Полицейские и провокаторы - Феликс Лурье

Представленные ею сведения были сообщены подлежащим министрам и вызвали некоторые административные меры, содействовавшие улучшению положения столичного рабочего населения. Между прочим, на основании предложений комиссии, по инициативе III отделения, была устроена «в С.-Петербурге постоянная больница для чернорабочих, послужившая образцом подобному же учреждению и в Москве» [396].

Некоторые крупные царские администраторы понимали, что положение рабочих требует перемен, иначе Россия пойдет по пути развития и нарастания массового революционного движения. Пытаясь избежать этого, правительство создало в 1882 году при Министерстве финансов институт фабричных инспекторов, призванный регулировать отношения между капиталистами и рабочими. Права и обязанности фабричных инспекторов не удовлетворяли стороны: чиновники писали законы торопливо, не ознакомившись с имевшимся на Западе опытом, опасаясь, что момент будет упущен и царь эти законы не утвердил.

Историк зубатовщины, литературный агент бывшего председателя Совета Министров С. Ю. Витте В. И. фон Штейн (псевдоним — А. Морской) писал о русском фабричном законодательстве: «Созданное едва ли не исключительно в целях охранения порядка, оно с положительною помощью рабочим выступает лишь там, где это совпадает с полицейскими целями или где самая жизнь особенно настойчиво выставляет свои властные требования» [397].

Инструкция, в соответствии с которой следовало решать споры, оказалась столь слабой, что министр финансов С. Ю. Витте уповал лишь на «нравственный авторитет» своих инспекторов. Хозяева фабрик действия инспекторов игнорировали, стремясь сохранить за собой право на прежний произвол и еще больше закабалить попавших к ним рабочих. Они не желали понять, что в их интересах искать компромиссные решения, а не доводить людей до отчаяния[398].

Министерство внутренних дел стремилось заполучить фабричных инспекторов в свое подчинение. Это желание объяснялось тем, что от действий инспекторов до некоторой степени зависело, дойдут ли разногласия рабочих с хозяевами до забастовки, и тогда потребуется привлечение полиции для тушения конфликта, или переговоры закончатся миром. В случае победы Министерства внутренних дел над Министерством финансов фабричные инспектора могли быть без труда превращены в сотрудников фабричной полиции. Такая реорганизация делала бы фабричных инспекторов более заинтересованными в мирном исходе конфликтов, так как чиновники, влияющие на решение спорных вопросов, и полиция, призванная наводить порядок силой, оказывались в одной упряжке. Министерство финансов не желало отдавать рожденное им хилое дитя. Быть может, постоянная вражда Витте со всеми министрами внутренних дел возникала и на этой почве.

Пока шла борьба между министерствами за право командовать фабричными инспекторами, полиция оказывала на инспекторов сильнейшее давление вплоть до посредничества полицейских чинов вместе с фабричными инспекторами в переговорах хозяев с рабочими. Вопреки законам, полиция принимала на себя исследование причин споров и даже иногда допускала проведение забастовок для устрашения неподатливых фабрикантов.

Министр внутренних дел Д. С. Сипягин писал:

«Масса беспорядков, волнений и вообще проявлений дикой необузданности рабочих исчезли бы или, по крайней мере, значительно сократились бы, если бы обращено было достаточное внимание на характер развлечений и отдыха рабочих образованием при фабриках столовых, чайных, читален, помещений для зрелищ и пр. Наряду с этим необходимо озаботиться устройством фабричных школ для подрастающего поколения рабочих» [399].

Министр внутренних дел не заметил главного — невыносимых условий труда, но и то немногое, на чем настаивал Сипягин, хозяева не желали делать. Полицейская Россия предчувствовала, что надвигается опасность, а капиталистическая — нет. Московский обер-полицмейстер Д. Ф. Трепов писал генерал-губернатору Москвы вел. кн. Сергею Александровичу:

«Пока революционер проповедует чистый социализм, с ним можно справиться одними репрессивными мерами, но когда он начнет эксплуатировать недочеты существующего законного порядка, репрессивных мер мало, а надо немедля вырвать из-под ног его самую почву... Весь интерес революции сосредоточен на фабрично-заводской среде, а где пристраивается революционер, там и обязана быть государственная полиция... Чем занимается революционер, тем обязана интересоваться и полиция» [400].

В Департаменте полиции понимали, что рабочие в поисках заступничества будут обращаться к правительству, а не к противоправительственным сообществам, если их удастся убедить в том, что власть сильна и проявляет интерес к требованиям трудящихся. Именно эта мысль, подсказанная жизнью, и родила зубатовщину.

МНОГОЛИКИЙ ЗУБАТОВ

В деятельности Судейкина и Зубатова есть много общего. Выгодно выделяясь среди сослуживцев умственными способностями, каждый из них создал свои методы борьбы с революционным движением. В их основу они заложили полнейшее отрицание нравственных начал. Стараниями Судейкина и его последователя Зубатова политический сыск и полицейская провокация перестали отличаться друг от друга.

Сергей Васильевич Зубатов родился в 1863 году в семье частного служащего, в прошлом офицера Учась в шестом классе пятой московской гимназии, он оказался вовлеченным в кружок радикальной молодежи. Из гимназии пришлось уйти и поступить в почтово-телеграфное ведомство. Денег платили мало, и Сергей совмещал службу с работой в известной на всю Москву частной библиотеке А. М. Михиной. Вскоре молодой библиотекарь женился на владелице, и юные московские радикалы приобрели возможность собираться в помещении библиотеки, удобном для их занятий политической экономией. Там они получали для чтения и нелегальные революционные издания. В народовольческих кружках Зубатов не состоял, но некоторые услуги им оказывал. Знавшие его в тот период отзывались о нем, как о человеке умном, интеллигентном, энергичном, бескорыстном и обаятельном.

Увлечение Зубатова радикальными идеями совпало с периодом наивысшего подъема в деятельности партии «Народная воля», когда казалось, вот-вот самодержавие рухнет и все прогрессивное восторжествует. Но наступили мрачные времена дегаевщины, времена «кровосмешения» революционеров с полицейскими, когда люди перестали понимать кто есть кто, когда члены партии гибли в тюрьмах, не ведая, по чьему злому умыслу они попали в руки полиции, а джинн провокации, выпущенный на волю Судейкиным, бесновался и разъедал души людей, терявших доверие к близким и друзьям.

Член одного из московских народовольческих кружков М. Р. Гоц, впоследствии один из основателей партии социалистов-революционеров, вспоминал:

«Это было вообще ужасное время. „Народная воля“, истекшая кровью, несомненно шла быстрыми шагами к своему окончательному разложению, но это еще не вошло в сознание действующих революционеров. Им казалось, что все дело только в новой концентрации сил при старых организационных принципах и тактических приемах. Однако сил становилось все меньше и меньше, а наряду с громадными провалами 84-го года страшную разрушительную работу совершила получившая начало от «дегаевщины» деморализация в революционных рядах. <...;> Помнится, мне передавали в 85-м году, что Зубатова вызвал к себе начальник Московской охранки Н. С. Бердяев, который предложил ему или поступить в шпионы, или быть высланным из Москвы. Зубатов рассказывал, что с негодованием отверг предложение, но на самом-то деле вернее всего тогда же начал свою доблестную службу» [401].

Вызов Зубатова в Гнездниковский переулок, 5, состоялся 13 июня 1886 года. Некоторые народовольцы утверждали, что Зубатов в охранке бывал и до этого. Наверное, разговор происходил в кабинете начальника Охранного отделения за самоваром. Николай Сергеевич предпочитал вербовать к себе в агенты, ведя длительные беседы с чаепитием и неспешными разговорами. Иногда он говорил лишнее, и тогда собеседник уходил с ценными сведениями. Бердяев поведал Зубатову о давней и успешной слежке за посетителями библиотеки Михи-ной, рассказал о том, что полиции твердо известно о «преступном образе мыслей и разрушительных идеях», обуревающих его, что библиотека жены превращена в место свиданий государственных преступников и в склад нелегальной литературы. В заключение беседы БерДяев поставил Зубатова перед выбором — ссылка в Восточную Сибирь административным порядком или сотрудничество с охранкой. Зубатов предпочел сотрудничество с охранкой [402]. Дошедший до нас рассказ самого Зубатова о его вербовке доверия не вызывает [403].