Сытый мир - Хельмут Крауссер

Можно немного увеличить вероятность встречи с Юдит, если основную часть времени проводить на транспортных узлах.

У Юдит нет водительских прав, значит, она ездит на подземке или надземке. Станция возможной пересадки — «Зоопарк». Там я проводил послеполуденное время и вечер, поднимался и спускался по лестницам, держал все поездные пути в поле зрения.

Мне подмигивали «голубые», как будто я был штатный боец с дубиной в штанах. Приходилось отделываться от них.

Деньги у меня уже кончались. Газеты сообщали, что турецкого Ирода всё же отпустили, потому что парень упорно отрицал свою вину, а в уликах были некие пробелы. Но следственный арест переродился в арест охранный, поскольку народ, естественно, не мог позволить преступнику с таким шатким оправданием, как недоказанность, просто так уйти. Ведь у каждого дома был кто-то маленький!

Не прошло, однако, незамеченным, что Ирод оставил город в покое вот уже на целых шесть недель. Если бы парень был с характером, он бы не допустил, чтобы кто-то другой вместо него пересчитывал прутья решётки слева направо и справа налево. Он бы непременно напомнил о себе! Разве что он ушёл в глубокий запой, этот сумасшедший с карманной Библией! А может, удалился на покой и теперь продаёт сторожевые будки! Убийцы совсем уж потеряли всякий вкус и стиль.

Комната в пансионате была мне больше не нужна, потому что красть у меня стало нечего.

Я спал то тут, то там, укрываясь рекламными газетами. Заслуживало раздумий, не найти ли мне какие-нибудь обходные пути в студию телевидения и там перед лицом диктора новостей держать табличку, на которой было бы написано: «Юдит, где ты?»

Время угрожало всему замыслу и губило его. Сомнения закрадывались в щёки, карточные домики рушились, костяшки домино шатались. Но ведь ещё оставался спасительный вариант — самоубить себя на свободу. На свободу от Юдит. Если я чего-нибудь не путаю, этот эвфемизм — убить на свободу — изобрёл Ницше и пустил его в обращение. «Кто подделывает или фальсифицирует слова или приобретает подделанные или фальсифицированные и пускает их в обращение, карается поиском Юдит на срок не менее двух месяцев». Р-р-гав-в-в!..

Теперь я вспоминаю слова старика Генри в его «Козероге», которые в своё время не принимал всерьёз. Они гласили приблизительно следующее: Я знаю, что где-то в это мгновение некая женщина (Юдит!) ждёт меня, и если я очень спокойно, очень расслабленно, очень медленно пойду вперёд, я попаду прямиком к ней… Я верю в это так же неукоснительно, как в то, что Бог помогает мне. Я верю в справедливость и предопределённость всех явлений..

Полдюжины мелких адвокатишек в левом полушарии моего мозга день и ночь потеют, ищут примеры и выдержки такого рода, чтобы умилостивить суд, чтобы разбудить в сонных присяжных понимание. Хотя для меня было бы предпочтительнее, мои закулисные друзья, о существовании которых я даже не подозреваю, натравить на прокурора шоблу киллеров.

Бульвары с золотыми цепочками и облупившиеся переулки. Сеть ресторанов быстрого питания и пивные с двумя столиками. Небо постоянно затянуто тучами, а плакатные щиты полны правительственной рекламы в пользу деторождения. Это приносит радость, утверждают они.

По утрам свет тёмно-зелёно склоняется вниз. Крыло ангела, долго мокнувшее в воде, в чёрной Шпрее или в коричневом Землезащитном канале. Дневная синь кажется стальной. Стекловолокно и силикон и идентичные природным ароматические вещества. В великом городе, который не может выставить приличной футбольной команды, во времена матчей становится опасно жить. Униформы служителей отелей с их кичливыми галунами — эти униформы следовало бы набить как чучела, а ночами иллюминировать розовым неоном, поставить их в импозантных позах, снабдить громкоговорителями, которые читали бы чёрную мессу, а входящим давали бы правдоподобные обещания. Вот это бы мне нравилось, это бы мне льстило, этим я был бы загипнотизирован и брал бы все пробные пакетики из плетёной корзины и прижимал бы их к сердцу…

Спектакль, когда на вокзал прибывают поезда из Варшавы… Люди, нагруженные пластиковыми пакетами, полными товаров… Товары для Запада… Колбаса, водка, иконы, нет, статуи Марии… и контрабандный антиквариат… утюги, резные фигурки, конская упряжь.

Гёльдерлин прожил счастливую жизнь, думаю я. В его жизни была любовь, был экстаз — изнуряющий, могучий, богатый словами… — и освобождающее, раскрепощающее безумие, была кротость, были целые десятилетия, проведённые в башне над Неккаром, и стихи о дивных ландшафтах, а когда он однажды хотел уйти странствовать, его башмаки спрятали. Поэтому он не смог уйти, ну никак… Поиски башмаков определённо были приятным разнообразием.

Видите ли, вот, например, так: когда я однажды дал прослушать моему другу Вольфгангу «Адажио» Альбинони, он сказал, что это похоже на музыку к фильмам. Хе-хе.

Может быть, давно уже следовало бы начать думать алогично. Я брожу по Моабиту и выискиваю частные дома рядовой застройки. Не там ищу. Уж если надеешься на случайность, надо делать не так. Не надо обрыскивать школы и гимназии, не надо ходить вокруг кинотеатров. Не надо прикреплять к фонарным столбам объявления. Не надо слоняться по вокзалам. Не надо рисовать портреты. Не надо расчерчивать городской план на квадраты. Не надо громко кричать. Это ни к чему не приведёт.

Лучше закрыть глаза и брести сквозь сардиновые стаи прохожих, вытянув перед собой руки, как это делают зомби. Как только на кого — нибудь наткнёшься, это и будет она. Бумм!

Я налетел на одного мизантропического фана команды «Hertha BSC», в полном прикиде: в шарфе, кепке, с флагом и с бородой. Нет, это была не Юдит. Это была полная противоположность Юдит. Уж это точно.

Картошка-фри с кетчупом и нарезанная тюрингская жареная колбаска, утром, в половине шестого. Понедельник. Моя кровь уже бесцветное средство для мытья посуды.

Газетные стенды и крупные заголовки газет. Ирод в Берлине? Снова был убит какой-то грудной ребёнок. Как будто такие случаи не происходят и без Ирода… Всё пытаются списать на него. При том, что восьмая часть всех нежеланных детей не вполне невзначай падают с лестниц. Но им нужен Ирод для того, чтобы отвлечь внимание! Как это противно.

Мои глаза — переспелые яблоки и того и гляди плюхнутся на землю, полные червей.

В полдень я звоню Шандорфу.

— Прошу вас, дорогой комиссар, дайте мне адрес Юдит! Я ничего не знаю, полезного для вас, мне нечего вам продать. Я просто прошу вас во имя того…

Клик. Бросил трубку.

Список моих смертников удлинился на одно имя. Нет, на два. На Шандорфа и на того, который… Клик.

Извивающиеся линии скейтбордистов… значит, здесь есть сквозной проход. Я позволил себе роскошь — купил в универмаге «Вюльворс» упаковку из трёх трусов.

И сел в такси.

— Отвезите меня, пожалуйста, на Юдит — штрасе!

— Не знаю такую. Где это?

— А какие же улицы вы тогда знаете? Ну, навскидку?

— Ну, я не знаю…

Никто ничего не знает. Позор. С дешёвой галёрки раздаётся хор голосов: «Брось! Прекрати!»

Я закрутил первый флирт с капитуляцией. Сам по себе отказ от поисков — падение в мягкое море дешёвых решений, расслабления, разгрузки. Покой между стенами тюрьмы. Но моменты перед капитуляцией — когда пока ещё не сдался, пока ещё сжимаешь в кулаке белый платок и уповаешь на чудо-оружие, и обыскиваешь темноту, в последний раз напрягая мускулы, и промеряешь глубину ещё не мобилизованных сил… Эти моменты пугали меня.

Толпа потребителей, этих машин для заглатывания товаров, — всегда у них наготове сочувственная улыбка. Они целиком на моей стороне. Но им надо ехать на сёрфинг! Они очень высоко ставят это занятие. И пожалуйста! Ради бога, это то, чего они заслуживают. Уверенность, здоровье, благосостояние и толстощёкие дети. Если бы ещё их улыбчивость не была такой назойливой… их пошлость не была бы такой убийственной! Не совались бы они туда не надо со своим идиотизмом! Их подлость, их гнусное приобретательское хитроумие. Они повсюду. Голодные недобитки, они шатаются по торговым центрам, бродят по супермаркетам, жадно шныряют по бутикам; ходячие утробы, монстры из кишок и конфетти. Всё, что они говорят, — кошка набздела.

И я должен устоять против них, одержать над ними верх, причём очень тихо и незаметно, в противном случае они меня уничтожат. Постепенно я начинаю уважать ту великую задачу, которую поставил перед собой Ирод. Он закончил тем, чем кончают все первопроходцы. Все приходят к одному. Лемех плуга ненависти переворачивает пласты моей земли. Когда уже этот мир наконец обожрётся и выблюет на свет божий своё нутро? И что тогда? Что грядёт после этого? Европейско-американская война? Исламский завоеватель? Переселение народов? Освоение Луны? Поповское господство? А может, опустошение. Мелочная лавка. Боязливость и обман. Само общество перестало быть. Ему больше не оправдаться, не отмыться. Конец всему. Конец-конец-конец.