Разговоры с Пикассо - Брассай

Чтобы закончить, я должен сказать Вам всю правду – от себя лично. Я все про Вас знаю: Вы – бездарность, не способная ни писать, ни рисовать.

Поставьте Ваши пакости рядом с творениями великих художников – Рафаэля, Микеланджело, Леонардо да Винчи, и Вы поймете, какое дерьмо Вы собой представляете!

Будучи неудачником и бездарью, Вы выработали себе идиотские приемы, которые способны произвести впечатление только на дураков!

А то, что по Вашим стопам устремились молодые художники, является для нашей страны неописуемым несчастьем! Жалкие кретины!

Появился Уоллес, американский журналист, со своим вопросником на несколько машинописных страниц. Я представляю его Сабартесу, тот принимает позу Великого инквизитора и на прекрасном английском тут же подвергает пришедшего допросу с пристрастием. Потом поворачивается ко мне.

САБАРТЕС. Просто уму непостижимо, какие вопросы приходят в голову этим американцам: если бы у меня были волосы, они встали бы дыбом! Вы читали этот список? Там больше полусотни вопросов, и каких! Сколько Пикассо тратит времени на изготовление одной картины, одной гравюры, одного рисунка! Количество произведений, созданных за один день, за неделю, за месяц, за год! Сколько автографов он дает? Сколько его творений продано, сколько выставлялось, сколько находится в музеях, сколько в частных коллекциях и т. д. Чтобы все это спрашивать, нужно иметь особые мозги… И главное: какая наивность – верить, что Пикассо станет на это отвечать…

Между тем посетителей набралось уже человек двенадцать, даже больше – десятка полтора. В основном иностранцы: шведы, голландцы, много американцев… Все хотят видеть и слышать Пикассо… Все ждут стоя: в этой прихожей, в доме, слывущем негостеприимным, нет ни одного свободного стула. Но они счастливы и возбуждены… Там и сям можно видеть скульптуры и гуаши. Толпящиеся в прихожей высматривают, озираются по сторонам, шепотом обмениваются впечатлениями: «Very interesting!», «Very beautiful!»… Мой американец начинает терять почву под ногами. Его раздражает и отсутствие Пикассо, и набежавшая толпа. Я ему говорю, что утренние приемы на улице Гранд-Огюстен напоминают мне аналогичные паломничества к Гёте в Веймаре, в прошлом веке. Мировая слава все так же притягательна, и внешние ее атрибуты ничуть не изменились… Съехавшись из Стокгольма, Лондона, Парижа, Нью-Йорка, визитеры «веймарского мудреца», испытывая такое же любопытство и почтение, так же смиренно, но с таким же нетерпением ждали появления Его Превосходительства фон Гёте. И сердце у них при этом сжималось точно так же…

– Yes! Yes! I understand! – отвечал американец. – Goethe! Weimar! Exactly! I’ll put it into my paper… Thanks for you…[67]

Однако Пикассо задерживается… Что бы это значило? Уже почти полдень. И если даже он сейчас вернется, мы уже не успеем сфотографировать бумажные скульптуры. Я иду в мастерскую и делаю несколько снимков… Гёте… Веймар… Было бы интересно продолжить эту параллель – Гёте и Пикассо: судьбы двух исключительных людей, каждая – на фоне своего века… Сколь бы парадоксально это ни показалось на первый взгляд, чем больше я думаю об этих людях, тем больше нахожу сходства между их жизнями, их характерами, их отношением к любви… Два великих художника, глядевших на мир в упор, широко раскрытыми глазами, взглядом, полным любопытства и удивления. «Я вижу глазами, которые чувствуют, я чувствую руками, которые видят…» (Гёте). Ранняя слава, юношеское высокомерие, авторитет, влияние на окружающих. «Оказавшись рядом, я не могу не чувствовать благоговения, ощущая всем существом исходящую от него магическую силу» (Сабартес о молодом Пикассо). «Werther»[68] «голубой период» – романтизм, впоследствии преодоленный и отвергнутый: «Все это – лишь сантименты» (Пикассо). Кубизм. «Вещи постепенно подняли меня до своего уровня…» (Гёте). Ясность. Вкус к знанию, врожденная склонность к мимикрии: залезть в шкуру другого, постигнуть все формы существования. Луженый желудок, прекрасное пищеварение. «Самый счастливый талант – тот, что умеет все воспринять, все усвоить без малейшего ущерба для себя…» (Гёте). Давать, полностью сохраняя себя; брать, не отдавая себя взамен. Гертруда Стайн и… Шарлотта фон Стайн – надо же! – воспитательница-вдохновительница, сыгравшая сходную роль укротителя, тайной советницы. Роль путеводной звезды. Способность владеть собой. Блестящее остроумие, вкус к забавным выходкам – склонность к шуткам, скорее ироничным, чем сатанинским, на манер Мефистофеля. Никогда не дремлющая чувственность. Легкая возбудимость. Неистовство страстей. Благоговение в любви. Способность меняться. Постоянное обновление благодаря новым женским лицам: необузданность, прилив творческой энергии, рождение новых произведений. Любовь как трамплин, всегда оказывающаяся подчиненной по отношению к чему-то, что ее превосходит. Сходство даже в «эгоцентризме»: «Кто же напишет за меня то, что у меня в голове?» (Гёте). «Разумеется, лишь тот, кто был самым восприимчивым, может стать самым холодным и жестким, потому что он вынужден одеться в крепкую броню, чтобы защититься от грубого влияния; и очень часто эта броня начинает на него давить…» (Гёте). Творческая мощь; сноровка, надежность приемов; способность вдохнуть жизнь в любой материал. Жажда новизны – Фауст, вечно неудовлетворенный и мятущийся, чью жажду не может удовлетворить ничто. Сбивающая с толку непривычность каждого нового творения. «Пока все думают, что я в Веймаре, я уже в Эрфурте…» (Гёте). Поразительная активность. Постоянно растущая мировая слава. Молодость вплоть до последнего мгновения. Все усугубляющееся одиночество…

Из вестибюля до меня доносится шум собравшейся толпы. Я фотографирую одно из больших окон мастерской с головой бронзового изваяния на первом плане, как вдруг дверь распахивается и врывается Пикассо с Дорой Маар. Он чрезвычайно взволнован. Они только что продрались через толпу посетителей, не сказав никому ни слова.

ДОРА МААР (едва сдерживая рыдания). С ней же все было в порядке… Еще сегодня утром она была в прекрасном настроении… Мы долго говорили по телефону… Договорились пообедать вместе…И вдруг она упала… Потеряла сознание…И через три часа все было кончено… Кровоизлияние в мозг…

ПИКАССО (повторяет дрогнувшим голосом). Нюш больше нет! Нюш Элюар умерла! Мы так ее любили… Ее больше нет…

ДОРА МААР. Элюар в Швейцарии. Мы послали ему телеграмму… Нюш была для него всем… Всем… Всем… Жена, подруга, помощница, ангел-хранитель… Год назад он сказал мне: «Я не могу представить себе жизни без Нюш. Я не знаю, что буду делать один… Я не умею обходиться без нее…» Для него это ужасный удар…

Новость распространяется… Посетители в унынии… Они так и не увидят Пикассо… Аудиенция откладывается… Бедняга Уоллес складывает свои бумажки с пятьюдесятью вопросами…

Собравшиеся расходятся. Марсель запирает двери. Он комментирует происходящее, и его житейская мудрость звучит как античный хор:

– Да, такова жизнь… На этом свете мы задерживаемся ненадолго.[69]

Пятница 13 декабря 1946

Вчера, вернувшись домой, я нашел телефонное послание от Сабартеса: «Брассай, если сможете, приходите к Пикассо как можно раньше…» Утром он звонит снова.

САБАРТЕС. Быстро приходите! Пикассо сделал нечто удивительное… Это он просил позвать вас… О чем речь? Не могу объяснить по телефону… Увидите сами… Это сюрприз! Надо ловить момент… Хватайте такси – и сюда… А то он может передумать…

Я нахожу Пикассо в толпе посетителей, в основном иностранцев. На нем толстая красная шерстяная куртка в крупную черную клетку – видимо, подарок кого-то из американцев. Едва я успел с ним поздороваться, как Сабартес утащил меня в мастерскую: «Пойдемте, пойдемте, оставим его с этими занудами! Мы скоро от них отделаемся! Вы только взгляните!»

И что же я вижу? Настоящего художника! Он тут, в натуральную величину, перед громадным полотном, в белой блузе, с палитрой и пучком кистей в руках… Стоит и размышляет над тайной картины, которая сначала называлась «Серенада», а потом была переименована в «Утреннюю серенаду». На полотне – две женщины. Одна – нагая – лежит на полосатом диване, как «Спящая цыганка» Руссо. Другая – одетая – сидит на стуле с мандолиной на коленях. Видимо, одновременное присутствие в его жизни двух женщин подтолкнуло его к этому замыслу и еще целой серии других полотен на ту же тему.[70]

САБАРТЕС (внимательно следя за выражением моего лица). Ну, что скажете? Эта мысль пришла ему внезапно. И он тут же ее реализовал…