Желтые обои, Женландия и другие истории - Шарлотта Перкинс Гилман

Они ругались, ругались по-настоящему, и после того, как пару раз помирились, похоже, разошлись навсегда: Алима вообще не желала оставаться с ним наедине. Не знаю, вероятно, она немного нервничала, однако уговорила Моадин приехать и поселиться по соседству с ней. Также она добилась, чтобы во время работы ее сопровождала крепкая помощница.

У Терри были свои мысли на этот счет, как я уже пытался объяснить. Позволю себе предположить, что он считал, что вправе поступать так, как поступал. Возможно, он даже убедил себя, что делает лучше и для нее. Как бы то ни было, однажды вечером он спрятался в спальне жены…

Уроженки Женландии не боятся мужчин. Откуда взяться таким страхам? Они никоим образом не боязливые. Они все сильные и атлетически сложенные. Отелло не смог бы задушить Алиму подушкой, словно мышь.

Терри применил на практике свою излюбленную теорию о том, что женщины любят подчиняться грубой силе. Обуянный гордыней и страстью, уверенный в своей мужественности, он попытался покорить и эту женщину.

Ничего не получилось. После Элладор рассказала мне обо всем более-менее связно, но в ту ночь мы услышали оглушительный шум борьбы и голос Алимы, зовущий Моадин. Та жила рядом и тотчас пришла на помощь, за ней последовали одна или две более сильных и крепких женщин.

Терри метался по комнатам, как безумный. Он бы шутя убил их — по его собственным словам, — но не смог. Когда он занес над головой стул, одна женщина рванулась и перехватила его, еще две резко бросились на него. Всего несколько секунд понадобилось, чтобы связать Терри по рукам и ногам, а затем, из острой жалости к его бессильной ярости, дать ему наркоз.

Алима пребывала в холодном бешенстве. Она хотела, чтобы Терри убили — именно так.

Состоялся суд под председательством местной Много-родительницы, и Алима, которой не нравилось подчиняться грубой силе, изложила суть дела.

В суде нашей страны Терри, конечно, признали бы «в своем праве». Но мы находились не в нашей стране, а в их. Похоже, там соотнесли тяжесть преступления с его возможным влиянием на будущее отцовство, и Терри счел неприемлемым даже отвечать на подобную формулировку обвинения.

Один раз он сорвался и в совершенно недвусмысленных выражениях объяснил, что они не в состоянии понять мужские чаяния и желания, мужскую точку зрения. Он называл их евнухами, гермафродитами, бескровными и бесполыми существами. Заявил, что они, конечно же, могут убить его — как это могут сделать кучи насекомых, — но он все равно их презирает.

А непреклонные и неумолимые матери, похоже, никоим образом не возражали против его презрения.

Суд шел долго, на нем всплыло множество интересных фактов касательно их отношения к нашим привычкам, и через некоторое время Терри вынесли приговор. Он ждал со свирепым и дерзким видом. Приговор гласил: «Ты должен отправиться домой!»

Глава 12

Изгнание

Все мы намеревались однажды вернуться домой. Мы никоим образом не собирались задерживаться так надолго. Но когда дело дошло до высылки и выдворения за «неподобающее поведение», никому из нас это не понравилось.

Терри прямо об этом заявил. Он открыто демонстрировал глубочайшее презрение к наказанию, к суду и прочим особенностям «этой недоделанной страны». Однако он знал, и мы вместе с ним, что в любой «доделанной» стране с нами не обошлись бы так мягко и снисходительно, как здесь.

— Если бы за нами отправились согласно оставленным нами инструкциям и координатам, все обернулось бы совсем иначе! — говорил Терри. Позже мы выяснили, почему спасательная партия не поспешила на выручку. Все наши тщательно составленные инструкции сгорели во время пожара. Мы могли бы погибнуть в Женландии, а дома никогда бы не узнали, где мы находимся.

Теперь Терри все время содержался под стражей как особо опасный преступник, обвиненный в том, что тамошним обитательницам представлялось непростительным грехом.

Он потешался над их холодным ужасом.

— Сборище старых дев! — называл он их. — Они тут все старые девы, дети или не дети. Они ничегошеньки не знают о Сексе.

Когда Терри говорил о Сексе с очень большой буквы, он, естественно, подразумевал мужской секс с его особыми ценностями, будучи убежденным в его «жизненной силе», с улыбкой игнорировал истинный жизненный процесс и выстраивал понимание противоположного пола и отношения с ним лишь на основе своей точки зрения.

С момента начала жизни с Элладор я научился совсем по-иному смотреть на эти вещи. Что же до Джеффа, то тот настолько «Женландизировался», что стал несправедлив к Терри, который исходил желчью в своем заточении.

Моадин, суровая и сильная, грустная и терпеливая, как мать слабоумного ребенка, постоянно наблюдала за Терри вместе с другими женщинами, которые находились рядом, чтобы в случае чего предотвратить очередную вспышку ярости. У него не было оружия, и он прекрасно понимал, что вся его сила ничего не стоит по сравнению с этими непреклонными и спокойными стражницами.

Нам разрешили свободно посещать его, однако Терри располагал всего одной комнатой, выходящей в небольшой садик, обнесенный высокой стеной, где он жил и мог совершать прогулки, пока шли приготовления к нашему отъезду.

В путь отправиться должны были трое. Терри — потому что ему предписали. Я — потому что двум мужчинам надежнее и безопаснее лететь на биплане и преодолеть большое расстояние до берега океана. Элладор — потому что одного меня она не отпустила бы.

Если бы и Джефф решил вернуться, то Селис отправилась бы вместе с ним, поскольку они стали неразлучными влюбленными. Однако Джефф не имел ни малейшего желания куда-то ехать.

— С чего бы мне хотеть вернуться в шум и грязь, в пороки и преступность, в болезни и вырождение? — спросил он у меня с глазу на глаз. При женщинах мы никогда не говорили на подобные темы. — И Селис бы я не взял с собой ни за что на свете! — возражал он. — Она