Сыны Перуна - Сергей Жоголь

Запах горелой плоти проник в светлицу, вызвав у обоих собеседников неприятные ощущения. Крики пытаемого вскоре стихли. Князь приоткрыл окно и выглянул во двор. В этот момент в дверь постучали, и крепкий сутулый посетитель в холщовой рубахе с закатанными по локоть рукавами прошел в княжьи покои.

– Все сказал, вину полностью признал, – хриплым голосом произнес вошедший. – И хозяина своего выдал, того, кто его с поручениями к уличам засылал да велел голубей пущать. Воевода это новгородский, боярин Глоба.

При этих словах князь и молодой варяжский сотник только переглянулись.

2

Дом, в котором находилось походное жилище новгородского воеводы, принадлежал раньше одному из богатых уличей и представлял собой довольно просторное жилище. Именно здесь, за широким столом, сейчас и сидел боярин Глоба, свесив голову над стоящим перед ним сосудом, изготовленным из прозрачного китайского

стекла. Хмурое бородатое лицо новгородского мужа было усеяно морщинами, а в глазах, смотрящих на приготовленное зелье, находившееся в сосуде, ясно можно было прочесть отчаяние и страх. В голове воеводы был полный хаос, и воспоминания захлестнули его, словно вся череда событий, которые произошли с ним не так давно, в очередной раз пронеслась мимо.

Предки Глобы были в большом почете в славном граде Новгороде еще до начала правления Олега. Богатые купцы благодаря своим связям и золотому кошельку получили боярство при старых ильменьских князьях еще до прихода Рюрика. Теперь, получив в наследство богатую торговлю, связи и земли, Глоба успешно приумножал свои богатства и укреплял власть. Такие, как он, не всегда были довольны тем, что Новгород встал под руку киевских князей. Именно новгородское вече, возглавляемое боярством, и не дало Олегу городскую дружину, состоящую из лучших воинов великого града, среди которых треть составляли варяги и скандинавы. Но простой люд поддержал Олега, и многие пошли с князем в поход в составе ополчения. Именно это ополчение и возглавил Глоба не по своей воле, а по принуждению. А причиной этого стали события, случившиеся еще раньше.

Он познакомился с Фотием случайно, или так это показалось, несколько лет назад, когда Глоба по торговым делам побывал в Константинополе – стольном граде ромейского Императора. Умный и хитрый грек поразил Глобу своей осведомленностью во всех делах, как торговых, так и политических. У него имелись связи и с чиновниками, и со сборщиками податей и торговых пошлин, были связи при дворе и даже, как выяснилось позднее, с не совсем чистыми на руку людишками из константинопольской бедноты, а проще говоря, местными разбойниками. Фотий проявил к новгородцу полнейшее участие, он был всегда весел и приветлив, хотя страшный звериный взгляд нового знакомца зачастую настораживал Глобу. Но прошло время, и боярин отбросил все сомнения относительно своего вновь обретенного приятеля. Благодаря Фотию, его советам и знакомствам с нужными людьми из числа правящей верхушки Царьграда, Глоба провернул несколько удачных сделок, получив при этом немалые барыши. Позже, когда боярин вернулся в Новгород, он не забыл своего царьградского приятеля, и когда в очередной раз увидал его уже на улицах собственного города, был приятно удивлен. Позже были новые встречи, новые дела. Оказалось, что у умного греческого купца связи не только в Царьграде – в Великом Новгороде Фотий также был как у себя дома. Он знал буквально все и всех, его знали только избранные, среди которых теперь был и сам Глоба.

Как-то раз Фотий пригласил Глобу к себе и угощал привезенными заморскими винами и яствами, развлекал умными речами да беседами, и когда новгородец слегка захмелел, предложил ему диковинку – восточный танец, который должна была исполнить красавица-рабыня. Увидев девушку, Глоба почувствовал себя моложе. Танец, исполненный красивой восточной невольницей, которую Фотий, по его словам, купил за большие деньги у арабских купцов, также привел боярина в восторг.

– Продай, любые деньги уплачу, – буквально вцепившись в рукав византийца, принялся умолять подвыпивший Глоба. – Больно уж хороша девка, аж мочи нет.

– Так ты что же с ней делать-то будешь? – усмехнулся ромей. – Неужто в дом свой приведешь да челядьницей сделаешь?

Фотий пристально смотрел на своего гостя, и в глазах его стоял тот самый зловещий блеск, который при первых встречах так настораживал новгородского боярина. Глоба не унимался.

– Продай, не будет она с челядью моей жить. Домишко ей куплю, да к ней самой челядь приставлю, чтобы прислуживали. Домой-то мне ее, пожалуй, вести не с руки. Жена уж у меня больно сварливая да вредная, не поймет, старая, да и проходу не даст, – хитровато прищурившись, Глоба усмехнулся.

О том, что его жена – настоящая карга и склочница, новгородец уже не раз жаловался своему приятелю-греку. Фотий из слов Глобы уже давно сделал вывод, что грозный муж в душе побаивается своей престарелой супруги.

– Эта рабыня очень дорога, поэтому я не продам тебе ее. Мы ведь с тобой теперь друзья, и ради нашей дружбы я тебе ее просто дарю, – произнеся эти слова, Фотий пристально посмотрел на собеседника, оценивая его реакцию.

Счастью новгородца не было предела, он в душе даже корил себя за то, что раньше немного не доверял ромею и сомневался в его искренности и доброте.

3

Всем нам когда-то приходится делать выбор между тем или другим поступком, который может повлиять на всю нашу дальнейшую жизнь. Все мы когда-то выбираем дорогу, тропку или путь, по которому нам придется идти впредь. Глоба тоже выбрал свой путь и тем самым определил свою судьбу. Выбрал тогда, когда в его жизнь вошла прекраснейшая из всех женщин, которых он видел до того момента, когда ромей Фотий показал ему свою невольницу и позволил ей продемонстрировать ее заманчивый, дурманящий танец. С этого момента новгородец Глоба, купец и воин, словно потерял разум, поддавшись искушению и страсти.

Женщины, женщины, в чем же ваша сила? Ваши руки слабы и вы не можете держать в них меч или копье, не можете строить города, сражаться и убивать врагов так, как это умеют мужчины, но вы достойны гораздо большего. Женщина может заставить сильного мужчину стать слабым, даже хитрый и коварный, смелый и до безумия отчаянный, поддавшись вашим чарам, может потерять свою суть и превратиться в податливое и мягкое существо. Мужчина, в чье сердце закралась страсть, которую многие называют любовью, если не боятся произнести этого слова, способен отречься от всего, во что верил, чем жил и дышал до того момента, когда его сразила та быстрая, до упоения смертельная и страшная стрела, которая перевернула всю его жизнь.

Ее настоящее имя Лейла, переводимое с арабского как «рожденная ночью», Глоба заменил на более привычное, славянское Леля – богиня весны. Но кем была она, богиней или рабыней, ответа на этот вопрос новгородский воин так никогда и не узнал. Стройная красивая девушка с пронизывающим взглядом карих, почти черных глаз, купленная когда-то ромеем Фотием на невольничьем рынке у арабских торговцев живым товаром, вошла в жизнь Голбы и перевернула ее в один миг.

Он не нарушил своего слова и поселил свою новую рабыню, ставшую его наложницей, в маленьком уютном домике в одной из близлежащих к городу деревень. Боярин приставил к ней двух девок-прислужниц и престарелого лысенького мужика для охраны. Глоба проводил много времени со своей новой забавой, осыпал подарками и баловал, как мог. Характер у восточной красавицы был весьма переменчивый. Она то баловала своего покровителя и любовника, то временами становилась своенравной и строптивой, но Глоба терпел и прощал все капризы и упреки своенравной женщины и наслаждался тем, что является ее любовником и господином. Так он жил до поры до времени, но жизнь бывает переменчива, и однажды его страсть навлекла на него беду.

Важный боярин из Киева прибыл на двор к Глобе, и хозяин затеял шикарную пирушку, чтобы порадовать своего дорогого гостя. Шутка ли, ведь гость был приближенным самого киевского князя, и гостеприимный Глоба постарался не ударить в грязь лицом. Вина и мед лились рекой, лучшие кушанья лежали на столах, и дворовые девки-прислужницы только и успевали уворачиваться, когда то хозяин, то гость пытались ущипнуть какую-нибудь розовощекую и грудастую красотку или залезть под подол. Визг и хохот сотрясали воздух, и сердца пирующих были полны радости и веселья.