Редкостная Золушка (СИ) - Руж Роксэн

— Наталья, вы меня простите, но зачем вы все это рассказываете мне?

Она посмотрела на меня каким-то пустым ничего не выражающим взглядом. Оказаться на грани полного краха… Кажется, эта отсечка ею уже пройдена.

— Это было давно. Я простила. Но каждый раз, когда он возвращается домой из очередной командировки, я пытаюсь понять, как могла посвятить всю свою жизнь этому человеку. Да, Надя, по другому никак. Вся ваша жизнь будет крутиться вокруг этих чертовых командировок. Не говоря уже о постоянном спутнике. — Она осушила свой бокал вина. — А это, Наденька, страх. Уже даже не за мужа, а за своих детей, которые в любой момент могут лишиться отца.

Собственные страхи нагнали меня. Они уже не скупились и не стеснялись, разрывая душу в клочья.

— И сколько у вас детей?

— Трое, — ответила Наталья, улыбаясь каким-то своим мыслям. Быть может, просто вспомнила сейчас о детях. — Я когда-то надеялась, что ребенок сможет заставить Женю сменить род деятельности. Ни один из трех не смог, не говоря уже обо мне.

Молчание повисло над нашим столиком. Пусть лучше так… Уже просто нет сил продолжать этот разговор.

— Я когда-то тоже стирала вещи мужа после каждой командировки. — Наталья разбила и этот стеклянный купол молчания своим тихим безэмоциональным голосом. — А потом оказалось, что чистая одежда и дорогая обувь — слишком примечательны для мест боевых действий и как следствие повышают уровень смертности среди журналистов. Так что, Наденька, пусть уж лучше он ходит грязный, чем лежит мертвый.

По спине прошелся холодный озноб. Я никак не могла подумать, что джинсы, которые от пятен и въевшейся в материю глиняной пыли, стоящие столбом, являются своеобразной рабочей экипировкой.

Мужчины все не возвращались. Наталья впала в очередное самозабвенное молчание и я мечтала, чтобы она в нем и оставалась, так как просто уже не могла слушать эти вдовьи исповеди при живом муже. Мне было ее искренне жаль. Не эту равнодушную бесцельную телесную оболочку, а ту Наталью, что еще живет где-то внутри нее и медленно сгорает, превращаясь в прах.

Подозвала официанта и попросила счет. Не могу я больше сидеть здесь. Просто не хочу так же равнодушно прирасти к стулу и ждать…

Официант принес счет. Я взяла клатч, чтобы отсчитать необходимую сумму.

— Оставьте, Надя. Военные корреспонденты зарабатывают хорошие командировочные, уж поверьте мне. Они могут позволить себе это все. Меняю лобстера на мужа. Смешно. Ха-ха. — Наталья громко хохотнула, наводя меня на мысль, что она уже просто перебрала с вином.

— Приятно было познакомиться, Наталья. — Я встала из-за стола.

— Да ладно вам, Надя, я вижу как вы на меня смотрите. Ненавидите. Я сама себя ненавижу. Просто не будьте такой дурой, как я. Пока есть возможность, бегите. Бегите от него. — Последние слова долетели до меня уже в конце зала.

Я осмотрелась вокруг в поисках той самой комнаты для курения. Не нашла. Да, могла бы спросить у официанта… Могла, но не хотела. Вышла на парковку и села в первое же свободное такси.

Через пару минут мимо нас пролетел знакомый кроссовер.

— Помедленней, пожалуйста, я не тороплюсь. А давайте лучше сделаем пару кружков. — Я протянула купюры водителю.

— Желание дамы закон, — ответил он, сворачивая на светофоре направо, тогда как стопари знакомой машины уже пропали из виду…

Бирюльки и помадки

— Еще круг? — спросил водитель, вытаскивая меня из задумчивой пелены.

— Нет, отвезите меня домой.

Я устала. Просто уже не было сил ни на что…

Паша ждал меня у дома. Курил.

— Спасибо вам. — Я протянула еще одну купюру "на чай". Хотелось отблагодарить водителя за тот час, что я провела в его молчаливой компании.

— Удачи, — пожелал он мне.

Вышла из машины и пошла к дому.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Паша в пару затяжек докурил свою сигарету, выбросил окурок. Я прошла мимо него, скользнув взглядом. Он направился следом за мной без лишних слов.

Чем ближе мы подходили к дому, тем четче я выбивала каблуками дробь. От былой отрешенности не осталось и следа. Накопившаяся обида за весь сегодняшний день начала подниматься из глубин моего раскуроченного женского эго.

Открыла входную дверь. Вошла. Скинула туфли и направилась на кухню. Достала из холодильника бутылку вина. Несколько секунд смотрела на нее, потом поставила обратно. Почему-то вспомнила Наталью с ее равнодушным остекленевшим от вина взглядом. Да, осталось еще спиться…

Сварила себе крепкий кофе. В любом случае сна ни в одном глазу…

Паша все это время стоял в кухонном проеме, наблюдая за мной. Он молчал. А я ждала, когда он прервет свое молчание. Первой говорить я не хотела, понимая, что стоит только начать и я уже не смогу себя остановить.

— Надя, что происходит? — наконец спросил он.

Я с ответом не торопилась. Перелила из турки кофе в чашку, сделала глоток.

— А что происходит, Паш? Я просто пью кофе. — Я указала на чашку, делая еще один глоток.

— Тогда почему не дождалась меня?

— Не дождалась… — с горькой усмешкой повторила его слова. — А я сегодня только и занимаюсь тем, что жду тебя, Паш. Видишь ли, лимит ожидания исчерпан.

Паша качнулся на пятках, зашел на кухню. Отодвинул стул, стоявший рядом с остовом. Достал из кармана телефон и положил его на столешницу. Сел.

— Я понимаю, что сегодня день пошел не по плану, но…

— Сегодня? — я не дала возможности ему закончить. — А завтра что будет? Ты опять уедешь на полчаса и провозишься весь день? А послезавтра? Я не хочу повторения сегодняшнего дня. Мне мало утреннего быстрого перепихона, Кашин! — Мой голос сорвался. Я сделала несколько глубоких вдохов, дабы совсем не скатиться в истерику.

Он молчал, переставляя телефон с ребра на ребро. Крепкий корпус ударялся о столешницу в такт моему сердцу.

— Видишь ли, все твое окружение из кожи вон лезет, чтобы донести до меня все прелести жизни с военным корреспондентом. И знаешь, я начинаю им верить.

— Мое окружение? Надя, мы взрослые люди, можем решить наши проблемы без посторонних.

— Так ты думаешь, я бегаю по всем твоим друзьям, бывшим любовницам, маманям и расспрашиваю, как мне быть? Нет, дорогой, они сами несут мне все это дерьмо. — Я поставила чашку на столешницу и выбежала из кухни. Влетела в гостиную, подхватила черную папку со столика. Вернулась на кухню и швырнула ее перед ошарашенным Павлом. — Вот так и живу. Не думай, каждый день это я не пересматриваю. — Я сама открыла папку на том развороте, где была запечатлена сладкая улыбающаяся парочка. — Нахрена мне нужно все это дерьмо, а?!

Паша ничего не ответил. Пролистал папку, с каждым разворотом все больше хмурясь.

— Надя, почему сразу не сказала?

— А зачем, Паш. Что бы это изменило?

Он закрыл папку, прошелся пятерней по волосам. Посмотрел на меня. Именно от этого его пронизывающего взгляда в глазах защипало горячими невыплаканными слезами. Вонзила ногти в свои ладони, не позволяя расклеиться.

На кухне повисло тяжелое молчание. Диалог продолжался, но уже без слов. Только наши взгляды.

Я не знаю, сколько времени мы провели в этом безмолвии. Наконец Паша сказал:

— У меня такое ощущение, что ты для себя уже все решила, Надя.

— Пока нет. Но думаю, сейчас мы это и выясним. — Опять молчание и скрещенные между собой взгляды. — Ты оставишь работу ради меня?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Нет. — Он даже не задумался. Ответил сразу же.

— Тогда да, я для себя все решила. — Я отвернулась от него и подошла к окну. Обида и злость затопили меня изнутри. Я не могла сейчас думать здраво.

— Надя. — Его голос был уставшим и тихим. — Это несправедливо ставить мне такие условия. Я же тебя не прошу бросить свое дело ради меня.