Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин

— Что же теперь делать, князь?

Неизвестно, что почуялось князю в голосе и вопросе Чурбанова, но глянул он на него нескрываемо пристально, словно взором своим пытался проникнуть в самое нутро сидевшего напротив человека, будто тщился по напряжению мозговых извилин прочесть его мысли и чувства.

И будто бы что-то близкое к истине все-таки удалось прочесть князю. Голос его осекся, когда он поспешил с ответом:

— А что, как не ждать! Отойдем назад к лесу и будем ждать.

Да и что иное мог предложить князь в такой ситуации?

Тягостно для всех тянулись эти сутки.

На следующее утро Чурбанов по очевидному теперь для всех праву сильного взял на себя инициативу действий. Он известил князя о своем решении послать человека в центр кантона с целью разведать что-либо о судьбе без вести пропавших козобродовцев. «Вот только не знаю, под каким видом послать», — спросил все-таки княжеского совета. Князь, исчерпавший за эти сутки, казалось, все свои волевые запасы — да и сколько же можно человеку идти по тропе неудач! — долго молчал, устремив померкнувший взгляд в белесую пустоту августовского неба.

— Будет ему вид, — наконец разжал он побелевшие спекшиеся губы. — Назови фамилию. Пойдет как заготовитель.

И вытащил из нагрудного кармана несколько чистых, но уже с печатями Усть-Лиманского исполкома бланков.

Посланный Чурбановым человек отправился по прибытии в село Золотое не на базарную площадь, а прямиком в кантонный комитет партии, где, предъявив удостоверение сотрудника ОГПУ, получил исчерпывающие сведения о том событии, что произошло минувшей ночью.

Маленькая, под цвет жухлой травы козявка, с непостижимой быстротой и ловкостью работая всеми своими лапками, разбирала завал из прели — корешочков от прошлогодней листвы и перегнивших стебельков, и на глазах у жадно следившего за ней Герки углублялась, уходила, исчезала в заломе, спасаясь, как ему это думалось, от какого-то своего врага. А Герка лежал, припав всем телом к земле, в не очень-то густых и не очень-то обширных ивовых зарослях и, как только это может испуганный до знобящего ужаса человек, завидовал черной и белой завистью этой безмозглой божьей твари, которая сумела вот так изворотливо, искусно уйти от какой-то ей одной ведомой опасности. В то время как он — Человек! большой и всесильный, — вынужден лежать в таком, по представлению Герки, совершенно ненадежном укрытии и ждать расправы с ним ищущих его, доведенных им до яростного против себя гнева людей. И вот он слышит их тяжелый топот, возбужденные приближающиеся голоса. Неизвестно откуда взялись у него силы не закричать от леденящего душу страха и не броситься от них прочь, ломая цепкие ветки. И когда они остановились шагах в десяти от того места, где он вжался в землю, и он услышал: «Погодь, братва, дай-кось я тут пошарю, може, здесь, паскуда, схоронился», — и потом с минуту, растянутую до вечности, когда он следил одним глазом за порыжелым, обляпанным свежей грязью, тяжело мнущим почву перед самым его носом сапогом идущего над ним, раздвигая ветви, но так и не заметившего его мужика, у Герки хватило мужества переждать, не выдать хотя бы малейшим движением своего присутствия. И это, как в сказке, спасло ему жизнь.

В таком предельном напряжении сидел Герка в своем зеленом, убежище несколько часов. Потом, когда совсем уже затихли голоса людей и он решился было выйти из ивняка, услышал, содрогнувшись, шагов за двести от себя дикие, на разные голоса вопли: «Держи его! Лови! Бей!». Потом зазвучали частые выстрелы. Затем эти выстрелы стали производиться через относительно равные интервалы и продолжались довольно долго. Пережив все это, Герка решил не двигаться отсюда до темноты.

А случилось так, что мужики чуть было не схватили не усидевшего в такой же, как у Герки, засаде Левку Щегла. А когда он, молодой и сильный, все-таки опять сумел оторваться от преследователей, прыгнуть под обрыв речушки и затаиться, сидя по самую шею в холодной воде, под навесом куста черемушника, низко свесившего свои ветки с обрыва, мужики, поняв, что бандит схоронился где-то под обрывом, шли с ружьями и наганами вдоль берега и били дробью и пулями по всем казавшимся им удобными для его схоронения зарослям.

Повезло Щеглу, что жахнули по нему наугад не дробью, а булькнувшей в воде девятиграммовой свинцовой пулей. Не задело. Левкин бог оказался долготерпелив и милостив. Неудачливые преследователи ушли по берегу дальше.

А случилось все это ближе к полудню, уже после того как вся группа Козобродова, семь вооруженных мужиков, на одной тяжелой рыбацкой двухпарке с большим трудом пересекли Волгу. До кровавых мозолей натерли при этом ладони веслами, одолевая мощный речной течняк на стрежне, который широкой лентой тянется вдоль правого высокого обрывистого берега. Причалили гораздо ниже того места, которое себе намечали. Плохо и то, что ткнулись килем в песчаную отмель, за которой круто подымался голый косогор: ни куста, ни овражка, чтобы можно было схорониться на время или отойти от берега незамеченными. А там, куда сначала мыслили пристать, местность была удобно изрыта оврагами, заросшими густым красноталом и орешником. Слабаками оказались по части гребли пообвыкшие больше к крестьянскому труду, чем к реке, соловьи-разбойнички из шайки Царя ночи, не сумели круто выгрести из мощной волжской быстрины.

Сам атаман еще с утра был очень не в духе, черным коршуном согнулся на корме. Перво-наперво, перебрал с вечера самогонки, вторая причина беспокойства — покинутая Зинаида и, наконец, третье — как успеть в означенное место на соединение с группой князя. Это третье и было главным, что гнуло долу буйную голову атамана.

От места высадки до места встречи было никак не меньше верст тридцати, а то и все сорок. А лошадей-то они бросили тогда на берегу на произвол, даже седел и сбруи не взяли. Тот, кто дал им двухпарку, советовал тянуть на веслах вверх, сколь осилят по камышовым протокам левобережного мелководья, а потом где-нибудь к вечеру, когда будут насупроть места встречи с князем, перевалить через Волгу-матушку. Дельное дело советовал человек, так ведь эти же байбаки чуть покидали тяжелыми веслами: «Все, — кричат, — ну ее к дьяволу! Давай на ту сторону, а то мы так в