Босиком - Элин Хильдербранд

— Бренда любит кого-то по имени Джон Уолш, — сказала Вики. Она приподнялась на кровати, взяла с тумбочки бумажный носовой платок и высморкалась. — Одного из своих бывших нью-йоркских студентов. Не могу поверить, что она тебе в этом призналась.

— Не могу поверить, что я сказал тебе, что она мне в этом призналась, — ответил Джош. — Я думал, что меня отправили сюда, чтобы поговорить о чем-то другом.

— Так и есть, — сказала Вики и вздохнула. — Я не хочу ехать на химию.

— Почему?

— Я прошла уже достаточно сеансов, — ответила она. — Ничего не помогает. Я чувствую, что не помогает. Мне больно. Химиотерапия меня убивает. Ты ведь знаешь, что такое химиотерапия? Это дозированное вливание яда. Они пытаются отравить раковые клетки, но травят в основном здоровые, и теперь у меня все клетки отравлены. Я словно сосуд, заполненный мерзким зеленым ядом.

— В моих глазах ты не изменилась, — сказал Джош.

— Я не могу есть, — сказала Вики. — Я похудела на двенадцать фунтов и облысела. Я не могу готовить, я не могу досмотреть «Скуби-Ду» и не уснуть, я не могу сконцентрироваться настолько, чтобы сыграть в «Вверх-вниз», я не могу бросать кости больше трех раз. Я ничего не могу делать. Зачем было приезжать в Нантакет, если я выбираюсь из дому только тогда, когда нужно ехать в больницу? Я хочу ходить на пляж, плавать, пить «Шардоне» на веранде, я хочу чувствовать себя лучше. Я устала от химиотерапии. Нет никакой гарантии, что она сможет уменьшить мою опухоль. Это всего лишь ставка, которую делают врачи, ставка на мое тело. Но сегодня я положу этому конец. Я больше не могу.

— Я хотел бы указать на очевидное, — произнес Джош. — Если ты не будешь ездить на химиотерапию, твое состояние может только ухудшиться.

— Может, — согласилась Вики. — А может, и не ухудшится.

— Но если врачи полагают, что химиотерапия может помочь, значит, ты должна ее пройти. У тебя есть дети, о которых ты должна подумать.

— Ты говоришь, как мой муж, — сказала Вики. — Что на самом деле очень плохо. Мне очень нравится то, что ты совершенно на него не похож.

Джош почувствовал, что покраснел. Он еще ни разу не виделся с Тедом Стоу, мужем Вики, хотя Блейн много о нем рассказывал. Тед Стоу приезжал каждые выходные. Он работал в Нью-Йорке кем-то вроде финансового аналитика, а еще Блейн как-то проболтался, что его отец очень не любит Джоша.

— Но я ведь даже не знаком с твоим папой, — удивился Джош. — Мы с ним ни разу не встречались.

— Поверь мне, — сказал Блейн. — Ты ему не нравишься.

Если Тед Стоу не любил Джоша, то Джош просто обязан был испытывать к нему неприязнь. И тем не менее Джош понимал, что, хоть он и играл в этом доме определенную роль, были еще другие мужчины — Тед Стоу, муж Мелани Питер, а теперь оказалось, что еще и этот парень, которого любила Бренда. Эти мужчины играли другую роль, более существенную, в настоящей жизни. Вдали от Нантакета.

Джош присел на кровать рядом с Вики. Он почувствовал, что сейчас станет «автобиографичным», и вспомнил еще одно из высказываний Чеса Горды: «Остерегайтесь собственных историй». Джош попытался остановиться, но у него ничего не вышло. «Всего один раз», — сказал он себе.

— Моя мать умерла, когда мне было одиннадцать, — произнес он. — Она покончила с собой.

Вики позволила ему быть лаконичным. Сколько женщин — девушки, которых он встречал в Мидлбери, Диди — отвечали на эту фразу бурным проявлением сочувствия, в котором Джош нуждался не более, чем в кружевном носовом платочке.

— Правда? — сказала Вики.

— Она повесилась, пока я был в школе.

Вики кивнула, словно ждала продолжения истории.

Но больше рассказывать было нечего. Джош сошел со школьного автобуса и направился домой, как и в любой другой день. Но в тот день отец сидел в зале на диване и ждал его. Не было ни полиции, ни воя сирен, ни толпы зевак. Именно об отсутствии толпы и заговорил Том Флинн в первую очередь.

— Я велел им подождать, — сказал он. — Скоро они все будут здесь.

— Кто? — спросил Джош.

Дальше Джош не помнил никаких слов. Его отец сообщил ему о том, что произошло: он, как обычно, пришел домой на ленч (в то время он еще работал с шести до пятнадцати) и увидел, что лестница приставлена к чердаку. На дворе был декабрь; Том Флинн подумал, что его жена на чердаке искала рождественские украшения. Он позвал ее, но ничего не услышал в ответ. Он поднялся на чердак и нашел ее — она висела на веревке. Том Флинн обрезал веревку и отвез жену в больницу, хотя было понятно, что она уже мертва. Отец никогда не рассказывал Джошу, как выглядела его мать, или какой предмет она использовала, чтобы повеситься, или какие чувства он испытывал, когда снимал ее оттуда. Он дрожал? Он плакал? Этого Джош никогда не узнает; от этого отец хотел его защитить. Джош не знал, посинело ли лицо его матери и была ли ее голова наклонена под каким-то смешным углом, потому что у нее переломилась шея, и поэтому никогда не рассказывал об этом другим.

— Она не оставила записку, — сказал Джош. — Поэтому я никогда не узнаю, почему она это сделала.

— Ты ее ненавидишь? — спросила Вики.

— Нет, — ответил Джош. — Но если ты перестанешь ездить на химиотерапию, ситуация с твоим раком ухудшится и ты умрешь и оставишь Блейна и Портера сиротами. Тогда я возненавижу тебя.

И снова этот звук, то ли смешок, то ли икота.

— Не возненавидишь, — сказала Вики. Но все же поднялась с кровати.

Мелани открыла в кухне нижний шкаф слева, достала оттуда единственную пристойную сковородку и поставила ее на самую большую горелку электрической плиты. Мелани была в ярости!

Впервые почти за два месяца она проснулась рано и почувствовала себя не просто неплохо, но даже хорошо. Она была полна энергии! Мелани достала из шкафа одежду для занятий спортом. Женщина прошлась пешком по туманным безлюдным улицам утреннего Сконсета — всю дорогу к пляжу и обратно, — делая движения руками, вдыхая воздух носом и выдыхая через рот. У нее было такое чувство, словно все трудности остались позади. Книги для беременных описывали, какой здоровой и энергичной чувствует себя женщина, когда вынашивает ребенка, и сегодня Мелани ощутила это на себе. Исчезли тошнота и усталость — она расцвела.

Но затем она свернула за угол — с Банкер-Хилл-роуд на Шелл-стрит. Мелани направлялась домой, ее сердце радостно билось, кровь бежала по венам; она была голодна и страстно желала протеинов — пару яиц и намазанный маслом кусочек хлеба. Мелани была так занята своими мыслями о том, как она разобьет два яйца и выльет на сковородку их яркие желтые желтки, а также размышлениями о жизни внутри нее, испытывала такую благодарность за силы и чувство голода, что сначала и не поняла, что происходило за белым забором у дома номер одиннадцать по Шелл-стрит. Мелани стала свидетелем того, как целовались, а потом обнимались два человека. Она, конечно же, узнала этих людей, по крайней мере узнала каждого из них, но вместе, как пара, они выглядели нелепо.