Боль так приятна. Наука и культура болезненных удовольствий - Ли Коварт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но тем не менее я здесь ради коллектива. Ребенок, который вчера удерживал меня в сауне, теперь является в виде пары детишек возраста начальной школы, которые в своих лучших купальниках только что бросились в океан. Я думаю, им лет по восемь, они худые, как бобовое зернышко, и они просто визжат в волнах. Умилительное напоминание о том, каким ребенком я могу быть. Замерзая на ветру на пляже, я взвешиваю все «за» и «против» того, чтобы похерить процедурный аспект этого дня и просто побежать в океан, чтобы покончить с этим, как тот визжащий ребенок, который только что вошел в воду. Мы с Рейн приехали чуть позже одиннадцати утра, простояли в очереди, как мне показалось, час, но, вероятно, только половину этого времени, и уже почти два часа неуклонно теряли тепло. Неужели я собиралась ждать до часу дня?
Конечно, собиралась. В этом весь смысл. У меня связаны руки. Я должна ждать. Я говорю Рейн, что она не обязана этого делать, что мое уважение к ней только возрастет, если она откажется. Это выглядит как ужасная идея! Мы уже так замерзли. Но Рейн качает головой: «Нет». Лучше пострадать ради хорошей истории, леденящих душу воспоминаний, проверки себя, момента сближения.
Когда приходит время раздеваться, у меня уже немеют кончики пальцев на руках и ногах. Я прыгала по песку вверх и вниз, делая резкое, вокализованное дыхание, но мои гневные песнопения мало что сделали, чтобы согреть мои жалкие кости. Крупный мужчина рядом со мной хмуро смотрит на мое недостойное поведение, но у меня не осталось ни одного горячего кукиша с маслом. Я готова заплатить двадцать американских долларов за чашку теплой воды. Я бы выпила собственную мочу, только чтобы согреть горло. Какой-то суровый мужчина смотрит на меня со злостью, но он не волнует меня, ведь серая Атлантика дразнит меня своими волнами.
Неподалеку, на пляже, диктор дня говорит пловцам не бежать. Простите, мне что, придется войти в ледяной океан? Я поднимаю бровь. Он также говорит, чтобы мы проверяли, где лежат наши вещи, потому что «это будет море из людей». Пляж переполнен, и все равно холодный ветер прорезает толпу с безжалостной легкостью.
– К черту все, я бегу, – говорю я, начиная стягивать с себя пальто. Я не смотрю в глаза Рейн уже по крайней мере двадцать минут, не желая делиться с ней яростным ужасом, нахлынувшим на мои слезные протоки. Достаточно уже того, что мы вообще здесь, и я не думаю, что готова делиться природой своего дискомфорта или признать, насколько несчастна сама Рейн. Просто мне кажется более достойным отказаться от зрительного контакта. (Как будто у меня осталось хоть какое-то достоинство!)
Как только я снимаю пальто, пронизывающий ветер объявляет о себе во всеуслышание, пронизывая насквозь мой комбинезон. Я пытаюсь привести себя в чувство, но я в ярости. Слишком холодно, и мои волосы встают дыбом.
Я снимаю майку и показываю кожу ветру в акте, который ощущается как жертвоприношение. Я похожа на сердитого ощипанного цыпленка. Вокруг меня с одной стороны куртки, шарфы, балаклавы, перчатки, вязаные шапочки и блестящие термосы, а с другой – такие же люди, как и я, почти голые и собирающиеся встретить Новый год в объятиях холодного, просто ледяного океана. Я захожу с первой волной, перед Рейн из-за практических соображений, чтобы не потерять наши вещи на переполненном пляже.
Воздух сразу же делает больно, забирает последнее тепло из-под моих подмышек. Я стою на песке в бикини, в старых черных ботинках, в которых выхожу в последний раз, и в реалистичной маске свиньи, висящей задом наперед на моей шее. (Доспехи, сделанные из какой-нибудь фигни, лучше, чем вообще никаких доспехов.)
Бьет барабанная дробь военного оркестра, что кажется мне приятным штрихом, но я услышу этот звук только когда выйду из океана. Дело не в том, что они не играли, просто, как только я начинаю пробежку к воде, память превращается в тоннель. То, что я помню, цензурировано суровой окружающей средой и срочными попытками моего тела противостоять ей.
На секунду я замираю у кромки воды, вглядываясь в бескрайние серые просторы глупого решения, которое мне предстоит принять. Я готова. Это ложь. Я никогда не буду готова к этому. Я прочитала слишком много исследований профессора Портсмутского университета Майка Типтона, одного из ведущих экспертов по терморегуляции человеческого тела. Нейтральная температура воды для обнаженного человеческого тела составляет около 35 °C. Если температура ниже этой отметки, тело начинает терять тепло. Температура воздуха сегодня около 2 °C, и я слышала, что температура воды еще ниже. Я думаю о четырех армейских рейнджерах, которые умерли от переохлаждения во время учений на болоте во Флориде в 1995 году. Элитные солдаты погибли от холодной воды. Во Флориде. Какого черта я здесь делаю? Я знаю, что не пробуду в воде достаточно долго, могу получить гипотермию, но есть много других забавных вещей, о которых стоит подумать, – например, гипервентиляция, учащенный пульс, кровяное давление и сердечная аритмия. У меня может случиться сердечный приступ, вызванный сужением сосудов. Поскольку кровь оттекает от конечностей, чтобы защитить жизненно важные органы, они могут просто перестать работать, и я окажусь в ледяных морских брызгах. Ежедневно в мире около трех тысяч человек умирают от «погружения в воду», и многие из этих смертей вызваны холодной температурой воды. Но для придания бодрости я напоминаю себе о том, что я принимаю холодный душ дома. Думаю, со мной все будет в порядке.
Я пытаюсь припомнить видео о голландском парне по имени Вим Хоф, который известен благодаря своему дикому дыханию перед плаванием в Арктике и пробежкам топлес по замерзшим горным склонам, как будто я могу подражать его холодоустойчивости, но в моем обмороженном мозгу ничего не шевелится. А Рейн здесь, как и тысячи других людей, с которыми, кажется, все в порядке. Валери уже окунулась в воду. Мне нужно написать книгу и испытать множество новых болезненных
