Избранное - Давид Самойлов

Убиение углицкое

Был Феодор добрый царь,Да дела не ладились.Говорили: преставится,Все тогда поправится.Говорили: отдохнемОт царя от грозного.А при Феодоре, при немМного было розного.Если бы не царский шурин,Если б не Борис,Все б передрались.

А Борис, царский шурин,Был умом светел.Он царя мишурил,В государи метил.

А Димитрия убили,Сына грозного царя.Поздно, поздноПрибежали лекаря.Мать-царицу откачивали,В покой внеся.Ах, нельзя убивать маленьких,Убивать нельзя.Лежал он бледный, беленькийСреди желтых свечей.Мог бы стать помазанником,А теперь он — ничей.

Государем мог бы стать строгим,Страшным государем быть,Головы приказал бы рубить,Свирепей батюшки быть,Недругов разя.А все равно маленькихУбивать нельзя.

Ой,— горевал Феодор,Ай,— утешал Борис.А после сего событияТолько начались.

Нарядили следствие.Шуйские князьяПриговорили: маленькихУбивать нельзя.А его, царевича,Никто и не убивал.Играл, игралДа напоролсяНа кинжал.

Ой,— горевал Феодор,Ай,— утешал Борис.А тут-то они, события,Другие начались.

Помер, помер царь Феодор.Упросили стать Бориса.Стал татарин, царский шурин,Государем всея Руси.И опять дела не пошли на лад:Всюду глад и мор,Всюду мор и глад.

Но тут заговорили:Димитрий бежал,Он не напоролсяНа кинжал.

Говорили: Гришка,Беглый монах.А про Бориса — царишко,Не в своих, дескать, чинах.Говорили: маленькогоУбивать нельзя,У него особая стезя.Маленького не убили,Маленького схоронили,Схоронили в девичьей.Не так просто убить царевичей!

И пришел царевич — ДимитрийС ляхами.Архиереи хватались за митры,Ахали.И заколебаласьРусь вся.

Убивать маленькихНельзя…Ведь дети, они слабеньки,Что хочешь с ними твори.А достойны сабелькиВзрослые цари.

Ой и помер БорисЗа злодейство свое.Ой и Шуйский ушелЗа лукавство свое.И по всей РусиНачалась резня.

Потому что маленькихУбивать нельзя!..

Скоморохи

Идут скоморохи по тусклым дорогам —По главному шляху, по малой дороге,Отвержены церковью, признаны богом,По русским дорогам идут скоморохи.

Что могут они? Потешать, скоморохи.Что могут они? Рассмешить, скоморохи.А могут ли что-то решить скоморохи?Какие вопросы, в какие эпохи?

Навстречу — старуха с козой на аркане,Навстречу — артель мужиков с топорами,Навстречу боярин в брусничном кафтане.А там уже — город горит куполами.

Войдут они в город. Осмотрятся — где быУстроить им игрища утречком рано,Для красных петрушек поставить вертепыПоближе к базару, подальше от храма.

Как станут скакать и играть в балагане,Посмотрит старуха с козой на аркане,Посмотрят артельщики и горожанеИ даже боярин в брусничном кафтане.

Забудет старуха невзгоды и беды,Забудут холопы кабальные нети,Забудет боярин войну и победы,Когда затанцуют козлы и медведи.

Пусть к злобе и мести взывают пророки,Пускай кулаки воздвигают над веком,Народу надежду внушат скоморохиИ смехом его напитают, как млеком.

Воспрянут старуха с козой на аркане,Торговые люди, стрельцы, лесорубы,И даже боярин в брусничном кафтане.И ангелы грянут в небесные трубы.

Блудный сын

1По пустому темному проселкуШел солдат из города домой.Думал он: «Конечно, мало толкуЖить у нас, особенно зимой…»

2Время было накануне святок,Но еще не вылегли снега.«А отцу-то за восьмой десяток,Захворал — и вся тут недолга».

3Вышел к полю Псовые Охоты,А оттуда, если глянуть в дол,Прежде, словно праздничные флоты,Плыли огоньки окрестных сел.

4А теперь — хоть глаз коли! ВесомоС четырех сторон стояла мгла.«С довойны,— подумал,— не был дома,Может, немец все спалил дотла».

5Поддувало снизу. Шла поземка.Далеко кричал локомотив.Что-то монотонно и негромкоВ воздухе гудело, как мотив.

6Дом был крайний к лесу. Все молчало.Пес не выл. Петух не голосил.Во дворе корова не дышала.Конь не бил копытом о настил.

7А отец не спал. Ломило руку.Тараканы терлись на печи.Он прислушался к ночному стукуИ зажег огарочек свечи.

8«И кого так поздно носят черти!Без того нейдет проклятый сон!»— Отворяй! Заколенел до смерти! —И старик подумал: «Может, он».

9Ветер режет хуже божьей кары,Не найти дорогу без луны.— Сам ты чей? — «Не он»,— подумал старый.— Сам с войны. Шагаю в Тиуны.

10«Пусть-ка сам меня признает»,— думалИ снедь тем временем извлек.Печь остыла. От окошка дуло.Колебался светлый стебелек.

11— Выпьем, батя, на помин усопших,Сам своих ушедших помяни.А еще за тех, кто тропы топчетДалеко от дома и родни.

12Парень, видно, был совсем не беден.Не пустой мешок с войны волок.Водку в кружки наплескал: «Поедем!»— С богом. Тиуны-то немец сжег.

13Думал сын: «Не стоит открываться.Только зря расстроишь старика.Здесь не жить мне, здесь не оставаться.Лучше напишу издалека».

14Он молчал и пил, смятенья полон.И зубами от тоски скрипел.А держать язык за частоколомИ в хмелю умел. А надо — пел.

15Пел натужно, диковато, хрипло.Песню начинал по десять раз.Долго пел. Но голова поникла.Был еще далек рассветный час.

16То, что старый не увидел глазом,Мог бы он расслышать в песне той.Но, наверно, помутился разумОт войны, от жизни прожитой.

17Думал старый: «Он, видать, не беден.А добро задаром нажито.Ночью не заглядывал к соседям.Пропадет — не хватится никто».

18Дуло-поддувало в чистом поле.Дуло, снег сметало на пути.Ветры на бугре стерню пололи.Время было около пяти.

19У печи нащупал топорище.На мгновенье прохватила дрожь.Отодвинул от хмельного пищу.«Может — он? Пожалуй, не похож».

20Задохнулся. Ноги стали шатки.«Крепко спит. А если встанет вдруг?В кошельке, небось, одни тридцатки,Может, десять, может, двадцать штук…»

21Дуло, дуло, дуло, дуло, дуло,Ночь не выдувало со двора.Посреди избы стоял сутулоОн, не выпуская топора.

22Свечка вдруг вздохнула и истлела.Очи словно дегтем залило.. . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . .

23. . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . .Сын проснулся. За окном белело.— Шею,— говорит,— совсем свело!

24Был он трезв. Старик со страху замер.Думал, вскочит, крикнет: «Загублю!»А солдат: — Давай топор, хозяин,Я тебе дровишек нарублю.

25— Благодарствуй,— старец чуть ответил.— Слава богу, ветер унялся.Мне пора. Проселок вон как светел,А отсюда ходу два часа.

26Старому при свете стало жутко.Холод разлился в его крови.Выдохнул: — Как звать тебя?— Зовутка. Как захочешь, батя, так зови…

27…По пустому зимнему проселкуШел солдат от дома на восток.Шел солдат и плакал втихомолку.За плечом висел пустой мешок.

28Он остановился там, где рядомУ раскрестка стыли две сосны —Две вершинки срезаны снарядом,Только вбок росли они с войны.

29С той межи, где мерзли две калеки,Дом еще виднелся вдалеке.И пошел солдат к одноколейке —Восемь верст не страшно налегке.

Баллада о конце света