Блуждающие огни - Збигнев Домино

На первых километрах пути, пройденных форсированным маршем, они время от времени обрызгивали следы керосином, чтобы собака не могла их взять. На рассвете группа Рейтара была уже далеко от Заенче и расположилась в зарослях у Черной реки, недалеко от деревни Корочины, чтобы переждать там до вечера. Погони не было.

С наступлением сумерек бандиты, просидев весь день и не имея маковой росинки во рту, вновь тронулись в путь. Ночь была теплая, с неба, затянутого плотными облаками, пробивался иногда бледный свет луны. Шли молча, голодные, усталые и злые. Шагавший впереди Рейтар не снижал темпа, а временами даже прибавлял шаг. Двигались вдоль берега реки, обходя близлежащие деревни и одинокие хутора. Миновали Чае, Радзишево и Лемпице, где располагалась их конспиративная сеть и где можно было подкрепиться, напиться молока. Но никто даже не осмелился и заикнуться об этом — все прекрасно знали, что такого рода подсказки их главарь не выносит. В душе они проклинали напрасную, по их мнению, спешку, но шли покорно, как стадо баранов за пастухом, не пытаясь возражать. Они не догадывались, куда так торопится Рейтар. Все прояснилось, когда, миновав село Корце, в котором, как они знали, Угрюмый в июне ликвидировал семью Годзялко, Рейтар резко свернул направо, где на пригорке у самого леса стоял на отшибе единственный во всей деревне, недавно построенный, кирпичный дом.

…Дом казался двухэтажным, под высоким первым этажом размещались конюшня и кладовая, с крутой лестницей и застекленным крыльцом. Стройка еще не закончилась — были вставлены только два окна, в одном из которых, находившемся ближе к крыльцу, тускло горел свет. Рейтар взглянул на часы — было около двадцати трех. Для гостей поздновато, а к другу можно… Он ухмыльнулся и жестом подозвал остальных.

— Заглянем. Если все будет нормально, то подкрепимся и немного отдохнем. Когда подам знак, выйдете из дома, мне надо поговорить с хозяином с глазу на глаз. Язык не распускайте и ведите себя прилично, как подобает настоящим бойцам. Это касается особенно тебя, Пантера, смотри не выкинь опять чего-нибудь. Первым, пожалуй, войду в дом я с Зигмунтом и Моряком, а вы, Здисек и Пантера, останетесь во дворе для охраны. Потом вас кто-нибудь сменит или вынесет чего-нибудь поесть. Все ясно?

— Так точно, пан командир.

Рейтар с Зигмунтом и Моряком направились к крыльцу. В этот момент из-под лестницы выскочила привязанная собака и начала лаять. Рейтар ослепил ее лучом фонарика, и непривыкшая к такому обращению дворняга испуганно заскулила. Окно засветилось ярче — кто-то, наверное, подкрутил лампу, затем открылась дверь и на освещенном крыльце появился Кевлакис. Минуту он всматривался в темноту, потом спросил:

— Кто там?

— Свои.

По голосу опешивший Кевлакис узнал Рейтара. Прежде чем он успел что-то сказать, Рейтар, освещая ступеньки фонариком, быстро взбежал на крыльцо, а вслед за ним остальные двое. Он протянул Кевлакису руку, чтобы поздороваться, и, словно они расстались только вчера, сказал:

— Прости за столь поздний визит без предупреждения, но время сейчас выбирать не приходится. Ты ведь сам служил в армии, знаешь не хуже меня, как бывает. Познакомьтесь: пан Кевлакис, а это из моей бригады — старший сержант Зигмунт и сержант Моряк.

Кевлакис лихорадочно обдумывал, что могло привести сюда Рейтара и чем все это закончится. Был даже момент, когда он хотел бежать и чуть было не бросился с крыльца вниз, но передумал — не столько из-за того, что побег может не удаться, сколько из-за жены. Положение было безвыходным. Поэтому, взяв себя в руки, он спросил:

— Тебе что-нибудь от меня нужно?

— А может, я поговорить зашел? Так что, не пригласишь в дом?

В голосе Рейтара чувствовалось скрытое нетерпение. Он стал обметать березовым веником грязные сапоги. Кевлакис попытался оправдаться:

— Видите ли, у меня жена в положении, должна вот-вот родить, боюсь, как бы она не перепугалась.

Рейтар принял его слова за обычную отговорку и, стараясь сохранить спокойный тон, возразил:

— Что же мы — пугала? Войска Польского боишься? Ребята, вам не кажется, что нас тут начинают оскорблять?

Зигмунт и Моряк ничего не ответили, но начали недвусмысленно поправлять на плече автоматы. Кевлакис распахнул дверь:

— Входите.

— Я пошутил. И в самом деле, входи-ка лучше ты первым, чтобы жена у тебя не разродилась от страха.

Вошли на кухню. На печном приступке стояла лампа. По тому, как была расставлена небогатая утварь, нагромождены на остывшей печи горшки, нетрудно было догадаться, что в дом вселились недавно и что не все еще стояло здесь на своих местах.

— Присаживайтесь.

Кевлакис показал рукой на лавку у стола, на котором, накрытый чистым полотенцем, лежал большой, домашней выпечки каравай хлеба и стояла масленка со сливочным маслом. Зигмунт и Моряк сняли с плеч оружие и сели. Сильно изголодавшиеся, они украдкой бросали жадные взгляды на хлеб. Рейтар ходил взад-вперед по кухне, рассматривая утварь, стены. Кевлакис стоял у стола и ждал, что будет дальше. Вдруг из-за двери, ведущей в другую комнату, донесся женский голос:

— Кейстут, кто пришел?

— Спи спокойно. Знакомые — поговорить надо.

— А может, что-нибудь случилось?

— Спи, спи! Ничего не случилось. Просто надо поговорить. — Кевлакис подошел к двери спальни и плотно прикрыл ее.

Рейтар перестал ходить и сел за стол. Он тоже не мог удержаться, чтобы время от времени не бросить жадный взгляд на хлеб. Кевлакис заметил это и, рассчитывая на то, что, насытившись, они покинут его дом, предложил:

— Может, перекусите? Молока дать?

— А почему бы и нет. Коль хозяин предлагает, то грех отказываться.

Кевлакис снял с хлеба полотенце, подвинул масло, положил перед Рейтаром нож. Из стоявшего у двери шкафчика достал глиняный кувшин с молоком. Поставил перед каждым по белой эмалированной кружке. Рейтар передал нож Зигмунту, а сам, подавляя чувство голода и не желая показывать его перед Кевлакисом, медленно цедил холодное сладковатое молоко. Зигмунт и Моряк наворачивали за обе щеки. Кевлакис тоже подсел к столу. Однако разговор явно не клеился. Рейтар, правда, расспрашивал хозяина, давно ли они переехали, во что ему обошлось строительство дома и тому подобное, но Кевлакис чувствовал, что это только предлог, чтобы затянуть время, пока те двое не наедятся. Когда Зигмунт и Моряк ушли, их место за столом заняли Здисек и Пантера. Только после их ухода Рейтар поудобнее уселся за стол, отрезал большой ломоть хлеба, намазал его маслом, долил в кружку молока и начал молча, спокойно есть. Молчал и сидевший напротив него Кевлакис. Иногда их взгляды встречались, но оба не выдерживали и отворачивались, рассматривая стены, стол, хлеб, кружку, коптящую лампу. Допив последний глоток молока, Рейтар отставил кружку, вытер губы не первой свежести платком и сказал:

— Вкусно было, спасибо.

— Не за что.

— Ну, как живешь?

— Не жалуюсь.

— Колхоз организовал?

— А мне не к спеху. Дом только что поставил, хотелось бы на своем хозяйстве поработать.

— Не беспокойся. Служишь им хорошо. Они тебя за это председателем сделают, кнут дадут и прикажут людей загонять в колхоз.

— Я никому не служу, у меня своих дел хватает.

— Да уж… Чего от тебя нужно было Элиашевичу?

— Подозревал меня в сотрудничестве с тобой.

— И что же ты ему сказал?

— Рассказал ему все, как было.

— И после этого он отпустил тебя?

— Как видишь.

— Подписал обязательство?

— Какое?

— Не валяй дурака, я все знаю… О сотрудничестве с властями.

— Ничего я не подписывал.

— И ты думаешь, что я тебе поверю?

— Думай как хочешь.

— В чем конкретно он тебя обвинял?

— В том, что, как староста, слишком поздно заявил, что произошло у Годзялко, и о той записке, которую нашли в его доме и которой ты, кажется, предупреждал меня. По правде говоря, я и сейчас не знаю, зачем ты ее написал.

Рейтар рассмеялся:

— Черт возьми, ну и дела! У тебя, наверное, и сейчас поджилки трясутся. Думаешь, что я пришел рассчитаться с тобой? — Он внезапно посерьезнел. Его лицо стало жестоким и злым. — А вообще-то, за твое холуйство перед властями надо было бы дать тебе возможность исповедаться перед Святым Петром. В записке я предупреждал тебя относительно сотрудничества с коммуной, но, видно, на тебя не очень-то подействовало это. Знаешь, за что Годзялко был приговорен и ликвидирован от имени Речи Посполитой? За холуйство. И ты недалеко от него ушел. Ты ведь по-прежнему староста?

— Уже нет. Отказался. Жена на сносях… Слушай, Влодек, неужели я в самом деле не заслужил спокойной жизни? У Элиашевича претензии, что я сотрудничаю с тобой, у тебя — что сотрудничаю с ним. А мне в самом деле хочется пожить спокойно. Сижу в глуши, копаюсь в земле, женился. — Кевлакис понизил голос, поглядывая на дверь, ведущую в комнату: — Жду ребенка, построился наконец. И, кроме этого, меня сейчас ничто на свете не интересует. Ты лучше других знаешь, что, вернувшись с Запада, я отказался от работы в городе, а все потому, что люблю землю, а тут…