Очарован наповал - Кокран Элисон

Сердце у Чарли как горячее масло — пропитывает его тело, согревает грудь, живот, ладони. Описывая нелепые свидания на шоу, Дев однажды заявил, что не влюбиться на яхте нельзя.

Яхта — та же лодка, и Чарли напрасно сомневался в его словах.

ДЕВ

— Такого цвета твое лицо, когда ты краснеешь, — говорит Дев, и Чарли краснеет — его шея покрывается розоватыми пятнами. Им нужно быть осторожными не только из-за консервативности Бали, но и потому, что городок маленький. Члены съемочной группы могут быть где угодно и увидеть что угодно.

Но вот Чарли льнет к нему, прижимается спиной, и Дев не выдерживает. Небритой щекой он скребет Чарли по гладкой щеке и одной рукой обвивает ему пояс.

— Фотография хотите? — на неуверенном английском спрашивает лодочник. — Вы вдвоем фотография?

— Да, — отвечает Чарли, прежде чем Дев успевает сказать «нет». Чарли передает ему свой мобильный, и они с Девом разворачиваются к хвосту лодки. Чарли закидывает руку Деву на плечо, и они улыбаются, прижавшись друг к другу.

— Вы очень красиво, — говорит лодочник, и Дев не знает, кто имеется в виду, только Чарли или они с Чарли вместе. Ему хочется верить, что это второе.

— Леди Гага! — вдруг кричит Чарли, когда они возвращаются на виллу. Он затаскивает Дева в ресторан, где трио молодых людей фальшиво поет «Shallow»[19]. Туристы неловко танцуют у стойки, и Чарли, вероятно ободренный благосклонностью лодочника, хватает Дева за руку и кружит так, как они не могли себе позволить перед Лиландом Барлоу.

Чарли подпевает песне, под которую они танцуют, — получается довольно скверно. Экваториальное солнце осыпало ему плечи свежими веснушками, от влажности одежда липнет к кубикам пресса, и Дев поверить не может в то, как сильно он его любит.

— Это будет наша песня, — говорит Чарли вполголоса и совсем близко.

— Нет, это точно не будет наша песня, — парирует Дев, но под пристальным взглядом Чарли невольно подпевает партии Брэдли Купера.

Чарли поднимает их переплетенные пальцы и целует ладонь Дева. Жест кажется совершенно естественным, словно Чарли делал так тысячи раз. Будто они нормальная пара, а не два человека, решившие играть в «долго и счастливо» еще три недели.

Едва они уединяются на вилле, Дев начинает целовать плечи Чарли, проходясь по созвездию свежих веснушек, а потом поднимается к его губам.

У Чарли вкус арахисового соуса. Они целуются, целуются, целуются до тех пор, пока Чарли не берет Дева за бедра и не поднимает его. Дев карабкается вверх, ногами оплетает пояс Чарли, и тот каким-то образом удерживает его навесу, будто Дев ничего не весит.

— Как ты это делаешь? Я чувствую себя Рейчел Макадамс в «Дневнике памяти»[20].

— «Если я птица, то и ты птица»[21], — цитирует Чарли, и Дев смотрит на него разинув рот. — Да, да, я видел тот фильм, чай не в степи вырос. «Дневник памяти» — яркий пример проблематичных тенденций в популярных романтических фильмах, поэтому…

Дев лицом врезается в лицо Чарли, только чтобы тот замолчал. Он переплетает пальцы у Чарли на затылке, и они снова целуются, целуются, целуются…

— Есть еще какие-то проблематичные романтические фантазии, которые я мог бы воплотить, раз уж на то пошло?

— Если среди безупречного порядка твоего багажа не найдется гончарного круга или корабельного носа, то не знаю, чем ты можешь мне помочь.

Чарли улыбается.

— Думаю, что кое-чем могу.

Он несет Дева в ванную и сажает на стульчак с опущенной крышкой, демонстрируя такую физическую силу, что Дев не сомневается: это самое сексуальное из случившегося в истории человечества.

Чарли включает душ и снимает футболку.

— Быть чистым, мешая чистоплотность и секс, — твоя романтическая фантазия.

Но потом Чарли раздевает его, он действует так бережно, складывая Девовы шорты, футболку и белье аккуратнейшей стопкой под раковиной, что самым сексуальным в истории человечества Деву теперь кажется это. Дев полностью отдается воле Чарли — позволяет затащить себя в душевую кабинку, позволяет поставить себя под теплые струи, позволяет ему намылить ладони органическим овсяным гелем, позволяет тем ладоням касаться своей груди, покрывая их обоих пеной.

Обнаженное тело Чарли выставлено напоказ, и Деву не верится, что оно открыто его взору. Высеченное из мрамора, это тело должно выставляться в итальянском музее, но как к драгоценному антиквариату Чарли относится к телу Дева, а не к своему. Чарли моет ему предплечья, лопатки, колени. Он моет ему внутреннюю поверхность бедер, и вот Дев уже почти забывает, как дышать. Никто и никогда не касался его так нежно и ласково, как Чарли. Ни с кем другим Деву не было так хорошо и уютно. Никто другой так четко не видел его истинную сущность.

Чарли опускается перед ним на колени.

«Дыши, — напоминает себе Дев, — просто дыши».

Вода заливает Чарли нос, течет по ключице, по горизонтали кубиков пресса, и Дев подается вперед, чтобы защитить Чарли от струй, когда он берет его в рот.

— Ой, солнышко! — невольно восклицает Дев. Невольным становится все, что он говорит и делает, — запускает свободную руку Чарли в волосы и крепко в них вцепляется; говорит «Пожалуйста!», «Спасибо!», падает Чарли на колени, когда все заканчивается, сидит на полу гостиничной ванной, опутанный мокрыми руками и ногами.

Чарли впивается в него грубым поцелуем, а когда бормочет: «Обожаю твой вкус!», Дев заливается хохотом. Сырой звук эхом отражается от стенки ванной, а Чарли кажется и обиженным, и довольным одновременно.

Они просто обсыхают и, не трудясь одеться, растягиваются на прохладных простынях своей постели. Они играют в «камень-ножницы-бумага» на то, кто выберет, какой фильм посмотреть. Дев выигрывает, но все равно выбирает «Пространство», хоть и не понимает сюжет. Чарли прислоняется к спинке кровати, Дев прислоняется к Чарли. Еще никогда ему не было так хорошо.

Дев носком отодвигает ноутбук на безопасное расстояние и тянется к Чарли за поцелуем — за страстным поцелуем, в котором зубы и руки участвуют больше, чем все остальное. А когда они снова отрываются друг от друга, Дев пробует что-то новое. Он пробует выговориться, пробует открыться Чарли, как Чарли открывался ему.

Он рассказывает Чарли о своем безоблачном детстве — о поездках в Европу, о летних каникулах на Внешних отмелях[22], об удовлетворении всех своих материальных потребностей, о родителях, которые любили и неизменно поддерживали его, о неугомонном мозге и слишком большом сердце.

Дев всегда был счастливым ребенком, общительным, обаятельным, артистичным, отчего громом среди ясного неба стали периоды, когда он мрачнел и замыкался в себе; периоды, когда он плакал из-за пустяков и прикидывался больным, чтобы по несколько дней не ходить в школу. Родители во время этих периодов беспокоились и поздними вечерами спорили о докторах, лекарственной терапии, специалистах, которые изучают чакры и потоки энергии. Родители его любили, и Деву претило их огорчать. Именно поэтому стало легче все время прикидываться Девом-весельчаком и растягивать губы в улыбке, чтобы не быть обузой. В конце концов, причин грустить у него не было в помине. Все всегда шло тип-топ.

Дев рассказывает Чарли о бойфрендах, которые, как он прекрасно понимал, не могли по-настоящему ответить на его чувства; о бойфрендах, которые не удосуживались выяснить, что скрыто за фасадом Дева-весельчака; о бойфрендах, которые никогда не называли его красивым. Чарли прижимает огромные ладони к щекам Дева и привлекает его к себе.

— Ты самый красивый парень на свете.

— Нет, неправда.

— Еще как правда, — парирует Чарли, покрывая легкими поцелуями скулы Дева. — Ты так здорово видишь других людей. Жаль, ты не можешь увидеть себя.

ЧАРЛИ

— Групповой квест целиком посвящен прикосновениям?! В чью голову пришла такая идея?!

Утром среды Дев орет на полевого продюсера, полевой продюсер, увы, отвечает тем же, поэтому никто не слышит тихого возражения Чарли: