Геологи идут на Север - Иннокентий Галченко

— А вы тоже недавно на Севере? — спросил я учительницу.

Седенькая, худенькая, очень усталая, она казалась далекой ют таежной жизни.

— Я-то? — спросила учительница и улыбнулась. — Я на Севере — двадцатый год. Сразу после революции приехала ненадолго, да так и осталась в тайге. Решила вот использовать летние каникулы и езжу по стойбищам, выявляю неграмотных. Заодно переписываю ребятишек, — скромно и как-то застенчиво сообщает она.

Старая женщина с гордостью говорит о том, что ее воспитанники работают геологами, инженерами, руководителями предприятий. Как волны, прошли перед нею юные поколения. Они ушли из ее жизни, но не забыли ее.

— Вот Васенок Слепцов, — вспоминает она, — каждый раз, когда где-нибудь в наших краях, обязательно письмишко сбросит. Привет посылает. Летчиком стал. Далеко летает. Пишет: «Жаль, нет времени, побывал бы у вас. Брусники бы у вас моченой чашечку съел». — И учительница смеется всеми бесчисленными морщинками на добром лице.

— А Ванюшка Петров, тот радиограмму с мыса Дежнева прислал. Справляется о здоровье. Пишет, что мечтает с нами по радио поговорить. «Я бы, Надежда Ивановна, хоть бы на расстоянии с вами поболтал». Смешной такой. Уже совсем, взрослый.

Кажется, будто она говорит о своих родных детях. Она расстегивает ватную куртку, чтобы вынуть платок. И я замечаю орден у нее на груди.

В полдень в Бухчан приезжает охотник эвен. От него мы узнаем неожиданную новость: за перевалом, километрах в семидесяти отсюда, на реке Берелех, работает партия геологов.

— Начальник партии — женщина, — сообщает эвен.

Мы до сих пор думали, что в одиночестве работаем на Улахан-Чистае. Кто же это может быть? Оставляю Александра и Данилу отдыхать в Бухчане и отправляюсь с Микой на поиски.

— А я-то думал, что здесь, кроме нас, никого нет! — сокрушается по дороге Мика.

— Ну, ну, не жадничай! На нашу долю тоже хватит. Радоваться надо, что здесь, кроме нас с тобой, люди работают. Скорее «белое пятно» сотрем.

Больше суток проездили мы по широкой долине Берелеха в поисках партии. И только в полдень следующего дня Мика заметил тонкий столбик дыма в одном из распадков.

С трудом переправившись через бурную горную речку, мы выходим к белой палатке. У ярко пылающего костра молодая худощавая женщина склонилась над картой и что-то тщательно зарисовывает. Наше появление для нее неожиданно. На хмуром лице — настороженность. Но мы сразу рассеиваем ее подозрения.

— Геологи Галченко и Асеев. А вы?

— Ксения Шахворстова — начальник полевой партии Северного горного управления. Вы что, с неба свалились? — с любопытством спрашивает она.

— Нет, с Улахан-Чистая, — в тон ей отвечает Мика.

— Ну, вот и чудесно, — Шахворстова уже с уважением оглядывает нас. — Теперь у нас получается единая, связанная карта от реки Берелеха до Индигирки. А если объединить наши работы и связать их с работой Христофора Калугина, то совсем не будет «белых пятен»…

— Какого Христофора Калугина?

— Это мой сосед — геолог. Он покрывает съемкой среднюю часть бассейна реки Берелеха. Мы весновали рядом. Он сделал ряд чудесных открытий. Один Мальдяк чего стоит! Душа радуется, когда узнаю о его работе… Вот у нас слабовато. Но когда всю площадь обработаем, обязательно что-нибудь откроем!

И она улыбается на этот раз так тепло, что мы с Микой тоже начинаем улыбаться.

Я быстро замечаю, что в партии крепкая дисциплина, что маленькая, сухощавая, никогда не повышающая голоса начальница умеет заставить себе повиноваться.

Из обстоятельной беседы с Шахворстовой перед нами ясно предстает цельная картина наступления советских исследователей на Дальний Север.

Полевые партии нашей экспедиции атакуют малодоступную центральную часть хребта с севера. Партии горных управлений Дальстроя наступают с юга. И результаты наших открытий блестяще подтверждают высказывания Билибина и Цареградского о широкой золотоносной зоне, простирающейся вдоль гранитных массивов хребта Черского.

Шахворстова рассказывает нам о своих прошлогодних открытиях на реке Хатыннахе, о работах ее приятельницы геолога Фаины Рабинович, открывшей богатейшее месторождение «Штурмовой», где уже организовано Северное горное управление Дальстроя. Для нас это неожиданная и приятная новость.

— Через месяц я свертываю свои работы и возвращаюсь в бухту Нагаева… А вы? — спрашивает она.

— Мы еще пробудем до конца сентября. Нам надо покончить с «белым пятном» на Улахан-Чистае.

— Тогда я поделюсь с вами продуктами. У меня — излишек…

Мы охотно принимаем великодушную помощь и возвращаемся в Бухчан, обвешанные мешками и сумками.

— Энергичная женщина! — восхищается Мика, вспоминая Шахворстову. — Чуткая, умная, ну, словом — душа человек!.. Вот только худенькая больно.

По следам Черского

Мы продолжаем свою работу, покрывая Улахан последними кольцами маршрутов. Уже давно покинули плоскогорье эвены. Они откочевали в соседнюю долину. Незаметно подошла осень, горные вершины припорошил первый снег, а нам все не хочется уходить от хребта Черского. Но, кажется, пора убираться подобру-поздорову.

Направляю Мику и Данилу к лабазам за коллекциями и: остатками наших продуктов.

Стоят последние неповторимые дни северной осени. Лиственницы словно выкованы из золота, и от них исходит тихое сияние. Долины и распадки — будто в лиловых, лимонных, багровых мазках. Днем становится холодно, а по ночам у берегов ключей появляются первые ледяные узоры. С минуты на минуту надо ждать морозов, их приближение чувствуется в каждом стебле травы, в каждой веточке стланика.

Начинается перелет гусей с севера на юг. Пролетают стайки уток — тоже на юг. Мы стремимся полностью использовать последние погожие дни: с утра до вечера в маршрутах.

Нашли еще несколько ключей явно промышленного значения. Намечаю места для будущих шурфовочных линий. У меня скопилось солидное количество необработанных материалов, и я привожу их в порядок. Ежедневно делаю записи в дневнике и промывочном журнале.

Александр с энтузиазмом моет лотком золото для ситового анализа..

Наконец вернулись Мика и Данила с коллекциями и продуктами.

— Медведи больше не подходили к лабазам? — осведомляется Александр.

— Мертвые не возвращаются, — мрачно произносит Мика.

На следующий день отправляемся в последний, завершающий маршрут по плоскогорью. Кончились погожие дни. По плоскогорью дует пронзительный ветер. Идет дождь вперемешку со снегом. Сопки в белесой сырой мгле. Проходим мимо кочевья нашего приятеля — эвена Слепцова. Оно пустынно, только следы очагов, палки от урас да обрывки одежды напоминают о том, что здесь недавно было человеческое жилье.

Проводим последнюю ночь на плоскогорье. Уныло, непрерывно сыплет дождь, ветер щелкает полотном палатки, на дворе темень. Но жарко горит железная печь — у нас тепло и сухо.

Крепко увязаны коллекции, собрано и упаковано все, что необходимо нам для дальнейшего путешествия к бухте Нагаева. Данила и Александр ремонтируют седла, сшивают ремни, латают потники. Мика лежит на оленьей шкуре и что-то бормочет себе под нос. Сквозь непрерывную сетку дождя с вершины перевала долго смотрим на линию хребта, уходящую к северо-западу. «Белое пятно» уже наполовину исчезло с географической карты Союза.

Продолжаем работы вниз по реке Нере. Здесь осенью 1891 года прошел Черский. Он пересек плоскогорье Улахан-Чистай и спустился к реке Моме. Во время своей работы мы несколько раз пересекали маршрут Черского и сейчас ведем съемку прямо по его следам. На реке Нере в одной из «щеток» Александр неожиданно вымыл самородок золота до грамма весом.

— Смотрите, Черский здесь проходил, что говорится, по золоту, — укоризненно качает головой Мика.

— Золотом Черский меньше всего интересовался, — возражаю я. — Он решал большие, чисто геологические и геоморфологические вопросы о строении Сибири и ее северо-востока. Не помешай ему смерть, он бы их блестяще решил…

Но радость Мики преждевременная. Сколько мы ни берем проб на этом месте, они или пустые или с ничтожными значками. Загадка была разрешена последующими работами. Это был вынос небольшого ручья Тунгусского, где впоследствии обнаружили рудное месторождение с формирующейся россыпью. А на маленький ручей мы не обратили внимания.

Подходим к устью ручья, сплошь заросшего высокой травой. Располагаемся на ночлег, выбрав сухое место, под большими тополями, на которых сплошные затесы.

«Ручей Кыгыл», — читаю я на одном из них. Кыгыл — по-якутски «красный». Гора против ручья, действительно, покрыта красноватыми осыпями.

— Смотрите-ка, кто здесь побывал? — кричит Мика, рассматривая заплывший полустертый затес.

— Это Черского надпись! Опять синим карандашом, как на Зырянке, и дата чуть видна!