Змеиный клубок - Леонид Влодавец

— Таковы основные условия освобождения Ольги Пантюховой, ее домработницы и моего тоже. Если они не будут выполнены, то похитители найдут способ показать эту кассету и по общероссийским каналам ТВ. Более того, они обещают продемонстрировать передачу подобную этой с участием Ольги Пантюховой. Спасибо за внимание!

Георгий Петрович выключил запись и сказал:

— Всем ясно, что с нами начала работать серьезная сила. Я не очень надеюсь обнаружить этих гавриков в Додонове. Но на след там напасть можно. Можно попробовать вычислить наших «лучших друзей» здесь, на месте. Правда, есть серьезные опасения, что эта пакость идет не из области, а из Москвы. У нас там есть прикрытие, есть нужные люди, но немало и таких, которые хотят, чтобы в этом кабинете заседали другие люди. Пока влияние первых посильнее. Однако там, в Москве, наверху, все очень сложно. Республики с полумиллионным населением хотят двусторонние договора с правительством иметь, а области, где по пять-шесть миллионов живет, говорят: чем мы хуже? Но не все. Одни хотят побольше самостоятельности, чтоб поменьше Москве давать и побольше в родном субъекте оставлять. Другие, наоборот, хотят, чтоб Москва их из соски кормила. Самое странное, что Москва сама не знает, что для нее лучше. С одной стороны, область-донор — это хорошо. Но чем лучше у нее дела и чем больше тамошний хозяин чувствует, что Центр от пего зависит, тем больше привилегий себе требует. Область-нахлебник — удобнее, когда речь идет о поддержке курса, но очень неприятно, что она только просит и просит, а взять с нее нечего. Мы сейчас — ни то, ни се. Сами знаете, что мы в Центр кое-что даем, но мало. Для Москвы очень важно, чтобы мы хоть что-то давали, поэтому она сейчас это терпит. Но если найдется некто, который сможет пообещать больше и при этом еще нашуметь в наш адрес… В общем, тогда будет плохо.

Пантюхов внимательно поглядел на лица людей.

Своих людей. Или тех, кого он только считал своими. Вот основная головная боль текущего момента.

Предательство — дело вполне обычное. Всякий с удовольствием идет за тобой, когда тебе рукоплещут, когда ты силен, умен и прекрасно выглядишь. Когда ты оплеван, ослабел, умственно устал и смотришься похуже, начинается время колебаний. Хорошая проверка на вшивость!

Тем не менее надо еще раз напомнить им, что все они — шакалы и гиены, которые кормились львиными объедками.

— Я понимаю, что сейчас многие из вас начнут проявлять волнение. У одних это будет проявляться в нервозности на работе или в семье, у других — в неуверенности при принятии решений, а вот насчет третьих… Надо думать, третьих не будет. В принципе, самое главное — сознавать, что у нас сейчас нет альтернативы, кроме как выдерживать согласованный курс. Неприятно, но факт: в случае, если силы, организовавшие вышепоказанную провокацию, добьются тех целей, которые поставили перед собой, то все мы — подчеркиваю, все абсолютно — попадем в очень сложное положение. При особо удачном стечении обстоятельств нас просто перестреляют, не доводя дело до суда. Каждый из вас должен понимать: его терпят лишь потому, что он облечен властью и от него будет зависеть, когда и с какой визой появится нужная бумажка. Как только это перестанет от нас зависеть, с нами никто не будет считаться. Все, кто числился друзьями, не одолжат даже полушки. А те, кто боялся, будут в морду плевать. Поэтому наша задача одна: отстоять себя в области и защищаться, даже если в Москве все сложится не в нашу пользу.

— До каких пределов? — спросил прокурор.

— До самых крайних… — улыбнулся глава.

ДОДОНОВО

Танька Ерохина аж полчаса крыла матом своего обормота за то, что болтанул насчет того, что узнал место, откуда выступал Коровин. Ей вторила Ирка Буркина. Севка, когда за Ванькой прикатил Воронков, вызвался добровольцем. Помимо мата в адрес собственных мужиков, бабы высказали такие же теплые слова и по адресу господина Абрамяна. Стукача растакого-то.

Пока ехали, Воронков настырно расспрашивал Ерохина, что он возил в Додоново, когда и кому.

— Чего-то, Ваня, я в твоем рассказе не понял. Старый, наверно, стал. Как ты тогда в Додоново подрядился, я так и не усек.

— Да обыкновенно подрядился. Свез одному земляку картошку на базар, они там остались, а я покалымить решил. Ну, сперва к вокзалу поехал, там от багажного одному помог мебеля довезти. Потом пообедал в столовой, а оттуда меня один друг нанял для кооператива яблоки перевозить. Прямо у ворот рынка мужик подошел.

— Не запомнил мужика?

— В лицо сейчас не узнаю. Я ж говорю, два года назад это было. Я б вообще этот день не запомнил, если б не это дело с Лехой. Вроде мужик этот в таком светлом плаще был, как бизнесмены ходят. Здоровый, морда крутая. Говорит, пара ходок — и тристa штук твои. Погрузка-разгрузка наша. В смысле ихняя.

— Триста тысяч за пару ездок, говоришь? В 1993 году? Не много ли, а? Совесть не мучила?

Как сказать, Владимир Евгеньевич, — хмыкнул Иван. — В том году у меня месячная зарплата до двухсот недотягивала. А при такой зарплате — какая ж совесть? Хороший калым.

Значит, говоришь, ящики вез. Какие?

Темно было. Я ж сам не грузил и не разгружай Мое дело — баранку крутить.

Много было ящиков?

Опять же, товарищ полковник, я не экспедитор. Сколько погрузили, столько и разгрузили.

Быстро грузили? — спросил Воронков.

— Где-то полчаса, наверно. Разгружали тоже не меньше.

— Сколько человек?

— Шестеро их было, по-моему. На разгрузке другие были.

— Так ты эти ящики прямо на рынке принял?

— Зачем? Подъехали на вокзал, к пакгаузу. Я подальше отошел, покурил, а они грузили.

— Там что, «Не курить!» написано не было?

— А там везде написано. Только у бочки с водой табличка: «Место для курения». Вот тут и курил помаленьку.

— Картонные ящики были?

— Нет, вроде деревянные.

— Большие?

— Разные. Одни вдвоем таскали. Другие по одному.

— А по весу сколько?

— Ну, вы даете! Так, если по рессорам прикинуть, тонны три зараз погрузили. Может, и четыре.

— Не могли за один раз все погрузить?

— На фиг мне? Подвеска не казенная, мне ж не по асфальту ехать, чтоб под завязку забивать. Я лучше спокойненько за две ходки…

Воронков на некоторое время отстал, помолчал, потом спросил снова:

— А там, в Додонове, это что за хранилище?

— Хрен его знает. Вроде раньше для картошки было приспособлено или для морковки. Ворота с двух сторон, само из бетона, длиной с полсотни метров, почти под крышу в земле. Крыша шиферная, стропила на прогонах, прогоны — на столбах. Чего еще?

— А внутри как?

— Чего «как»?

— Устроено как?

— Ну, обычно устроено… Посередине от ворот до ворот проезд. Перед одними воротами — старая весовая. Но весы сломаны. Значит, проезжаешь эту весовую и сразу по наклонке вниз. Проезд идет между столбами. Бетонными такими, толстыми, на которых крыша держится. Раньше, когда туда овощи затаривали, между столбами были отсеки сделаны. Переборки такие из досок стояли, чтоб и отсеки друг от друга отделить, и отсек от проезда. Там в одном отсеке, допустим, картошка растаренная лежала, в другом — свекла, в третьем — морковь. А сейчас, когда там коммерция склад устроила, то задние ворота вообще заложили кирпичом — это раз. Отсеки тоже разделили кирпичными перегородками, а со стороны проезда — стенки с дверями сложили. Вот. И еще одну перегородку посередине поставили, большую, поперек проезда, прямо от стены до стены.

— А надпись, которую ты видел, она где?

— Там у них одна комнатка была типа курилки, с диванчиком, вот там и написано было это самое.

— Ты-то там чего делал?

— Курил, пока разгружали. Опять же ждал, пока хозяин рассчитается.

— Не обманул хозяин?

— Все четко, без проблем.

За окнами изредка мелькали тусклые огоньки деревень, стоявших поодаль от шоссе, просматривались пустые и уже перепаханные под зябь поля, прогалины с копнами, над которыми для защиты от дождей соорудили толевые крыши на шестах. Наконец, впереди в свете фар показался указатель со стрелкой вправо: «Додоново — 5 км».

Свернули. «Волга» сразу почуяла, почем фунт лиха. Дорога оказалась ухабистой и разъезженной. Koгда-то она была с гравийным покрытием, но сейчас того гравия мало что осталось.

Во, — сказал Ерохин Воронкову, — а вы спрашивали, почему за один рейс не свез. Теперь-то знаете?

Сева помалкивал. Он вообще-то уже сильно сомневался, что нужно было напрашиваться на приключения. В конце концов, его, как Ваньку, насильно не приглашали. С градуса оно, конечно, получилось просто, расхрабрился. Буркину сгоряча показалось, что он может там повстречать тех, кто его мутузил, и маленько поквитаться. Конечно, на пьяную голову чего не придумаешь. Очень уж хотелось увидеть, как менты или чекисты положат его обидчиков мордой в грязь с браслетками на закрученных за спину руках. А еще, чтоб отходили их резиновым дубьем по спинам так, чтоб с месячишко на коже коричневые буквы «X» читались. Может, и самому удастся под шумок дать какому-нибудь сапогом по ребрам… Об этом хмельной Севка мечтал больше всего, хотя и сильно сомневался, что ему такое удовольствие предоставят.