Сытый мир - Хельмут Крауссер

Мы прокрадываемся на цыпочках через прихожую, выложенную светло-голубым кафелем. Справа располагается кухня. Юдит тянет меня туда и закрывает за нами дверь. Настенные часы показывают без малого одиннадцать.

— Только тихо, пожалуйста! Мои родители уже в постели. Они рано ложатся спать. Хочешь пива?

— Ещё спрашиваешь!

Кухня оборудована встроенной техникой и всевозможными приспособлениями. Из холодильника льётся заговорщический свет. Деревянная ваза с фруктами декорирует стол, покрытый клетчатой клеёнкой. Мы садимся друг против друга, я с пивом, она — с красным яблоком. Серые жалюзи опущены, а неоновая трубка над вентиляционной вытяжкой время от времени подмигивает. На меня особое впечатление производ ит полка с пряностями — на ней выставлено не меньше сотни маленьких баночек.

— Сегодня можешь остаться здесь на ночь. Ванну придётся отложить до лучших времён. Если сейчас напускать воду, родители проснутся.

А завтра в восемь им на работу, они у меня оба работают.

— Если у тебя будут с этим какие-то проблемы, то лучше не надо. Я переночую на улице. В августе это нормально.

— Не прикидывайся, пожалуйста! Это ни к чему. Только веди себя тихо, договорились?

— Ты меня поцелуешь?

— Ну, хорошо.

Она тянется ко мне через стол. Мы встречаемся над вазой с фруктами. Только чмок, никакого языка. Она отщипывает себе крупную синюю виноградину. Это выглядит очень эротично.

Я хотел бы, чтобы она что-нибудь сыграла мне на своей виоле, «Death Song», например, из «Black Angel», да-ди-да-да-ди-да-да-ди, до катако.

Завтра, может быть, отвечает она, сегодня уже поздно, ночь.

— Моя комната наверху. У меня на балконе висит гамак, я дам тебе свой спальный мешок.

— Тот самый, в собачьей какашке?

— Нет. Родители, само собой, купили мне новый.

— Отлично.

— Надеюсь, ты не замёрзнешь, на улице довольно тепло.

— Конечно.

— Знаешь что? Завтра я прогуляю школу. И мы целый день проведём вместе. Как тебе нравится эта идея?

— Очень великодушно и щедро с твоей стороны.

— Не дерзи, пожалуйста!

— Разве я позволил себе какую-то дерзость?

— Ещё какую! Ты дал мне понять, что ты разочарован.

— Это совсем другое.

Она испытующе смотрит на меня и катает между зубами виноградную косточку, потом берёт её двумя пальчиками и выпуливает в мойку.

— Я не знаю. Я правда не знаю.

Мы встаём из-за стола. Я ещё раз хватаюсь за её руку. Она раздвигает пальцы и сцепляет их с моими, но как-то вяло и устало. Я прижимаю её к себе, стискиваю её бёдра, целую её в шею. И тут мы слышим на лестнице шаги. Юдит отодвигается от меня.

Входит женщина в тяжёлых шлёпанцах и голубом халате. Под цвет кафеля.

Лицо её блестит от крема, химическая завивка цвета сена. В мочках ушей висят два маленьких попугайчика из золота. А я всегда думал, что такие предметы на ночь снимают.

— Привет, мам!

— Юдит… Что тут происходит?

Она отчуждённо смотрит на меня, и её брови ползут вверх чуть ли не до границы волос. Я в знак приветствия киваю головой.

Перед матерями я всегда испытываю первобытный страх.

— Это Хаген, мам, он мой друг, у него сейчас трудности. Я сказала ему, что он может переночевать у меня в гамаке на балконе.

Мама не знает, что и ответить на это, и изучающе осматривает меня, как будто я какое-то зеленоватое инопланетное существо. Она было заговорила, но снова выдохнула и принялась заикаться без воздуха:

— Да — но, Юдит, ты не можешь предлагать такое господину! Ведь у нас, в конце концов, есть комната для гостей!

— Хаген не против того, чтобы переночевать в гамаке…

— Ах, ну зачем же стеснять себя, мне не составит никакого труда приготовить ему постель. Сейчас же постелю! Ты предложила гостю чего — нибудь поесть?

— Мам, прошу тебя…

— Вы хотите есть? — обратилась она ко мне напрямик.

— Да. Очень хочу.

Юдит вскинула на меня голову.

— Почему же ты мне ничего не сказал?

— Я только сейчас это почувствовал.

— У меня, правда, почти ничего нет в доме! — жалобно воскликнула мать и заглянула в холодильник. — Разве что несколько бутербродов?

— Отлично.

— Ну и прекрасно… И, пожалуйста, не стесняйтесь…

Она подходит к шкафу, достаёт приборы и тарелку. Юдит строит недовольное лицо и упирает руки в боки.

— Мам, ты можешь спокойно идти спать! Мы справимся сами!

— Дочь, ты только говоришь так, а на самом деле позволяешь своему гостю умереть с голоду. Так не поступают, это не дело.

— Но мы правда обойдёмся без тебя! Я всё сделаю!

Юдит повышает голос. У матери обиженно опускаются уголки губ.

— Ну, хорошо. Тогда делай, а я пойду постелю постель. И подумай о том, что тебе завтра утром в школу.

— Да, мам.

— Спокойной ночи обоим!

Она уходит, стуча своими шлёпанцами. Юдит ставит на стол хлеб, масло, колбасу и сыр.

— Понимаешь, она действует мне на нервы!

— Она такая же, как тысячи других матерей. Бывают и похуже.

— Может быть. С тех пор как я вернулась сюда, она старается быть чёрт знает какой либеральной, на самом же деле она наверняка испытывает к тебе отвращение.

— Это по ней отлично видно.

— Столько лжи и притворства! — Юдит ударила рукой по столу.

— Но это же так приятно, — говорю я, намазывая хлеб.

— Ты думаешь? Я готова поспорить, как только ты исчезнешь, она в каждой второй фразе так и будет стараться ужалить меня, уязвить: каких испорченных типов я сюда привожу…

— Скажи ей, что у меня есть бунгало в Швейцарии.

— А потом она начнёт спрашивать, откуда я тебя знаю, и чем ты занимаешься, и часто ли я с тобой встречаюсь, и принимаешь ли ты наркотики, и убиваешь ли маленьких детей, и ещё бог знает что…

— О-о-о-ох… Бедное моё, измученное создание…

— Не смейся надо мной! Ешь давай!

— Есть в этом доме горчица?

— Боже мой, неужели ж нет!

Юдит суёт мне под нос баночку горчицы и садится. Она очень привлекательна, когда гневается. Она сжимает маленькие кулачки. Я наслаждаюсь едой. Мне вкусно. Я преуспеваю.

Мать возвращается. Она уже втёрла остатки крема в свои желтоватые слои кожи и сменила халат на домашнее белое платье с мшисто-зелёными горохами.

— Итак, постель готова. Когда вам нужно завтра встать? Я заведу для вас будильник.

— Хмм… мне надо сперва заглянуть в мой ежедневник и посмотреть, что у меня назначено на завтра. Но думаю, что с утра не так много…

Она стоит, прислонившись к двери, и смотрит, как я ем, скрестив руки на груди.

— Вкусно?

— Очень.

— Должно быть, вы не на шутку проголодались.

— Ода.

— У вас сейчас трудности, как сказала моя дочь?

— Не стоит упоминания. Она преувеличивает.

— А, вот как…

В кухне воцаряется напряжённая тишина. Я почти рад, когда она задаёт следующий вопрос:

— А откуда вы знаете друг друга — если я могу об этом спросить?

— Нас вместе арестовали, — говорю я, дожевывая.

Юдит сперва кусает губы, а потом невольно улыбается.

— Ах? Так, значит, вы из Мюнхена?

— Именно так.

— Это, должно быть, тако-о-ой красивый город! Мы с мужем когда-то даже собирались туда переехать. Лет пятнадцать назад, как раз перед тем, как купить этот дом.

— О-о-ох, он давно уже не тот. Был когда-то красивый город, в незапамятные времена. Но потом туда переехало слишком много народу.

Юдит злорадно смеётся. Мать строго глядит на неё. У Юдит такой приятно мягкий, такой гуттуральный смех. Как в замедленной съёмке полёт дельфина, переведённый в звуки.

Мать хочет сменить тему.

— Не хотите ли чего-нибудь выпить?

— С удовольствием.

— Да, только скажите, чего именно! Может быть, разливного лимонада?

— Хмм… нет, от него, боюсь, мне будет плохо.

— Может быть, пиво?

— Вот это было бы превосходно.

Она, по-утиному переваливаясь, идёт к холодильнику и ищет, почти что залезая внутрь.

— Странно. Там же было одно пиво! Наверное, муж выпил. Мне очень стыдно. Теперь мне даже нечего вам пред ложить…

— Если бы у вас нашлась, может бьггь, бутылка вина… Скажем, итальянского…

— О, о да, конечно, само собой разумеется… Об этом я как-то не подумала. Подождите, я сейчас…

Сразу после этого мы слышим, как её тяжёлые твёрдые шлёпанцы громыхают по лестнице, ведущей в подвал, и скрипят. Юдит отрывает свой зад от края раковины, идёт через всю кухню, останавливается у меня за спиной и обвивает руками мою шею.

— Ты самая настоящая жопа… — лукаво шепчет она мне прямо в ухо.

— Ничего настоящего на свете больше не осталось.

Мать, запыхавшись, входит на кухню и достаёт из выдвижного ящика штопор.

— Дайте-ка мне! — властно говорю я. — Я сам открою. У меня есть в этом деле некоторый опыт.