Геологи идут на Север - Иннокентий Галченко

Пароход набирает скорость, проходит мимо «Венца» угрюмой, высокой горы в воротах бухты.

Волны ударяют о борт, соленая пена долетает до нас Красный флаг переливается, щелкает на ветру. Мика стоит у борта в своей неизменной черной морской шинели, и ветер шевелит его выгоревшие волосы.

Десять лет спустя

Прошло десять лет со времени экспедиции на Улахан-Чистаи. Первая послевоенная весна 1946 года. Все эти годы я не покидал Дальний Север, работая вместе с Наташей верной спутницей моих таежных скитаний.

Позади остались еще более тяжелые пешие и вьючные маршруты, сплавы по таежным рекам, дальние зимние путешествия на оленьих нартах.

Каждый год партии геологов уходили все дальше в тайгу. Они проникали к устьям неведомых речек, взбирались на неисследованные хребты, и «белые пятна» края исчезали на географических картах Родины.

Там, где недавно шумела тайга, выросли прииски, рудники, поселки, пролегли дороги с линиями телеграфа и телефона. На «белых пятнах» заработали радиостанции, открылись школы, библиотеки, кинотеатры.

Неузнаваемо изменился этот суровый край за десять лет.

Я сижу в кабинете начальника управления Сергея Дмитриевича Раковского. Бывший помощник начальника нашей экспедиции теперь руководит большим коллективом исследователей Севера.

Просторный кабинет полон посетителей. Раковский беседует с геологами, инженерами, просматривает планы, уточняет задания для новых поисковых партий. Он все такой же: по-прежнему живой, энергичный и требовательный, разве чуть поседели виски да на груди поблескивает золотом значок лауреата Сталинской премии и в длинной орденской колодке виднеются ленточки ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени.

— Ты, подожди, Иннокентий! У меня с тобой будет длинный разговор, — говорит он, отрываясь от дел.

Я пересаживаюсь на диван и смотрю в окно. Передо мной открывается широкая панорама поселка Усть-Нера.

Река, несмотря на начало мая, еще крепко скована льдом. Он нестерпимо блестит под ярким весенним солнцем.

Усть-Нера — большой и благоустроенный поселок. Леса отступили к горам, голые скалы почти двухкилометровой стеной замкнули поселок в полукольцо.

Из окна я вижу на берегу два стоящих на стапелях, уже готовых к спуску на воду катера. Около них сваривают готовые секции двух больших железных барж.

Будто вчера, а не восемь лет тому назад плыла по реке Индигирке наша легкая лодка. И в памяти встает картина…

…Мы возвращаемся, закончив летние геологопоисковые работы, к устью Неры. Конец августа. Мимо проплывают по-осеннему пестро убранные склоны гор. Неожиданно с берега нас окликают люди. Причаливаем.

Солидный молодой человек подходит к самой воде.

— Будем знакомы — начальник геологической партии экспедиции Цареградского. Только три дня тому назад прибыли сюда с реки Алдана. Сели прямо на реку. Сюда будет перебазироваться на самолетах вся экспедиция. Вон в той палатке имеется рация и синоптик, — обстоятельно сообщает он мне, узнав мою фамилию, — Валентин Александрович говорил мне про вас. Результаты ваших работ помогут эффективно расставить полевые партии экспедиции в бассейне реки Индигирки. В обед прилетит самолет, садитесь на него, и через два часа вы увидите Цареградского.

— Для пользы дела слетаю, — соглашаюсь я.

На месте, где сейчас стоит управление, мы поставили палатку, и только успели попить чаю с брусникой, собранной на месте, прилетел самолет. На самолете я лечу впервые. Подо мною знакомые реки и горы, по которым мы только что медленно и с таким трудом ползли на лошадях. Проплывает внизу хребет, огромной дугой уходящий к Ледовитому океану, пологий со стороны Индигирки, обрывистый и дикий в сторону Алдана. Наш самолет садится на тихий многоводный Алдан, и, как в сказке, путь, который вьючно пришлось идти в течение месяца, покрыт нами за два часа.

Выйдя из самолета, я ничего не слышу. Здороваюсь с Цареградским и удивляюсь, почему он так тихо и невнятно говорит, и, видимо, отвечаю невпопад. Надо мной смеются. Через несколько дней слух восстанавливается.

Знакомлю Валентина Александровича с результатами работ и советую, куда направить партии. Через пятнадцать дней первый килограмм пробного золота, добытого в бассейне реки Индигирки, отправлен самолетом в Москву.

Вспоминается быстрый полет обратно и медленное, утомительное передвижение на лошадях по тайге нашей партии возвращающейся на прииски, где меня ожидала моя Наташа!

…Перед глазами проплывают другие картины. Морозная ночь под Новый год. Мы с женой идем впереди оленьего транспорта, медленно движущегося с рабочими-разведчиками на Индигирку. Стараемся добраться до теплых якутских юрт, мимо которых я проходил прошлым летом, но в тумане от наледей я не узнаю местности. Юрт нет.

Усталые, голодные, окоченевшие, остановились около кучи сухого плавника. Вяло двигаясь, с трудом ставим палатку.

Утром нас будят якуты. Оказывается, мы ночуем среди поселка, мимо первой юрты мы прошли ночью в тумане а до второй не дошли километр.

Бесконечные путешествия по разведкам, по отдельным уголкам глухой, безлюдной, морозной тайги всплывают в памяти одно за другим.

Вспоминается радость первых открытий, горечь неудач, рождение первых приисков.

…Дороги еще нет. Все грузы сплавляются по горной реке. Наш кунгас стремительно несется на гребне паводковых весенних вод, мутных и пенистых, по реке Нере, вниз к Индигирке. Вдруг — крутой поворот, и кунгас, не подчиняясь кормовому веслу, мчится в густой лес, подминая под себя мелкие деревья; с ужасом ожидаем неминуемой катастрофы. С полного хода наш восьмитонный кунгас ударяется о толстое дерево и под бешеным напором воды кренится на один борт. Невероятными усилиями мы стараемся его выровнять. Еще секунда, и вода хлынет за борт. Но подмятые кунгасом деревья не дают ему перевернуться. Мы спасены. Как завороженные, смотрим на мчащиеся мимо нас кунгасы и молим судьбу, чтобы ни один из них не налетел на нас и не утопил.

Наконец, подобно героям Жюля Верна, мы оказываемся одни среди бушующей воды, прижатые к толстому дереву. Приспособившись, мы варим суп и кипятим чайник над костром, разведенным на железной лопате, прикрепленной за черенок к кунгасу. Проходит тревожная ночь в дрожащем под напором волн кунгасе. Утром мы начинаем пилить дерево, которое держит нас. Только к вечеру удается его свалить. Но высокий пень все равно не дает нашему кунгасу плыть дальше. Два дня упорно вбиваем клинья в крепкий лиственничный ствол, и лишь на третий день кунгас, проскользнув с нашей помощью через размочаленный пень, вырывается из плена.

Тревожные вести шли из тайги в то лето. В одной из геологических партий неожиданно, в один день, сдохли все шесть лошадей и при каких-то таинственных обстоятельствах исчез якут каюр этой партии. Затем, также в один день, сдохли все лошади в соседней партии. Начался падеж скота в колхозах района. Исследование крови погибших животных не оставляло никаких сомнений: началась эпидемия сибирской язвы. Полетели телеграммы в Дальстрой, в бухту Нагаева, в Москву. А комары и оводы, кусая животных, разносили сибирскую язву по всей тайге.

Уже все партии оказались без лошадей, но геологи, топографы, геодезисты продолжали работу, таская все на себе.

— План съемок будет выполнен, несмотря ни на что, — рапортовали они.

Не успевали сжигать и закапывать трупы погибших животных. Пошли дожди, река вздулась, по ней плыли сучья, бревна, и о посадке самолета на реку нечего было и думать.

Каждые два часа запрашивал о возможности посадки самолет с противоэпидемической экспедицией. Но получал один ответ: «Принять не можем». Во многих колхозах не осталось ни одной лошади, в один день пало триста колхозных оленей, пасшихся далеко в горах.

Из одной партии на лодке приплыл рабочий. У него на лбу круглая, зловещего вида, с черными краями язва.

— Овод укусил, и что получилось, — сокрушается он.

— Типичная язва «сибирки». Срочно нужна прививка, а то погибнет человек, — говорит мне наш врач Сергеев, — у меня это второй случай: вчера привезли якутку, у нее на руках такая же язва. Вакцина как воздух нужна, скорей бы прилетел самолет!

Плавник на реке исчез. Летчику сообщили о возможности посадки. Все жители поселка собрались и стоят на берегу реки, стремительно мчащей свои мутные желтые воды вровень с берегами. С замиранием сердца следим мы за серебристым гидросамолетом, который заходит на посадку. Вот поплавки коснулись воды, на берегу облегченно вздохнули. Но вдруг самолет, как будто споткнувшись обо что-то, круто зарывается носом в воду и, развалившись пополам, начинает тонуть. Крики ужаса, пронзительные голоса женщин раздаются из толпы. Несколько мужчин уже плывет на лодках спасать людей. Через двадцать минут, мокрые, в разодранной одежде, с синяками и ссадинами на лицах, спасенные члены экспедиции, стоя на берегу, смотрят с беспокойством на тонущий самолет! Там спасают начальника экспедиции.