно верить всем его посулам.И дать ему команду от полка.И в Шлиссельбург назначить с караулом.

А если сей болван пойдет на вал,То это совершенно безопасно.Чуть суматоха — подавать сигналИ действовать инструкции согласно…—

Он был убит… Но там, на рубеже,Где сказочные море-окияны,Неубиенные Петры, ИваныГрозят короне, пусть они и «лже».

Убиение углицкое

Был Феодор добрый царь,Да дела не ладились.Говорили: преставится,Все тогда поправится.Говорили: отдохнемОт царя от грозного.А при Феодоре, при немМного было розного.Если бы не царский шурин,Если б не Борис,Все б передрались.

А Борис, царский шурин,Был умом светел.Он царя мишурил,В государи метил.

А Димитрия убили,Сына грозного царя.Поздно, поздноПрибежали лекаря.Мать-царицу откачивали,В покой внеся.Ах, нельзя убивать маленьких,Убивать нельзя.Лежал он бледный, беленькийСреди желтых свечей.Мог бы стать помазанником,А теперь он — ничей.

Государем мог бы стать строгим,Страшным государем быть,Головы приказал бы рубить,Свирепей батюшки быть,Недругов разя.А все равно маленькихУбивать нельзя.

Ой,— горевал Феодор,Ай,— утешал Борис.А после сего событияТолько начались.

Нарядили следствие.Шуйские князьяПриговорили: маленькихУбивать нельзя.А его, царевича,Никто и не убивал.Играл, игралДа напоролсяНа кинжал.

Ой,— горевал Феодор,Ай,— утешал Борис.А тут-то они, события,Другие начались.

Помер, помер царь Феодор.Упросили стать Бориса.Стал татарин, царский шурин,Государем всея Руси.И опять дела не пошли на лад:Всюду глад и мор,Всюду мор и глад.

Но тут заговорили:Димитрий бежал,Он не напоролсяНа кинжал.

Говорили: Гришка,Беглый монах.А про Бориса — царишко,Не в своих, дескать, чинах.Говорили: маленькогоУбивать нельзя,У него особая стезя.Маленького не убили,Маленького схоронили,Схоронили в девичьей.Не так просто убить царевичей!

И пришел царевич — ДимитрийС ляхами.Архиереи хватались за митры,Ахали.И заколебаласьРусь вся.

Убивать маленькихНельзя…Ведь дети, они слабеньки,Что хочешь с ними твори.А достойны сабелькиВзрослые цари.

Ой и помер БорисЗа злодейство свое.Ой и Шуйский ушелЗа лукавство свое.И по всей РусиНачалась резня.

Потому что маленькихУбивать нельзя!..

Скоморохи

Идут скоморохи по тусклым дорогам —По главному шляху, по малой дороге,Отвержены церковью, признаны богом,По русским дорогам идут скоморохи.

Что могут они? Потешать, скоморохи.Что могут они? Рассмешить, скоморохи.А могут ли что-то решить скоморохи?Какие вопросы, в какие эпохи?

Навстречу — старуха с козой на аркане,Навстречу — артель мужиков с топорами,Навстречу боярин в брусничном кафтане.А там уже — город горит куполами.

Войдут они в город. Осмотрятся — где быУстроить им игрища утречком рано,Для красных петрушек поставить вертепыПоближе к базару, подальше от храма.

Как станут скакать и играть в балагане,Посмотрит старуха с козой на аркане,Посмотрят артельщики и горожанеИ даже боярин в брусничном кафтане.

Забудет старуха невзгоды и беды,Забудут холопы кабальные нети,Забудет боярин войну и победы,Когда затанцуют козлы и медведи.

Пусть к злобе и мести взывают пророки,Пускай кулаки воздвигают над веком,Народу надежду внушат скоморохиИ смехом его напитают, как млеком.

Воспрянут старуха с козой на аркане,Торговые люди, стрельцы, лесорубы,И даже боярин в брусничном кафтане.И ангелы грянут в небесные трубы.

Блудный сын