Рим 2. Легионы просят огня - Шимун Врочек

Твари.

Душ-то вон сколько надо перетащить в Эреб. Замахаешься крыльями работать.

Клапан палатки распахивается…

— Тревога! — кричит "мул". Повязка на его голове пропитана кровью. — Они прорвались! Гемы прорвались!

Я вскакиваю. Сердце колотится так, что временами замирает совсем. В коленях слабость, мир кружится и норовит упасть набок. Дыхания почти нет.

Встать, легат!

Хватаю перевязь с гладием и выбегаю из палатки.

Останавливаюсь.

Мимо меня бегут "мулы". Не туда, где шум боя. В противоположную сторону. Легионер с окровавленным лицом невидяще бредет, оступается, снова бредет. Меч волочится за ним на оборванной перевязи. Кажется, "мул" совсем забыл про оружие.

— Воин! — кричу я. — Ко мне!

Он поворачивает голову. Во взгляде — только мутный туман, никакой мысли. С этим солдатом все кончено.

"Мулы" бегут. Я кричу: стоять! Бесполезно.

Тит Волтумий оказывается рядом со мной. За собой он тянет аквилифера, орлоносца. В руке у того знакомое древко. Орел! Закрытый кожухом, орел Семнадцатого легиона почти незаметен на сером фоне неба.

— Снимай! — командует центурион. — Ну! Живее!

Аквилифер наконец понимает, чего от него хотят. Опускает древко на колено, быстро освобождает орла из кожуха. И снова поднимает его. Упирает древко в землю.

Золотой орел Семнадцатого Морского смотрит с высоты. На свой лагерь, на своих детей…

Гордо смотрит.

Реет над Германией.

"Мулы" вдруг начинают останавливаться… Некоторые с недоумением вертят головами, словно не понимая, где оказались и что с ними. Смотрят на орла, словно видят его впервые.

— Воины! — кричу я. — Ко мне!

— Стройся! — кричит Тит Волтумий хрипло и мощно, — Что встали, сукины дети?! Стройся!

Я выхватываю щит у растерявшегося легионера, встаю рядом с Титом Волтумием. Мы стоим плечом к плечу — двое. За нашей спиной — орел легиона. А мимо нас бегут "мулы".

Что ж… неплохой финал для моей карьеры легата.

Появляются гемы. Бегущий первым германец вскидывает руку с копьем. Я вижу длинный железный наконечник. Тусклый блеск. Фрамея, вспоминаю я название. Острие в чем-то буром…

Германец кричит и бьет. Бух! Я едва успеваю вскинуть щит.

— Делай, как я! — командует Тит и делает шаг. Бух! Ударом щита сбивает гема с ног. Коли! Коли! Коли! Тит делает еще шаг и точным движением втыкает в лежащего гладий. Заученным движением отступает на место, в строй.

Раз, два. Выпрямляется.

Мы снова стоим вдвоем — щит к щиту.

— Баррра!

— Ко мне! — призывает Тит Волтумий. — Ко мне! Стройся! Орел! Орел! Семнадцатый! Морской!

— Морской! — ору я. — Ко мне!

Долгое мгновение я думаю, что получиться. Но потом вижу — нет, ничего не вышло.

Тогда я делаю шаг вперед. Поднимаю гладий над головой.

— Легат, назад! Осторожно! — кричит Тит.

— Это мой меч, — говорю я. — Слышите! Тит, помоги мне!

Центурион медлит, затем кивает.

— ЭТО МОЙ МЕЧ, — гремят голоса единым, слитным потоком, словно некий великан пробует силу голоса. — ОН ТАКОЙ ЖЕ, КАК ДРУГИЕ МЕЧИ, НО ЭТОТ МЕЧ — МОЙ. Я БУДУ УБИВАТЬ ИМ СВОИХ ВРАГОВ.

Выстраивается ряд, другой. Вот уже центурия в полном составе. Семнадцатые, восемнадцатые, девятнадцатые… все вперемежку. "Мулы" очнулись. Теперь мы можем драться.

Мы деремся.

Мы наступаем.

Мы убиваем своих врагов.

Но положение наше незавидное. Гемы прорвались в лагерь, и их намного больше, чем нас.

— Мой меч — это мой брат, — говорю я устало.

— По центуриям, по манипулам — стройся! — командует Тит. — Подровнять ряды!

"Мулы" становятся. Ровняют ряды.

От вала с западной стороны, который гемы забросали связками хвороста, к нам приближается волна цветных щитов.

Палящая, невыносимая, душная жара легла на город, придавила его к земле всей своей тяжестью. Мраморные колонны скрипят по ночам, словно на них давит нечто громадное.

Капли стекают с края бронзового бокала. Вино со снегом — холодное. Снежное. Испарина выступила на округлом металлическом боку. Я стираю ее пальцем — холод бронзы, сбегающая капля — затем подношу бокал к губам.

Птицы, думаю я.

Слегка терпкий, отстраненно-ледяной вкус светлого вина — на языке.

Я один. Квинт отправился обратно, в Равенну, на флот — гоняться за пиратами. Вместе с ним уехал Фессал, бывший гладиатор и учитель гладиаторов, ныне — свободный человек. Он добровольно охраняет Квинта от всяческих бед…

И стоит это недорого.

А я собираюсь в Германию. Как хорошо вовремя выпущенные птицы влияют на настроение принцепса! Знамение. Воля богов. Август увидел сотню летящих над крышами голубей и сделал меня легатом.

Хотя, может быть, просто оценил мою предприимчивость и посмеялся. И все-таки сделал меня легатом.

Что ни говори, Август — чудовищно умный человек. Его мотивы сложно понять.

Зато теперь я смогу найти убийц брата. И — покарать.

Обязательно покарать.

У меня осталось слишком мало братьев, чтобы позволить убивать их безнаказанно.

Удар германцев страшен. Грохот. Грохот такой, словно обрушилась подземная кузница Вулкана.

— Там, там! — кричит "мул". Он не договаривает, но я уже вижу сам.

Великан германец взмахивает молотом. Это примитивное оружие, очень тяжелое, для него нужна огромная физическая сила…

У гема она есть.

БУМ.

Медленно летят ошметки плоти… осколки костей… Смятый железный шлем с оторванными ремнями падет в грязь и катится. Брызги грязи.

Кричат мулы.

От каждого удара великана падает легионер. И больше не встает. Стон и грохот, вопли покалеченных. Германец наступает. В нашем строю — брешь. И все это сделал один человек… Один!

Меня вдруг осеняет.

Это Стир.

Человеческое чудовище с фигуркой Быка. Разноцветные глаза, которые сильно косят. Я помню: оторванная рука в пыли арены… Когда я только приехал сюда, в Германию, Стир дрался на арене как доброволец.

И голыми руками убил гладиатора.

Да, это он.

Гигант-германец разносит наши ряды в кровавую пыль.

Каждый удар молота — примитивного, варварского — крушит доспех, ломает кости…

БУМ.

Удар. Брызги крови. Следующему "мулу" молотом сносит половину черепа. Я вижу, как почти безголовое тело медленно валится на землю, в грязь…

Легионеры кричат. Они подаются назад, в стороны… ломают строй. Фронт центурии прорван. Мы на грани паники.

Стир. Германский великан-безумец. Я сжимаю рукоять гладия. Вот где бы нам пригодились военные машины! Скорпион, потерянный вместе с обозом. Его гигантской стрелы хватило бы и на этого великана.

Но машин у нас больше нет.

Время застывает.

Один миг — и все снова начинает двигаться. Молот взлетает — я вижу насечки на бронзе…

Наши ряды расколоты. В образовавшуюся брешь вливаются гемы… которые сами стараются держаться подальше от Стира. Отлично. Гемы смирились со своим прирученным чудовищем, своим выродком… И сами же его боятся.

Гигантомахия.

Когда дети Титанов и Людей, гиганты собрались штурмовать небо, против них встали боги.

И эта битва стала последней.

Эта легенда мне всегда нравилась. Боги, ростом с обычных людей, против гигантов ростом с пятиэтажный дом.

— Дайте мне пройти, — говорю я. — Ну же! Быстрее!

Вместо того чтобы расступиться, моя охрана смыкает передо мной ряды.

— Тит! Что за?!

Тит Волтумий качает головой. В висках — седина, от носа идут скорбные линии. Центурион усмехается, в уголках глаз собираются насмешливые морщины.

— Я не знаю, как должны умирать старшие центурионы, легат. Но очень надеюсь: быстро.

— О чем ты говоришь, Тит?!

— Вам нельзя. Мне можно. — Он разворачивается и идет. Солдаты не дают мне протиснуться за ним. Что за ерунда?!

— Разойтись! Пропустите легата! — кричу я на них. Но "мулы" стоят как стена.

— Тестудо! — орет другой центурион, не Тит. Легионеры мгновенно смыкаются в черепаху.

Эта "черепаха" ползет к великану-германцу.

Стир замечает ее и рычит. В разноцветных глазах плещется безумие — пугающее, явное, сбивающее с ног.

Один из гемов поворачивается и пытается убежать.

Стир хватает его за шкирку левой рукой, поднимает в воздух и — швыряет в "черепаху". Я моргаю. Невероятная сила! Грохот. Люди разлетаются в стороны, как игорные камни. Стоны. Крики.

"Держать строй!" — орет центурион. Другой, не Тит. "Держать!"

Наши больше не рискуют нападать на Стира. Он медленно поворачивается, как огромный медведь в окружении собак. Вокруг него пустое пространство. И — мертвые тела.

— Легат, смотрите! Легат!

Я вижу: Тит Волтумий, склонив голову, идет на чудовищного германца. В руке старшего центуриона — простой солдатский гладий.