Кожаный Чулок. Большой сборник - Фенимор Купер

Тут мистер Вандерскол обратился к присяжным заседателям со следующей речью:

— Господа присяжные заседатели! Я бы прервал наводящие вопросы господина защитника — под наводящими вопросами я разумею вопросы, которые сами подсказывают ответы,— если бы не был убежден в том, что закон нашей страны сильнее тех адвокатских уловок — я имею в виду законных уловок, которыми господин защитник думает выгородить обвиняемого. Господа присяжные заседатели, защитник пытался заставить вас поверить, вопреки вашему собственному суждению, что направить ружье на констебля, человека, облеченного законными правами,— поступок вполне невинный и что для общества — я имею в виду жителей нашего края — он не таит в себе никакой угрозы. Но позвольте мне обратить ваше внимание на некоторые подробности этого пренеприятного дела.

И мистер Вандерскол зачитал суду отчет о событиях, изложенных в такой форме, что окончательно сбил с толку своих почтенных слушателей.

Дочитав,он заявил:

— А теперь, господа присяжные заседатели, когда вам уже вполне ясно, в чем состоит преступление этого несчастного — несчастного, потому что он невежествен и повинен в преступлении,— я предоставляю вашей совести решать дело — вынести справедливый приговор. И я не сомневаюсь, что, невзирая на заявления защитника, который, памятуя ваш приговор по первому делу, уверен в своем успехе и на этот раз, вы накажете преступника, как того требуют законы правосудия.

Теперь слово было за судьей Темплом. Его обращение к присяжным представляло собой краткое, но исчерпывающее резюме свидетельских показаний, в котором разоблачались уловки адвоката и факты были изложены столь ясно, что все наконец вполне поняли, что, собственно, произошло.

— Мы живем почти на границе цивилизации, господа присяжные заседатели, и потому для нас вдвойне важно поддерживать авторитет служителей закона,— сказал в заключение судья.— Если вы видите факты такими, какими они были представлены вам в свидетельских показаниях, вы обязаны осудить виновного; но, если вы верите, что старый человек, представший перед вашим судом, не имел умысла причинить вред констеблю и его действия были продиктованы скорее привычными побуждениями охотника, нежели преступными намерениями, ваш долг судить его, но оказать ему снисхождение.

Как и в первый раз, члены большого жюри посовещались тут же, не покидая зала суда, и затем старшина присяжных встал и провозгласил:

— Виновен.

Решение это никого, собственно, не удивило: все свидетельские показания, большая часть которых была здесь опущена, явно говорили о вине Кожаного Чулка. Судьи, казалось, предугадали, каково будет решение присяжных, и одновременно с совещанием жюри шло совещание и за судейским столом: видимо, в приговоре никто не сомневался.

— Натаниэль Бампо...— начал судья и сделал обычную в таких случаях паузу.

Старый охотник, который опять было задумался и сидел, положив голову на барьер, тотчас встал и выкрикнул быстро, по-военному:

— Здесь!

Судья поднял руку, водворяя тишину, и сказал:

— Вынося этот приговор, суд руководствовался как тем обстоятельством, что вы плохо знаете законы, так и твердой уверенностью в необходимости наказывать за те нарушения их, в которых суд счел вас повинным. Суд решает не подвергать вас обычному в таких случаях наказанию плетьми, оказывая снисхождение вашему преклонному возрасту. Но, так как по закону наказание должно быть проведено публично, суд постановляет посадить вас в колодки сроком на один час. Затем вы обязаны уплатить в государственную казну штраф размером в сто долларов, после чего вы должны отбыть тюремное заключение сроком в один месяц, а в случае, если штраф не будет уплачен вовремя, заключение будет длиться до его уплаты. Я считаю своим долгом, Натаниэль Бампо...

— Да откуда же раздобыть мне такую уйму денег? — воскликнул Кожаный Чулок с жаром.— Где мне их достать? Ну ладно, я убил оленя— так заберите в казну мои премии за убитых пум. Где же старому человеку найти в лесу столько денег? Нет, судья, подумайте-ка хорошенько, не говорите, что вы собираетесь засадить меня за решетку на то короткое время, которое мне осталось прожить!

— Если у вас есть возражения против решения суда, суд готов вас выслушать,— сказал Мармадьюк Темпл мягко.

— Да у меня их сколько угодно! — воскликнул Натти, судорожно вцепившись рукой в барьер.— Где мне взять деньги? Отпустите меня в леса и горы, туда, где я привык дышать чистым воздухом, и, хотя мне уже семь десятков, я буду охотиться день и ночь, если только вы еще не погубили всю дичь в этом краю, и до конца охотничьего сезона принесу вам деньги, все сполна. Да-да, вы же сами понимаете, что я прав, что грех вам запирать в тюрьму старика, который всю свою жизнь провел там, где у него всегда над головой было небо.

— Я должен руководствоваться существующим законом...

— Не говорите мне о законах, Мармадьюк Темпл,— прервал его охотник.— Разве звери в лесу подчинялись законам, когда готовы были растерзать ваше родное детище? Ваша дочь стояла на коленях и просила помощи у неба—просила милости большей, чем я прошу сейчас у вас, и мольбы ее были услышаны. А если вы не внемлете моим словам, думаете, бог меня оставит?

— Мои личные соображения не должны...

— Послушайте-ка, Мармадьюк Темпл,— вновь прервал его старик, глядя серьезно и печально,— послушайте, что я вам скажу. Я бродил по этим горам, когда вы были еще младенцем на руках у матери. И я знаю, что у меня есть право бродить по этой земле до конца моей жизни. Вы забыли те времена, когда пришли сюда в первый раз. Тогда здесь еще не понастроили тюрем. Вспомните, я отдал свою медвежью шкуру, чтобы устроить вам постель, и я дал вам мясо благородного оленя, чтобы утолить ваш голод. Да, тогда вы не считали преступлением убить оленя! Я сделал для вас все это, хотя относиться к вам дружелюбно мне было не за что, ведь вы причинили столько зла и вреда тем, кто любил меня и давал мне кров. И теперь за все мое добро к вам вы посадите меня за решетку? Сто долларов! Где мне их добыть? Нет, нет... Есть такие, что иной раз говорят о вас дурно, Мармадьюк Темпл. но вы не так уж злы, чтобы упрятать старика в тюрьму и смотреть, как он там умирает, потому что стоял за правое дело. Ну-ка, друг, открой барьер, выпусти меня. Я слишком долго был на людях, я хочу вернуться в свои леса. И не бойтесь, судья,— пока в ручьях еще водятся бобры и за оленью шкуру платят по шиллингу, вы свой штраф получите, все до последнего пенса. Ну, мне и моим собачкам будет немалая работа, правду сказать, не по возрасту, но ничего, мы справимся... Да, да, я обещаю это, я все сделаю, как сказал.