Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

– Поскольку вы не пьёте, дорогие товарищи, то, надо полагать, и с куревом у вас такие же дурацкие отношения, поэтому не угощаю, – он достал пачку "Казбека", вынул папироску, размял табак, постучал мундштуком по крышке, смял его в двух местах и только после этого закурил. Глубоко, с наслаждением затянувшись, начал медленно выпускать дым изо рта маленькими аккуратными колечками.

Две-три затяжки все трое сидели молча.

– Послушай, гражданин начальник, – первым не выдержал Иван. – Объясни ты нам, дуракам, кто мы такие, в конце концов?.. Задержанные, арестованные?.. Или как?..

Семивёрстов выпустил ещё одно колечко дыма. Как оказалось, последнее. Потом с каким-то непонятным ожесточением раздавил окурок в консервной банке из-под шпрот, которая заменяла ему пепельницу, встал и, не проронив ни звука, вышел.

– Что это с ним? – Богомолов ничего не понимал, и всё происходящее представлялось ему каким-то дурным сном. – И мы с тобой, как два болвана. Что делать будем?..

– Ждать, – Иван был озадачен ничуть не меньше. – Больше нам ничего не остаётся.

С "Чапаевым" в руках вернулся Семивёрстов.

– Слава Богу, матушка уснула, – сообщил он своим гостям. – В последнее время она у меня безсонницей мается, так что мне по ночам до одурения приходится ей разные книжки читать, а сейчас спит, как младенец… Это хорошо, – затем пошарил на полке, извлёк из-за книг гранёный стакан и, наполнив до краёв, в два глотка выпил. Крякнул, поморщился. – Володька! Ты, кажется, о чём-то спросил меня?.. Или мне померещилось?

– Не валяй дурака, гражданин начальник! – озлился Иван. – Нам с Алёшкой твой спектакль вот уже где! – он провёл ребром ладони по горлу. – Для чего ты нас домой к себе затащил?.. Зачем напоил-накормил?.. Для чего это представление устроил?!.. Что дальше с нами делать собираешься?..

Тимофей усмехнулся, поглядел на своих "гостей". Зло поглядел, не по-доброму. Глаза у него сузились, пухлые губы сжались. И куда девалось его давишнее гостеприимство?

– Ну, Найдёнов!.. Дерьмо собачье, без роду, без племени!.. Да я бы тебя… вместе с дружком твоим!.. Я бы вас обоих!.. – поток самого отборного мата обрушился на головы друзей, потрясённых такой переменой в нём. Злоба, лютая ненависть переполняли Тимофея, и, брызгая слюной, захлёбываясь, он торопился выплеснуть её наружу. Но уже через минуту, отведя вволю душеньку, как-то сразу осёкся, сник: богатырские плечи обмякли, руки безвольно повисли, казалось, он даже уменьшился в размерах. – Но я теперь… Не могу… Ничего я больше не могу… Я теперь – никто… Ничто… Кончился Тимофей Семивёрстов… Продали Тимофея Семивёрстова!.. За рупь за двадцать продали!.. – и завыл по-звериному.

– Что ты, Тимофей Васильевич?.. Ты это… того… успокойся, – пробовал успокоить рыдающего хозяина Иван. – Ты не горячись, ты лучше по порядку нам всё объясни, пожалуйся… Увидишь, легче станет… Мы с Алексеем Ивановичем тебя слушаем…

– Да. Да… Это я… всё так… Сейчас… Минутная слабость… и только… Погоди, я сейчас…

Он опять закурил, но колечки уже не пускал, а вдыхал сизый дым шумно, с присвистом, жадно затягивался, и со стороны могло показаться, что курит он перед казнью – последний раз в жизни.

– Я позавчера из командировки прилетел. Как раз оттуда, где мы с тобой, Богомолов, несколько дней назад подружились. Во Внукове меня Тихоня на машине встретил, пока ехали, пару новых анекдотов по обыкновению рассказал… На службе тоже полный ажур: Вероника кофе сварила, бутерброды из буфета принесла, бумаги на подпись… Короче, всё, как обычно. И вдруг звонок: "Товарищ генерал просит вас немедленно зайти!" Тоже как будто ничего странного: сколько раз за двадцать пять лет меня вот так срочно начальство вызывало. Я бегом на пятый этаж, вхожу в приёмную… И вот тут для меня первый звоночек прозвенел: майор Курбатов, генеральский помощник, небрежно бросил через стол: "Присядьте, майор. Товарищ генерал занят", – даже взглядом не удостоил. Нюанс уловили?.. Не "товарищ майор", а просто – "майор", и всё. Словно "майор" не воинское звание, а кликуха моя. Ну, ладно, думаю… Сел, жду… На душе кошки заскребли, в голове тысячи вариантов просчитываю – в чём провинился?.. И никакой вины за собой никак найти не могу. От этого ещё хуже – неизвестность убивает. Не знаешь, с какой стороны удара ждать.

Полчаса, как нашкодивший кот, в генеральской приёмной просидел. Ей Богу, не меньше. Ничего себе "срочный вызов", да?.. Наконец, запустили меня в кабинет, а там… Всё моё начальство в полном составе. Помимо Виктора Николаевича, ещё четверо… Кто такие, для вас значения не имеет, вы их всё равно не знаете… Ну, я, значит, отрапортовал, как по уставу полагается, жду, что мне скажут, а они молчат. Сидят и на меня смотрят. Наконец, генерал говорит своему заместителю: "Ознакомьте майора с делом". Улавливаете?.. Опять – просто "майора". Полковник через стол папку мне бросил и тявкнул коротко: "Ознакомьтесь". Я папку раскрыл, а там всего три листочка: какое-то заявление, от руки написанное, выписка из протокола допроса и мой рапорт. Ну, я, значит, прочёл и опять же ничего понять не могу в чём моя вина заключается. Генерал спрашивает: "Вопросы есть?" "Так точно, – отвечаю, – Не могу понять, в чём меня обвиняют". Ну, тут полковник мне всё популярно объяснил. Оказывается, вдова одного из моих подследственных жалобу на меня накатала: дескать, в тридцать седьмом я её мужа без суда и следствия расстрелял… Его нынешней весной реабилитировали, так эта жмура поганая судом грозить начала! Представляете?!..

– А на самом деле вы его не убивали, – уточнил Алексей Иванович.

– Почему? – удивился Семивёрстов. – Убил. Но как?.. При каких обстоятельствах?!.. Надо же во внимание все обстоятельства принимать!.. А они, обстоятельства то есть, такими были… Попался мне один субчик из одесских евреев – большевик с дореволюционным стажем… Ох, уж мне эта "старая гвардия"!.. Хуже типов и на киче не сыщешь. Чуть что, колотят себя в грудь: "Мы революцию делали!.. Мы с товарищем Лениным!.. Мы в обнимку со Сталиным!.." Мы, мы, мы!.. А чуть тряхнёшь, столько трухи из нутра посыплется, только подметать успевай. Но этот Ланда!.. Фамилия у него такая странная была, на бабскую похожа… Так этот Ланда крепким орешком оказался, кремень, а не человек. Никак я его подцепить не мог. То с одной стороны подъеду, то с другой… Всё без толку… Но как-то раз, случайно, уже от полной безнадёги, я взял да и ляпнул на допросе, просто так, от фонаря: "Вот ты грудь колесом держишь, революционным прошлым кичишься, а мне один тихарь капнул: ты же в шестнадцатом осведомителем полицейского управления состоял. Он там в одно время с тобой работал". Что тут с ним, с этой Ландой, сделалось!.. Затрясся весь! Побагровел!.. Темперамент у мужика бешеный был. "Ты про меня такое?!.. Да чтоб я!.. Большевик и… осведомителем?!.." И набросился на меня!.. Душить стал!.. Схватил за горло и натурально так давит!.. Пальцы цепкие, сильные… Я, честное слово, задыхаться начал, в глазах помутилось… Не помню, как пистолет из кобуры выцарапал, не помню, как выстрелил!.. Ничего не помню… Очнулся на полу. Ланда на мне лежит: тяжелющий, но пальцы разжал, а глаза стеклянные… Тут охрана вбежала, помогли мне из-под него выбраться… Китель у меня был новенький, и месяца не прошло, как справил… Так он мне всю грудь кровью своей измарал, пришлось выбросить, а жалко было… Я тут же рапорт написал, всё по форме, как полагается… Без подробностей, правда, насчёт охранного отделения… но суть верно изложил… И тогда, в тридцать седьмом, начальство, не то чтобы одобрило, но с пониманием отнеслось… Отправили дело в архив, и… шабаш!.. Я и думать забыл об этом жидёнке, за все эти годы и не вспомнил ни разу, так он сам дал знать о себе. Вернее Сарочка его решила напомнить!.. Паскуда…

Семивёрстов замолчал, и в берлоге его стало неуютно и очень тихо.

– Да разве стал бы я его для собственного удовольствия убивать?.. Да никогда! Но, скажите, что я должен был в этой ситуации сделать?.. А?!.. Самому подохнуть?!.. Дудки!.. Не было у меня другого выхода!.. Когда тебя по-всамделешному душат, не до рассуждений о законе и справедливости!.. Ей-ей!.. Тут инстинкт в тебе срабатывает!.. Вот я и выстрелил… К слову, за все двадцать пять лет безупречной службы эта кровь – единственная на мне. Никого больше убивать мне, слава Богу, – не приходилось. И прежнее начальство спокойно отнеслось, а нынешние… Нынешние не такие!.. Нынешние добренькими хотят быть!.. Любой сявке угодить стараются!.. И кричат, довольные собой: "Общественное мнение!.. Общественное мнение!.." Да чихал я на это "мнение" с двадцать пятого этажа!.. Если бы я на мнение всяких шнурков оглядывался, ни за что бы стоящего чекиста из меня не получилось бы. Никогда!.. Лично для меня всегда только авторитет существовал, а не шалман быковатых чмурняков. И у каждого человека такой авторитет обязательно должен быть!.. Любого жучка спросите, и он скажет вам: паханов во множественном числе не бывает! И так – везде и повсюду! Что на зоне. Что на воле! Вот моя философия, а всё остальное – фенькин номер.