Архипелаг - Моник Рофи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Странно, но сейчас он чувствует к ней почти отцовскую любовь и еще что-то доброе, приятное. Он уже не стесняется ни своего позорного обморока, его не заботит, что она лучше управляется с яхтой, что у нее есть татуировки, что она моложе и красивее. Вначале ему казалось, что именно она в их временном союзе олицетворяет стабильность, адекватность и мастерство, что именно она находится в бо́льшем ладу с собой. Но все изменилось: теперь он более уверен в себе. Он — мужчина, этого ей точно не достичь никогда. Он старше и опытнее и к тому же он — хороший отец своей дочке.
Солнце спряталось в облаках, и они садятся обедать на палубе в приятной прохладе. Сюзи переворачивается на спину, болтает в воздухе ногами, постанывает.
Гэвин накладывает дымящееся кушанье в миски, посыпает сыром, и они начинают есть в удовлетворенном молчании.
Лицо Оушен перепачкано соусом, настроение среднее. У них всех настроение среднее, даже у солнца.
— Фиби! — восклицает Оушен с набитым ртом.
Девушка перестает жевать, настороженно поворачивается к Оушен, как будто боится, что девочка может задать ей неприятный вопрос.
— Что значит «Далше!»?
— Ах, это! — Фиби облегченно вздыхает. — Это название автобуса.
— Какого автобуса?
— А такого, разноцветного, полного хиппи, свободных духом людей, которые путешествовали по Америке в начале шестидесятых. Они все были писателями, поэтами и хотели двигаться своим путем.
— Разве у автобуса может быть имя?
— Конечно, ведь у каждой яхты есть имя! Имя всегда что-то означает: «Романи», например, значит «цыганка», «путешественница». Это как стихотворение в одном слове.
— Как стихотворение?
— Именно так. Ну а «Далше!» значит, с одной стороны, что надо двигаться дальше, но не обязательно делать это, как все, можно идти и своим путем. А в более широком смысле это слово говорит о том, что нельзя останавливаться, даже если все вокруг тебя рушится. Даже если не в силах идти, надо продолжить путь, исследовать его, глядеть по сторонам. Вот я и раскрыла тебе тайну этого слова. Ведь у каждого слова есть свой скрытый смысл.
Лицо Оушен посветлело, она пытается осмыслить суть сказанного. Но больше вопросов не задает, жует, глядя в миску, шевеля забинтованной ногой. Дает понять, что еще не решила, собирается ли продолжать разговор.
Фиби, как он видит, тоже размышляет о своем смелом заявлении: а я все равно продолжу путь! Это ее девиз? Попытка преодолеть влияние прошлого? Примириться с ним? Идея, кстати, не так уж плоха.
Глава 17
ГРИНГО
И вот они снова в море, медленно дрейфуют сквозь архипелаг Гуна-Яла. Тридцать шесть из его островов обитаемы и поделены на несколько сообществ, причем у каждого — свой духовный лидер. Острова похожи на миниатюрные сказочные страны: полоса белоснежного песчаного пляжа, рядом машут ветками пальмы, лачуги с крытыми соломой крышами теснятся в нескольких метрах от кромки бирюзовой воды. Краснокожие мужчины Гуна с коротко стриженными черными волосами лихо управляют своими выдолбленными из цельных стволов каноэ.
Множество разнообразных яхт идут вдоль берега, туристы вглядываются в лица местных жителей, местные смотрят на них. Гэвин забросил за корму удочку с тралом. Фиби расчехлила гитару, лениво перебирает струны, мурлыкая старинные шведские песни. Оушен сидит рядом с ней, слушает, глядит себе под ноги, пытаясь привести свои впечатления к одному знаменателю. Она снова надела панамку и темные очки, и от того, как девчушка внимательно прислушивается к пению Фиби, приглядывается к ее движениям, сердце отца больно сжимается. Взрослая душа его маленькой дочери заперта в теле шестилетнего ребенка. Похоже, девочка понимает, что пройдет много лет, прежде чем она сможет стать такой, как Фиби: так же загадочно улыбаясь, играть на гитаре, так же ловить на себе заинтересованные взгляды мужчин. Оушен поднимает глаза на Фиби и расплывается в улыбке, а девушка в ответ кивает головой и притоптывает в такт песни.
Заброшенная за борт леска вдруг резко дергается, натягивается до металлического звона.
— Ой, папа, клюет! — Оушен указывает рукой.
Он бросается к борту, хватается за удилище, сразу же понимает, что на крючок попалось что-то крупное. «О нет! — проносится у него в голове, — неужели сейчас будет битва?» На ум сразу приходит Хемингуэй с его «Стариком и морем». Какое счастье, что огромные марлины больше в природе не существуют. Слава богу за это! Кстати, этому старику из книжки следовало бы получше знать нрав акул, раз уж он был таким мудрым парнем.
Рыба пытается уйти на глубину, судя по силе бросков, она здоровенная.
— Ну держись!
Удилище сгибается, леска натянута как струна, рыба уходит глубоко в море. Фиби кладет гитару и подходит к борту.
— О, групер попался! — восклицает она.
— Да, возможно. Они ходят на мелководье.
Только бы не черепаха! И не ваху — правда, эта хищница давно уже перекусила бы леску. Гэвин начинает тянуть, отклоняется назад, видит, что Оушен тоже наблюдает за ним, и сам не понимает, хочется ли ему вытягивать из морских глубин пойманного зверя. Но куда денешься? Рыба уже заглотила крючок, она сопротивляется, рвется на свободу, от борьбы адреналин невольно разбегается по жилам. Перерезать леску он не может, ведь за ним наблюдают две особы женского пола, большая и маленькая. И Гэвин начинает бороться с рыбой, мысленно кляня старика Хэма. Рыба сражается изо всех сил, но совместная тяга «Романи» и лески пересиливает — через несколько минут над водой появляется темная спина. И верно — здоровый групер весом с десять килограммов, не меньше, крепкий, как коровья ляжка.
Гэвин начинает травить леску, подтягивая рыбу к борту.
— Я сбегаю за ромом! — возбужденно кричит Фиби.
— Нет, лучше принесите багор. Он в шкафчике. Гэвин тянет леску, потом слегка отпускает ее, тянет и снова отпускает. Рыба теперь плывет за яхтой, как выпущенная из подводной лодки торпеда. Он ведет ее зигзагом, подтягивая все ближе, весь потный от напряжения. Внизу живота притаилось томительное чувство страха, но теперь он уверен, что победит. Сердце стучит в висках, безжалостное солнце набрасывается на него сверху, рыба бьется из последних сил. Он наклоняется, чтобы втащить добычу на борт.
Фиби подает ему старинный гарпун — палку с насаженным на нее стальным крюком. Гэвин сует ей в руки удилище и делает то, чего не делал уже
