Желтоглазые крокодилы - Катрин Панколь

Жозефина… Милена… Они крепчают по мере того, как он слабеет, они смело смотрят вперед, ясно видят цель, а он крутит головой, как флюгер. Милена держится нарочито спокойно и безмятежно, когда Понг приносит почту. Она ничего не говорит, не спрашивает, пришел ли чек, и равнодушно наблюдает, как он разбирает конверты, а сама терзает отбивную из мяса буйвола, чиркая ножом по тарелке. От этого звука у Антуана мороз по коже. Она интересуется: «Вкусно? Тебе понравилось?» Она научилась готовить буйволятину, вымачивая ее в соусе из мяты и дикой вербены, который придает мясу вполне изысканный вкус. Хоть какое-то разнообразие, альтернатива вечному цыпленку.

Она строила планы: ее натуре не свойственна была праздность. Выучить китайский. Освоить китайскую кухню, делать браслеты, как местные женщины на рынке, возможно, даже организовать их продажу во Франции, изготавливать косметику из местных растений и красителей, открыть кинотеатр и изостудию. Каждый день у нее появлялись новые идеи. Жозефина даже не удосужилась набрать номер, чтобы отругать его, сказать, какой он предатель и трус. Две женщины, защищенные броней. Или крокодиловой кожей, улыбнулся он смелости своего сравнения. Женщины научились быть настолько сильными, что стали неуязвимыми. Порой даже жестокими и безжалостными. И правильно. Сейчас нужно быть безжалостными. Он смотрел на берег, на каменные ограждения вокруг болота, на решетки, которые не пускали крокодилов расползаться по территории. Он чувствовал, как поднимается ветерок, ерошит ему волосы. Вот один крокодил решил выбраться из воды. Он выполз на берег и почапал вперед на своих коротеньких ножках — ножках калеки, подумал Антуан. Прижавшись мордой к решетке, крокодил, казалось, призадумался, попытался укусить проволоку, выдал какой-то хриплый вскрик, смыкая челюсти на решетке. Потом лег и закрыл свои желтые глаза, медленно, нехотя, как опускают ставни на окна.

Накануне Милена сказала, что ей бы хотелось съездить в Париж. На недельку. «И ты сможешь увидеться с девочками», — добавила она. Внутри у него что-то оборвалось, страх овладел всем его существом. Он мигом взмок, пот закапал крупными каплями: как встретиться с Жозефиной и девочками, как признаться им, что он ошибся, что разведение крокодилов — не такое уж удачное начинание, что он в очередной раз попался на крючок?

Он оглядел высокую траву, ветви огромных акаций, дрожащие от предрассветного ветерка. «Я так люблю раннее утро, рождение дня, сверкающие капли росы на траве. Я так люблю запах вербены, стволы деревьев в первых лучах, легкий туман, плывущий над проснувшейся землей. Неужели это я, Антуан Кортес, сижу на ступеньках веранды?» Крокодил вновь начал тыкаться мордой в решетку. Он не отступался от своего намерения. Его глаза сузились от гнева, когти скребли землю. Словно он рыл подкоп. «Это, вероятно, самец, — подумал Антуан, — настоящий самец. Он наделает для меня множество малюток, он такой. Надо, чтобы он наделал множество крокодильчиков. Надо, чтобы это чертово разведение как-то продвигалось! Тебе сорок лет, твою мать, если ты сейчас не раскрутишься, тебе конец! Никто больше не захочет иметь с тобой дело, разделишь судьбу всех стариков и лузеров, так нельзя, твою мать, сволочная жизнь!» Он громко бранился, чтобы разжечь в себе ненависть, ненависть к мистеру Вэю, ненависть к крокодилам, ненависть к этому миру, где человек, не достигший успеха к сорока годам, объявляется неудачником, ненависть к двум самкам, которым все нипочем! И отвращение к себе. «Ты тут всего полгода и уже готов опустить руки…»

Антуан встал, чтобы налить еще виски, но решил взять всю бутылку и пить из горлышка. Если он поедет в Париж, нужно будет обсудить с Фожероном стратегию возврата своих денег. Фожерон всегда был доброжелательным и любезным. «Наверняка из-за денег Шефа и связей Филиппа, — хмыкнул он, вновь поднося к губам бутылку, — ну и ладно, он приятный человек, я поговорю с ним, и мы найдем способ заставить старого китайца раскошелиться. За кого он себя принимает? За китайского императора? Те времена безвозвратно ушли, ха!»

Он решил было, что имя мистера Вэя снова стиснет его горло страхом, как удавкой. Но ничего подобного не произошло. Наоборот, он ликовал. Его наполнила какая-то безумная радость, радость человека, который точно знает, как разбить морду ненавистному мерзавцу. Он очень хорошо представлял, что ему следует сделать: поехать в Париж, поговорить с Фожероном, разработать план действий и получить наконец свои деньги. Наверняка есть способ извлечь какую-то пользу из этого Крокопарка — да что там, раскрутить его на полную катушку! Кто здесь главный, на этой долбаной плантации? Я, Тонио Кортес… я и никто иной. И я не сопляк, что цепляется за мамкин подол! Я настоящий крутой парень! Такой парень может даже пойти и чмокнуть злобного крокодила в нос! Он засмеялся и поднял бутылку за здоровье крокодила.

Утренний свет стер желтые крокодильи огоньки. Солнце вставало за крышей дома с такой царственной медлительностью, что Антуан замер, взволнованный, преисполненный почтения. Он глубоко поклонился солнцу, шаркнул ногой, потом другой, не удержался на ногах и растянулся в пыли.

Встав, глотнул из бутылки, разыскал взглядом потускневшие желтые глаза, открыл ширинку и выпустил горячую, звонкую золотистую струю им навстречу. Он им покажет! У него не осталось ни стыда, ни страха, так что пускай поостерегутся.

— Хочешь что-то доказать, писая на этих тварей? — раздался сзади сонный голос.

Милена, завернувшись в простыню, спускалась к нему по ступенькам. Он тупо посмотрел на нее.

— Ну и видок, — прыснула она.

Антуан подумал, не снится ли ему все это, и нет ли в ее голосе презрения? Он оглушительно расхохотался, надеясь, что смех прозвучит естественно, и низко поклонился со словами:

— The new Tonio is facing you![30]

— Говори по-французски, прошу тебя! Я не все понимаю…

— Займись языком! А я знаю то, что знаю, и я знаю, что скоро все изменится…

— Этого-то я и боюсь, — вздохнула Милена, туже затянув простыню. — Все, пошли завтракать, Понг уже на кухне…

Антуан, покачиваясь, направился к дому, а она сухо добавила ему вслед — достаточно громко, так, чтобы он не мог не услышать:

— Надеюсь, ты будешь таким же смелым и решительным с этим жуликом Вэем. Когда я думаю, что мы растратили почти все мои сбережения, у меня душа в пятки уходит!

Антуан не услышал. Он промахнулся мимо ступеньки и во весь рост растянулся на полу веранды. Бутылка виски, прыгая по ступенькам, долетела до нижней и разлилась; солнечные лучи засияли на поверхности коричневато-золотистой лужицы с резким запахом.

— Ну вот, я ей и говорю, что вы должны увидеться, очень глупо, что вы больше не общаетесь, а она отвечает: нет, пускай сперва передо мной извинится, причем искренне извинится, от всего сердца, не как-нибудь формально, она сама на меня набросилась, она в конце концов моя дочь и должна меня уважать! Я ей сказала, что передам тебе и…

— И я, конечно, извиняться не собираюсь.

— Значит, вы еще не готовы увидеться…

— Мне без нее очень даже хорошо живется. Я не нуждаюсь ни в ее советах, ни в ее деньгах, ни в ее так называемой любви, которая по сути не что иное, как злоупотребление властью. Ты думаешь, наша дорогая мамочка меня любит? Ты действительно так считаешь? А я вот в это не верю. Она выполняла свой долг, когда нас воспитывала, но она нас не любит. Она любит только себя и деньги. Тебя она еще как-то уважает, потому что ты удачно вышла замуж, и она теперь может кичиться своим замечательным зятем, твоей шикарной квартирой, твоими друзьями и твоей светской жизнью, но меня… меня она презирает.

— Жози, ты не видела ее уже восемь месяцев. А вдруг с ней что-то случится… это же все-таки твоя мать!

— Не случится с ней ничего: злоба консервирует! Папа умер от инфаркта в сорок лет, а она до ста доживет.

— В тебе самой говорит злоба.

— Нет, не злоба, а свобода! С тех пор, как я ее не вижу, чувствую себя гораздо лучше…

Ирис не ответила. Она смерила взглядом прелестную блондинку, которая в этот момент входила в кафе, заливисто хохоча.

— Ты меняешься, Жози, меняешься. Ты черствеешь… Не пора ли остановиться?

— Скажи мне, Ирис, ты назначила мне свидание в этом кафе на Порт д’Аньер только для того, чтобы поговорить о матери и прочесть мне мораль?

Ирис вздернула плечи и вздохнула.

— Я только что заходила к Шефу в офис. Там видела Гортензию: она просит стажировку на июнь, это нужно для школы. Должна тебе сказать, что все молодые парни в конторе встали на уши. Там просто жизнь остановилась, когда пришла Гортензия…

— Знаю-знаю, она на всех производит такое впечатление…

Ирис и Жозефина обедали в кафе «Карфур». Стекла звенели от шума грузовиков; завсегдатаи заходили, громко хлопая дверями. В основном, молодежь из соседних учреждений. Они толкались, кричали, что умирают от голода и выбирали бизнес-ланч за десять евро, включающий полбутылки вина. Ирис заказала яичницу с ветчиной, Жозефина — зеленый салат с йогуртом.