К востоку от Эдема - Джон Стейнбек

В комнату еле пробивался свет: поверх опущенных штор на окнах висели ещё плотно подоткнутые по углам одеяла. Кэти лежала под пологом на широкой кровати, Адам сидел рядом с женой, зарывшись лицом в покрывало. Услышав шаги, он поднял голову и посмотрел перед собой невидящими глазами.

— Почему вы сидите в темноте? — мягко спросил Самюэл.

— Она так хочет, — хрипло ответил Адам. — От света у неё глаза болят.

Самюэл двинулся в глубь комнаты, и каждый шаг словно придавал ему уверенности.

— Без света нельзя, — сказал он. — А глаза она может закрыть. Если хочет, я завяжу ей глаза черным платком. — Он подошел к окну, взялся за конец одеяла, но ещё не успел потянуть, как Адам бросился на него и схватил сзади за плечи.

— Не трогайте, — зло прохрипел он. — Ей от света плохо.

— Успокойтесь, Адам, я понимаю ваше состояние. Я обещал помочь и помогу: все встанет на свои места. Только не вынуждайте меня ставить на место ещё и вас. — Он сдернул с окна одеяло, поднял штору, и в комнату хлынул золотой предвечерний свет.

С кровати раздалось что-то похожее на мяуканье, Адам тотчас подошел к Кэти.

— Закрой глаза, дорогая. Я положу тебе сверху платок.

Самюэл бросил свою суму в кресло и встал возле кровати.

— Адам, — твердо сказал он. — Я прошу вас выйти из спальни и больше сюда не заходить.

— Но я не могу так. Зачем мне выходить?

— Затем, чтобы вы не мешали. По традиции вам следовало бы напиться — самое милое дело.

— Я не могу.

— Меня трудно разозлить, Адам, а вызвать у меня презрение ещё труднее, но боюсь, вам это удастся. Вы сейчас же выйдете из комнаты и перестанете мне мешать, иначе я уеду и вы не оберетесь хлопот.

Наконец Адам вышел, и Самюэл, высунувшись в коридор, предупредил:

— Не смейте сюда врываться, даже если услышите крики. Подождите, пока я сам к вам выйду. — Он закрыл дверь и, увидев в замке ключ, повернул его.

— Издергался, весь кипит, — сказал он. — Ваш муж любит вас.

Только сейчас он посмотрел на неё внимательно. И увидел в её взгляде самую настоящую ненависть, беспощадную, лютую ненависть.

— Потерпите, милая, теперь недолго осталось. Скажите, воды у вас уже отошли?

Обращенные к нему глаза злобно сверкнули, она тихо зарычала и оскалила мелкие зубы. Он глядел на неё в упор.

— Я пришел к вам не по своему желанию, и пришел как друг, — сказал он. — Мне, сударыня, все это не доставляет ни малейшего удовольствия. Я не знаю, в чем ваша беда, и, честно говоря, с каждой минутой меня это волнует все меньше и меньше. Но, может быть, я сумею хоть как-то облегчить ваши страдания — кто знает? Я задам вам ещё всего один вопрос. Если вы не ответите, если будете глядеть на меня волком, я немедленно уйду, и вы останетесь валяться здесь одна.

Его слова пробуравили её сознание, как буравят воду свинцовые дробинки. Она сделала над собой огромное усилие. И Самюэла пробрала дрожь, когда он увидел, как лицо её меняется, как уходит из глаз стальной блеск, как вытянутые в узкую полоску губы складываются в пухлый бантик и уголки рта ползут вверх. Он заметил, как дрогнули и разжались её кулаки, превратившись в пальцы с повернутыми кверху розовыми подушечками. Лицо её стало юным, невинным, на нём проступила мужественно сдерживаемая боль. Это преображение было как смена картинок в волшебном фонаре.

— Воды у меня отошли на рассвете, — тихо сказала она.

— Так-то лучше. Уже были сильные схватки?

— Да.

— С каким промежутком?

— Не знаю.

— А за это время? Я здесь уже пятнадцать минут.

— Были два раза, но слабые… при вас сильных не было.

— Прекрасно. Где у вас чистое белье?

— Вон там, в корзине.

— Всё будет хорошо, не волнуйтесь, — мягко сказал он. Открыв суму, он вынул оттуда толстую, обшитую синим бархатом веревку с петлями на концах. Бархат был расшит узором из множества розовых цветочков.

— Лиза прислала вам свою туженицу, — сказал он. — Она её сделала, когда мы ждали нашего первенца. И не пересчитать, скольких эта вереска вытянула на свет божий — и нашим детям родиться помогла, и детям наших друзей. Он накинул петли на два столбика в изножье кровати.

Внезапно глаза у Кэти остекленели, спина пружинисто выгнулась дугой, к щекам прилила кровь. Он ждал, что она застонет или закричит, и настороженно косился на запертую дверь. Но Кэти не кричала, лишь визгливо поскуливала. Через несколько секунд тело её обмякло, и в глазах опять вспыхнула ненависть. Почти тотчас её выгнуло снова.

— Вот и умница, — ободряюще сказал он. — Это вас один раз скрутило или два? Я не разобрался. Чем чаще принимаешь роды, тем яснее понимаешь, что у всех по-разному. Пожалуй, пора мне вымыть руки. Голова её металась по подушке.

— Так, так, милая, — ласково успокаивал он. — Теперь, думаю, совсем недолго. — Он положил руку ей на лоб, на темный, налившийся кровью шрам. Где же вы так поранились?

Она резко вздернула голову, и острые зубы впились ему в край ладони, рядом с мизинцем. Он вскрикнул от боли и попытался вырваться, но Кэти, крепко сомкнув зубы, вгрызалась ему в руку все сильнее и мотала головой, как фокстерьер, треплющий старый мешок. Он дал ей пощечину, но это не подействовало. Инстинкт заставил его обойтись с ней, как с разъяренной собакой. Свободной рукой он крепко сдавил ей горло. Она сопротивлялась и дергалась, но, наконец, разжала зубы. Рука у него была разодрана, вся в крови. Он отступил на шаг от кровати и взглянул на искусанную ладонь. Потом со страхом поднял глаза на Кэти. Но лицо у неё было вновь спокойное, юное и невинное.

— Простите, — быстро проговорила она. — Прошу вас, простите.

Самюэла передернуло.

— Это я от боли, — сказала она.

Самюэл коротко рассмеялся.

— Видно, придется надеть на вас намордник. Однажды я принимал роды у колли, так та сучка тоже мне чуть полруки не отхватила.

В глазах у неё опять мелькнула ненависть.

— У вас есть йод или что-нибудь вроде того? Люди — существа более ядовитые, чем змеи.

— Не знаю.

— Может, у вас хотя бы виски найдется?

— В комоде, во втором ящике.

Он плеснул виски на окровавленную руку и потер её, чтобы не так жгло. Желудок ему сводили спазмы, дурнота заволакивала глаза мутью. Чтобы успокоиться, он глотнул из бутылки. Ему было страшно снова повернуться к кровати.

— Можно считать, на время остался без руки, — пробормотал он.

Впоследствии Самюэл рассказывал Адаму: «Она, должно быть, из железа сделана. Я и моргнуть не успел, как она уже родила. Ребенок из неё прямо вылетел. Я ещё и воду не приготовил, чтобы его обмыть, И ведь даже не тужилась, даже за веревку не хваталась. Право слово, железная».

Рванув дверь, Самюэл крикнул Ли, чтобы тот принес теплой воды. В комнату вломился Адам.

— Мальчик! — объявил Самюэл. — У вас родился сын… Успокойтесь, — добавил он, заметив, как позеленело лицо Адама, когда тот увидел кровь на постели. — Пришлите ко мне Ли. А вы, Адам, если вы ещё на что-то способны, идите на кухню и сделайте мне кофе. Заодно проверьте, все ли лампы заправлены, а колпаки вычищены.

Тупо глядя перед собой, белый, как мертвец, Адам повернулся и вышел. Через минуту в комнату заглянул Ли. Самюэл показал на бельевую корзину, где шевелился завернутый в пеленку младенец.

— Оботрешь его теплой водой, Ли. И смотри, чтобы малыша сквозняком не продуло. Господи! Жалко, нет здесь Лизы. Не могу я один углядеть за всем сразу.

Он повернулся к кровати.

— Сейчас я вас обмою, милая, и наведу чистоту.

Кэти, снова выгнувшись дугой, рычала от боли.

— Ещё немножко, и всё будет позади, — сказал он. Надо чуть-чуть потерпеть, пока выйдет послед. Экая вы, оказывается, быстрая. Вам даже не понадобилась Лизина веревка. — Вдруг он что-то заметил, глаза его округлились, и он нагнулся над кроватью. — Боже праведный, ещё один!

Он действовал расторопно; так же, как и в первый раз, роды прошли невероятно быстро. И Самюэл вновь перевязал пуповину. Ли принял у него из рук второго младенца, обтер его, запеленал и положил в корзину.

Самюэл обмыл роженицу и осторожно передвинул её, чтобы сменить белье. Он поймал себя на том, что не хочет видеть её лицо. Укушенная рука начинала неметь, и он спешил, как только мог. Накрыв Кэти чистой белой простыней, он приподнял ей голову, чтобы поменять подушку. Наконец, всё было сделано, и ему пришлось взглянуть на неё.

Золотистые волосы Кэти намокли от пота, но боль уже ушла с её лица. Оно застыло, как каменное, и ничего не выражало. Было видно, как на шее у неё пульсирует жилка.

— У вас двойня, — сообщил Самюэл. — Два чудесных мальчика. Но между собой они не похожи. Родились каждый в своей, отдельной рубашке.

Её глаза смотрели на него холодно, без интереса.

— Сейчас я вам их покажу, — сказал Самюэл.