Ненавижу тебя, сосед - Лина Манило
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На память приходит ночная сцена, в которой Ивашкина тоже проявила себя со всех сторон. Никиту редко какой девчонке удивить получается, ошарашить. Оля справилась.
— Вот же молодёжь, не можете без опозданий, — Гена встречает нас у своих ворот, шутливо гневается, но, завидев Ярославу, расплывается в улыбке. Чертяка! — Это что же за такой милый цветочек?
— Я Яся, — шокированная напором Гены, Ярослава прячется за моим плечом, и это очень забавно. — Здравствуйте.
— Геннадий, — важно тянет руку для обмена любезностями, и ладошка Ярославы тонет в его лапище.
Гене хорошо за сорок, в прошлом он профессиональный боксёр тяжеловес. В нём больше ста килограмм и, наверное, почти два метра роста. Огромный, шумный и добрый. Мы с ним быстро нашли общий язык, я ещё я часто в гараже вожусь с его машиной, совмещая приятное с полезным.
— Постой, Ярослава! — оживляется Гена, вглядываясь в её красное от смущения лицо. — Это у тебя глаза такие или эти — как их? — линзы?
— Глаза, — ещё сильнее краснеет, а Гена с восхищение языком цокает.
— Ну что? Пройдём? — Гена вспоминает о деле и достаёт ключи из кармана, но Яся вспоминает о девочках и бежит за ними к нам домой.
— Слушай, был бы я помоложе, я бы не упустил такую девушку. Надо же, какая красивая. И скромная!
Это всё он о Ярославе, и я согласен в каждом слове.
— Хорошо, что ты не «помоложе».
— Что, ревнуешь? Не надо, я не угроза, — смеётся Гена, и даже мне с моими ростом в сто восемьдесят шесть сантиметров приходится задрать голову, чтобы чётко видеть его лицо. — Но девочка хорошая, ты не упусти.
Девочки, взъерошенные и торжественные, выбегают из ворот, наперебой здороваются, смущаясь, и Гена, оценив цветник по достоинству, начинает экскурсию.
— Дом хороший, капитальный. Все удобства: электричество, газ, водопровод. Канализация! Если понравится и сговоримся, вызову сегодня клининг, к вечеру можно будет заехать. Тут холл, дальше три комнаты. Кухня просторная, веранда застеклена. Дерево натуральное!
И так далее, тому подобное. Гена разливается соловьём, девочки радостно улыбаются, гуляя по комнатам. Это действительно отличный дом, в котором можно жить хоть до самой старости и не знать проблем. Плюс, по нашей личной договорённости, цену Гена ломить не станет. Он, помимо прочего, тесно связан по бизнесу с моим отцом, да и меня уважает. Так что проблем не будет. Главное, чтобы девочки не включили заднюю и не стали ломать комедию.
Но, к моей радости, о цене договариваются быстро. Удачно звонят из института, рассказывают, что готовы выделить деньги из бюджета на новое жильё, и это окончательно убеждает девочек, что нужно снять именно этот дом.
— Я в него влюбилась, — восторженно шепчет Ивашкина, и Даша с Ясей согласно кивают.
— Я ещё работать пойду, — зачем-то обещает Ярослава. — Проблем с оплатой не будет, не волнуйтесь.
— Мои родители пришлют денег, — заверяет Гену Ивашкина.
— А я обещаю, что в доме не будет вечеринок, пьяных людей и разбитых вещей, — клянётся Даша.
— Вы хорошие девочки, — улыбается шумный и большой во всех смыслах Гена. — Живите на здоровье. Тем более, после беды такой!
Только хитро смотрит на меня и отзывает на пару слов.
— Их трое, вас трое, между домами только забор… точно не будет вечеринок?
— Не будет. В твоём доме точно не будет.
— Вот и ладно, — смеётся Гена и хлопает меня по плечу, едва не сломав его. — Что я, не понимаю? Дело молодое, важное. Живите и не ссорьтесь.
Закончив с оформлением и обсуждением мелочей, Гена садится в чёрный внедорожник, залихватски жмёт на клаксон и скрывается в осенней дымке.
28. Ярослава
Вечером мы, собрав нехитрые пожитки, перебираемся в наш новый дом, в который невозможно было не влюбиться с первого взгляда: его атмосферу, уют, даже запах. Не было шанса не выбрать его. Ни единого.
— Красота! — радуется Ивашкина и, раскинув руки, падает на широкий диван. Он под ней пружинит, Оля подпрыгивает и весело хихикает.
Даша возится на кухне, инспектирует шкафчики и комментирует каждый шаг:
— Ого, сколько кастрюль. И сковородки! Моя мамуля была бы в восторге.
Мама у Дашки — повар в маленьком пансионате семейного типа, и, если верить рассказам, это не просто профессия, а главная страсть и призвание.
Мама… только от одного этого слова больно. Всего четыре буквы, а как много значат.
— Эй, Яська, ты чего? — Ивашкина садится рядом, обнимает за плечи. — Что-то стряслось? Тебя Демид, что ли, обидел? Вы ж ездили куда-то…
Ивашкина тарахтит, закидывает меня вопросами, но я головой качаю.
— Нет, Оль, Демид не обижал меня.
— Тогда что? — Оля гладит меня по плечу, и это внезапно успокаивает.
Я не привыкла загружать других людей своими проблемами, но сейчас я в таком шатком состоянии, настолько разбита, что не могу держать всё в себе. Должна выплеснуть хотя бы часть, а иначе лопну от перенапряжения.
— Родители приезжали. Мы… поссорились. Сильно.
Ивашкина молчит, но в тишине этой мне слышится поддержка. Тонкие пальцы чуть сильнее сжимают плечо, и наконец Оля говорит:
— Ох уж эти родители, да? Вечно знают, как лучше. Постоянно вмешиваются и раздают советы.
— Это точно, — невесело улыбаюсь, а Оля продолжает:
— У меня отец очень трудный человек. Когда-то пил очень много, а после всё-таки взял себя в руки, уже восемь лет в завязке. Но, знаешь, я грешным делом иногда думаю, что пьяным он мне нравился больше.
Всегда весёлая и беззаботная Ивашкина открывается с новой стороны, и на месте романтической барышни, у которой на уме по большей части шмотки и романы о любви, появляется печальная девочка с грустными глазами.
Мне хочется обнять её в ответ, и я делаю это. К чему держать в себе порывы?
Так и сидим с минуту, обнявшись, но я всё-таки не могу удержаться от вопроса:
— Да ты что? Разве так бывает?
Оля вздыхает и нервным жестом переносицу трёт. Слова подбирает.
— Бывает, если человек был добрым и весёлым, а стал нервным и злым, — в голосе Ивашкиной грусть, а длинные ресницы подрагивают. — Не знаю, почему мать с ним до сих пор не развелась. Почему терпит придирки и моральное насилие? Зато, знаешь, какая она умная, если дело моей жизни касается?
С её губ срывается короткий смешок, и снова между нами тишина, и только Дашкины комментарии из кухни вносят оживление.
— Но он мой отец, и я всё равно люблю его, — разводит руками,
