Талант марионетки - Кэрри Гринберг

– Да, да… – Аделин развернулась. – Вы уже закончили? – Последняя реплика относилась не к Марго.

В центральном коридоре появился Этьен под руку с Софи Роше. Позади них шли Эрик и Себастьен, а за их спинами маячили Николь, Жюли, Дениз и кто-то еще. В небольшом холле сразу стало тесно.

– Жером смилостивился, – кивнул Эрик. – Добрый вечер, мадам!

Остальные тоже поздоровались с пожилой актрисой, но та лишь кивнула и отступила в тень, а потом и вовсе исчезла. В ее сторону уже никто не смотрел.

– Ты же вроде бы домой ушла, – сказал Себастьен, шаря по карманам в поисках сигареты.

– Ушла, – Аделин пожала плечами. – Но у меня что-то голова закружилась, и я вернулась.

– Мы едем к Этьену, – Софи быстрым движением обмотала вокруг шеи длинный серебристый шарф и подхватила девушку под локоть. – Поехали с нами!

– Я лучше еще побуду здесь, – Аделин неопределенно кивнула в сторону коридора, откуда пришли актеры.

– А… ну как знаешь, – Софи понимающе улыбнулась и вышла вместе с Этьеном. Никто не спросил актрису, что она собирается делать в репетиционном зале одна, но некоторые многозначительно покивали. Эрик на прощание чмокнул девушку в макушку, и вся компания высыпала на улицу.

– …И все-таки вы помирились? – спросил Себастьен.

Они сидели в «Глориетт», и Жюли вновь сияла внутренним светом, мечтательно улыбалась и выглядела настолько довольной и счастливой, насколько могла выглядеть девушка после страстного примирения с любимым.

Она кивнула и согрела руки о чашку кофе.

– Я знаю, что он был неправ, теперь он и сам это понял, – Жюли легкомысленно повела плечами.

Друг, казалось, слушал ее вполуха. Непривычно было видеть его настолько погруженным в свои мысли, и Жюли чувствовала себя не очень комфортно: обычно Себастьен выполнял роль ее утешителя, но было похоже, что сегодня утешать придется его.

– А вы? – осторожно спросила Жюли. В повисшей тишине девушка успела несколько раз перемешать кофе и отложить ложечку в сторону. Она громко звякнула о стол и оставила на нем темно-коричневую каплю.

– Все, – он посмотрел на Жюли. – Виктор ушел.

– Как же так?

Себастьен задумчиво посмотрел куда-то поверх ее плеча.

– Этого стоило ожидать. В конце концов, я сделал свой выбор с самого начала, а все эти игры – просто попытка себя обмануть, – он вымученно улыбнулся.

– Я думала, что ты выбрал Виктора. Все казалось так серьезно!

– Я выбрал театр.

– Одно другому не мешает, – подмигнула ему Жюли. – Ну или Виктор просто не смог привыкнуть! Может быть, прошло недостаточно времени? Или… или он просто не создан для этой среды. Ты же сам понимаешь, театр…

– Вот-вот, – кивнул Себастьен. – Для себя я сделал выбор. А ты?

– Глупости все это, я считаю. Каждый сам волен делать то, что хочет. Вон Николь себе какого-то богача нашла и с ним пропадает. Когда ее в театре в последний раз видели? И это тоже ее выбор, – Жюли пожала плечами, точно ей было все равно, но нахмуренные брови выдавали неодобрение – она давно не видела подругу, немного волновалась за нее, но больше сердилась на то, что их дороги разошлись. – А вот и Франсуа! – Лицо девушки расцвело улыбкой.

Дверь распахнулась и пропустила журналиста в уютное тепло кафе. Жюли помахала ему со своего места, и Франсуа стремительно направился к ним.

– Сегодня прекрасный день, – выпалил он, не успев снять пальто и шарф и положив на стол последний выпуск «Ле Миракль». Жюли перевернула первую страницу с изображением Театра Семи Муз и броским заголовком «Секреты знаменитого театра раскрыты?». Этот знак вопроса заставил ее усмехнуться: как будто кто-то может знать эти секреты! Разве их вообще можно знать? Только прочувствовать, понять нутром, но никак не выведать извне.

– Можно поздравить с новой статьей? – Жюли нежно потрепала Франсуа по волосам, когда тот сел рядом и приобнял девушку.

– Более того! Мой цикл очерков завершен, и за него я получил не только премию, но и благодарность мсье Вера, что само по себе ценно. Но! – Франсуа выразительно окинул взглядом присутствующих и щелкнул зажигалкой, прикуривая сигарету. – Он дал мне шанс выйти за рамки тесного и скучного раздела «Культура» и позволил провести свое собственное расследование.

– Расследование? – усмехнулась Жюли. – Что же ты будешь расследовать?

– А вот это интересный вопрос, – он выпустил струйку дыма и выдержал драматическую паузу, точно сам играл в спектакле. Второсортном спектакле какого-нибудь провинциального театра. – Чем дольше я находился в вашем театре, тем сильнее меня интересовали его тайны. Разве вы сами не замечаете?

Себастьен и Жюли удивленно переглянулись.

– Взять хотя бы Марго д'Эрбемон! Еще десять лет назад она была одной из самых известных актрис Парижа, сияла на подмостках, как звезда, ее имя знал каждый. А сейчас? Она забыта, точно ее никогда и не было.

– Ах, Франсуа, это нормально, театральная карьера коротка, – сказала Жюли. – Правда, Себастьен? – Тот задумчиво кивнул. – Просто она давно не играла, и теперь внимание публики приковано к Мадлен. Так бывает.

– Хорошо. А разве не странно то, как быстро она состарилась? За десять лет превратиться из цветущей женщины в сморщенную старуху? Только не рассказывай мне, что это все ваш богемный образ жизни, алкоголь и грим, – Франсуа коснулся щеки Жюли – розовой и нежной, как персик. – Такого просто не бывает.

Жюли равнодушно пожала плечами.

– Ты не хочешь кофе?

– А ее смерть – вот что самое странное. Были ли пышные похороны бывшей актрисы Театра Семи Муз? И почему вы до сих пор говорите о ней как о живой?

Актеры переглянулись и внимательно посмотрели на Франсуа, стараясь понять, что он имеет в виду.

– Ты сейчас пытаешься найти странности там, где их нет, – Себастьен удивленно поднял брови.

– Марго принадлежит театру, – пояснила Жюли. – И я все же закажу тебе кофе, а то ты простудишься. Кстати, ты знаешь, что после Рождества у нас премьера «Слепых» Метерлинка? Дежарден только сегодня сказал. Мы все в таком предвкушении! Если хочешь, приходи на репетицию в следующую субботу, я проведу тебя незаметно.

– Да, это замечательно, – Франсуа действительно хотел разделить восторг Жюли, но не слишком в этом преуспел. – А… а вот Клоди!

– Клоди?

– И Марианна. Две смерти за полгода, и какие! Крысы – это же в голове не укладывается! Мы живем в двадцатом веке, автомобили давно по городу ездят, а тут такое средневековье… Я уже решил для себя, что постараюсь провести полное расследование для «Ле Миракль», и разрешить загадку смерти Марианны. Или, может быть, это было убийство?

– Франсуа, хватит! – Жюли засмеялась, но в ее голосе появились железные нотки. – Я знаю, что тебе нравится играть в детектива, но это глупо. И вообще, я устала, и уже поздно, – она принялась копаться в сумочке в поисках помады и перчаток, ясно давая понять, что собирается уходить.

– Хорошо, пойдем домой, – Франсуа покорно встал и подал ей пальто.

– Я пойду к тебе, только если ты пообещаешь больше не вести этих дурацких разговоров про смерти и расследования!

Журналисту не оставалось ничего другого, как согласиться.

Гулкий голос режиссера перекрывал реплики актеров и поднимался ввысь, к балконам и ложам. Даже раскатистый баритон Филиппа не мог с ним сравниться. Сверху, из ложи, актеры казались скорее крошечными фигурками, чем настоящими людьми.

Мадлен нравилось скрываться в одной из лож и наблюдать. Даже десятый или двадцатый прогон, как сегодня, не был похож ни на один из предыдущих. Порой актриса сидела несколько часов кряду, не шевелясь и зачарованно наблюдая, как внизу, то и дело прерываясь, разворачивается действо. Сейчас репетировали «Кукольный дом», и Жером разразился тирадой по поводу взаимодействия главных героев.

– Нечего лгать себе самому. Я самый жалкий из всех моих пациентов, фру Хельмер. На этих днях я произвел генеральную ревизию своего внутреннего состояния. Банкрот. Не пройдет, пожалуй, и месяца, как я буду гнить на кладбище. – Филипп деланно рассмеялся, иронизируя над самим собой.

– Еще раз! – рявкнул Жером, нервно расхаживая вдоль кромки сцены.

– Нечего лгать себе самому. Я самый жалкий из всех моих пациентов, фру Хельмер. На этих днях я произвел генеральную ревизию своего вну…

– Еще! Не смейся, добавь сарказма.

– Нечего лгать себе самому. Я самый жалкий из всех моих пациентов, фру Хельмер.

– Нет, не так, – режиссер подошел к актеру практически вплотную. – Будь более… ядовитым. Даже агрессивным. Ты смеешься над собой, но в этом смехе горечь. Вот что я хочу увидеть!

С высоты сцена казалась Мадлен игрушечным домиком. Но стоило приглядеться, и становилось ясно, что актеры – не куклы. Каждый из них талантлив: Филипп и Эрик чудесно играют на контрастах, Аделин светится от эмоций героини. Жюли, заменив Марианну, с первой репетиции превратила картонную куклу в живого человека, а Себастьен был похож на кота в непривычном для себя амплуа негодяя.