Талант марионетки - Кэрри Гринберг

– Не знаю, Дениз, не знаю. И вообще, девочки, хватит об этом! Давайте лучше еще выпьем. Элли, там что-нибудь осталось?

Франсуа поцеловал Жюли в щеку и направился к служебной двери. Это был не тот поцелуй, которого бы ему хотелось, но уже хоть что-то. Несколько дней после их ссоры Жюли усердно возводила вокруг себя холодную, будто ледяную стену, которая теперь постепенно, льдинка за льдинкой, таяла. Франсуа помнил, что они до сих пор так и не помирились, да и Жюли не давала забыть об этом своим недоверием и сдержанностью.

– Ты ведешь себя как Мадлен, – сказал ей однажды Франсуа, но она восприняла это как комплимент.

Но он знал, что ее холодность ненадолго, и сейчас его занимала другая мысль. Франсуа даже ушел пораньше из театра, который стал его вторым домом, чтобы прийти в свой первый дом – кирпичное здание на улице Гренобль, где располагалась редакция «Ле Миракль». Сегодня вышла последняя статья, завершающая цикл о Театре Семи Муз. Очерк о Марке Вернере и его короле Лире поставил точку в рассказе о театре, но для Франсуа это была только запятая, открывающая новый этап в его отношениях с театром. Так просто он не уйдет, у него еще осталось несколько вопросов.

Он уже знал, что ему скажет Вер, – разумеется, ничего плохого, ведь статьи Франсуа пользовались небывалым успехом. Парижане сходили с ума по Театру Семи Муз, и Франсуа дал им возможность прикоснуться к своим кумирам. Но как убедить Вера не давать ему новое задание и позволить продолжить свои зарисовки? Это уже не будут рецензии на спектакли, интервью или биографии актеров, – все это порядком надоело Франсуа. Нет, это будет…

Мысль его оборвалась, когда он свернул с площади за угол Сен-Андре-дез-Ар. Он не сразу заметил ссутулившуюся женскую фигуру, вцепившуюся в край мусорного бака. Она попыталась выпрямиться, но ноги подогнулись, точно ватные, и женщина осела в талый снег. Перчатки и сумочка выпали из безвольных рук, и по грязному тротуару рассыпалась пудра, а зеркальце раскололось пополам.

«Вам помочь?» – хотел было спросить Франсуа, но вместо этого удивленно произнес:

– Аделин?

Она подняла на него обведенные темными кругами глаза и, кажется, не узнала. Ее лицо, белее снега, выглядело осунувшимся, а щеки запали, точно из Аделин выжали все соки. Синие вены проступили под серой кожей и сделали ее похожей на покойницу.

– Что с тобой? Тебе плохо? – Она продолжала смотреть сквозь него. – Я закажу такси! Тебя надо отвезти домой или в больницу, – Франсуа бросился ей на помощь, поднял ее безвольное, словно тряпичное тело и попытался поставить на ноги. Она вцепилась в его руку ледяными пальцами и внезапно пылко произнесла:

– Нет, мне надо вернуться!

– Домой?

Аделин слабо оттолкнула журналиста и сделала несколько неуверенных шагов вперед, прежде чем бессильно припасть к стене.

– Отведи меня в театр, – прошептала она.

– Это глупо, тебе нужен врач!

Франсуа растерянно огляделся: он не мог оставить ее здесь одну, не мог и тащить к врачу против желания, кроме того, он и без того опаздывал на встречу с Вером.

– Я знаю, что мне нужно, – Аделин медленно побрела вперед, и Франсуа ничего не оставалось, кроме как подхватить ее за талию, чтобы девушка вновь не упала.

– Мне снилось, что змея ест сердце мне, а ты с улыбкой смотришь в стороне. Лизандр! Как? Нет его? Лизандр! – со страстной силой бросала в воздух Аделин, пока Франсуа тащил ее назад – к служебному входу Театра Семи Муз.

Сейчас она казалась ему невесомой, а ее тело состояло из одних костей, тонких и легких, как у птицы. Он готов был поклясться, что, когда видел ее в последний раз – то ли в «Короле Лире», то ли в «Барабанах в ночи», – Аделин была пышущей здоровьем молодой девушкой с румянцем на лице. Сейчас же она казалась лет на десять старше, осунулась и выглядела так, словно вот-вот ступит в могилу. Так могла выглядеть отравленная Регана в конце пьесы, но не молодая и здоровая актриса.

Последняя сотня метров до театра показалась Франсуа бесконечной – он боялся, что девушка умрет у него на руках, однако вопреки опасениям каждый ее шаг становился все увереннее, она обретала силу и под конец шла уже почти самостоятельно, лишь слегка опираясь на его локоть. Аделин торопилась, почти бежала, насколько позволяло ее состояние, глаза загорелись лихорадочным огнем.

– Пойдем быстрее.

– Что за пожар? – покосился на нее Франсуа.

Актриса смотрела не на него, а на маячащее впереди здание театра – обычное, ничем не выделяющееся среди своих соседей, строение прошлого века из серого камня. Она что-то едва слышно шептала, и Франсуа, прислушавшись, узнал обрывки из ролей Аделин: бессмысленные, бессвязные реплики слетали с ее губ и уносились ветром, а она доставала из закромов памяти все новые и читала их, как «Отче наш».

У служебного выхода никого не было – уже началась «Святая Иоанна», актеры же, не принимавшие в нем участия, репетировали «Барабаны». Франсуа усадил актрису на диван в фойе, однако, к своему удивлению, обнаружил, что она уже не так слаба, как была на улице. Возможно, он ошибается, и ее состояние не так ужасно? Скачок давления, анемия, голодание – мало ли причин, по которым молодая девушка может внезапно потерять сознание?

– Как ты? – на всякий случай спросил Франсуа.

Аделин медленно вдыхала спертый воздух, вновь и вновь наполняя им легкие, и все никак не могла надышаться. На ее лицо постепенно вернулись краски, а взгляд наконец-то сфокусировался на молодом человеке.

– Теперь лучше. Спасибо. Я думаю, тебе надо идти.

– Ты уверена, что тебе не нужна помощь? Я имею в виду, что лучше бы показаться врачу, ты…

– Мне нужно репетировать! Они собирались заканчивать, когда я уходила, но я еще успею. У меня есть одна мысль о моей сцене с Краглером, – она резко встала и принялась ходить по помещению. – Разве ты не понимаешь? Театр помог мне. Пока я здесь, все будет хорошо, я точно знаю. Мне просто надо остаться тут.

Она посмотрела на журналиста долгим взглядом и приподняла бровь, точно произнесла только что понятную, очевидную вещь. Франсуа почувствовал себя лишним – Аделин хотела остаться наедине с собой, с пьесой, с театром и с голосами в своей голове. Уже в дверях он оглянулся и понял, что актриса даже не заметила его ухода.

– Оставь меня. Отца с матерью я обманывала… – Аделин еле слышно проговорила свою реплику и, только когда закончила, почувствовала, что рядом есть кто-то еще. Она повернула голову и увидела у самого своего плеча Марго д'Эрбемон. Одно из сценических платьев окутывало ее паутиной посеревших от времени кружев, на длинных, некогда белых перчатках виднелось несколько прорех. Кожа ее была мертвенно-бледной, как от избытка пудры. Старая актриса смотрела одновременно и на Аделин, и сквозь нее.

– Здравствуйте, мадам, – сказала Аделин и торопливо поднялась, мимоходом бросив взгляд на часы. Ей хотелось попасть хотя бы на окончание репетиции. Пожилая актриса проплыла мимо Аделин, давая ей дорогу. Она напевала что-то сквозь сжатые губы, и мотив казался девушке смутно знакомым.

– В тебе столько рвения, это так вдохновляет… – с задумчивой улыбкой проронила старуха и замолчала. Ее песенка продолжала звучать, отражаясь от стен, как будто где-то по коридорам театра бродила еще одна Марго. Аделин узнала мелодию, которую напевала сумасшедшая Офелия, – она повторялась снова и снова, становилась то тише, то громче.

– На что вдохновляет? – машинально спросила Аделин и подошла поближе к мутноватому квадрату зеркала, чтобы поправить растрепавшиеся волосы.

– Меня – уже ни на что, – вздохнула старая актриса. – Но зато вдохновляет его. Рвение, преданность театру, талант, жизнь… – Мадам д'Эрбемон подняла было одну руку в патетическом жесте, но тут же уронила ее. – Когда-то я так же все время бежала, торопилась, боялась не успеть, не сыграть… У тебя же еще столько впереди! – Девушка ощутила невесомое, прохладное прикосновение к своей руке. – Пусть тебя не пугает та слабость, которую ты испытываешь иногда.

– Откуда вы знаете про слабость?

– Вижу, – усмехнулась старуха. – К тому же, думаешь, ты одна такая? Это ведь только начало. Чем больше ты станешь отдавать театру, тем больше сил будешь терять. А ты как думала?

– Что, и с вами то же самое было?

– И со мной, и с Мадлен… Но не волнуйся, ты с этим справишься. Ты сильная, – актриса неожиданно подмигнула ей, и девушка недоверчиво нахмурилась.

– В конечном итоге это такая скромная плата за все, что ты сможешь сделать, за те роли, которые он тебе даст… Да, я так хорошо помню себя в твоем возрасте. Все что угодно, только чтобы не потерять самое важное… Ты ведь знаешь, что важнее всего.

– Да, да… – Аделин развернулась. – Вы уже закончили? – Последняя реплика относилась не к Марго.

В центральном коридоре появился Этьен под руку с Софи Роше. Позади них шли Эрик и Себастьен, а за их спинами маячили Николь, Жюли, Дениз и кто-то еще. В небольшом холле сразу стало тесно.