Хранитель очарованных комнат - Чарли Хольмберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во-вторых, у него случился приступ творческого запора. Он хорошо продвинулся с романом, но теперь словно застрял. На самом деле Мерритт вовсе не планировал свои истории наперед, так что детали приходили к нему понемногу, постепенно. Он часто не знал, чем все закончится, пока не добирался до финала. И, по правде сказать, хоть он и зарабатывал пером с двадцати трех лет, в основном он писал газетные статьи и короткие рассказы – с первым опубликованным романом он намучился. Так что он прокручивал в голове приключения Элиз и Уоррена, раздумывая, предать ли им друг друга (но с каким мотивом?) или, может, влюбиться?
Цепочка мыслей в итоге привела его к Хюльде. Ей понравилась его книга. А значит, ей понравился его ум, так ведь? А это заставило его подумать, как славно было бы иметь рядом кого-то, кому можно озвучивать свои идеи постоянно, хоть в полдень, хоть в полночь. А это уже заставило его подумать, как славно было бы, если бы в этой слишком широкой постели лежал еще кто-то. Кто-то теплый, мягкий и настоящий.
Мерритт зарычал. Хватит. Он – независимый холостяк, который обеспечил себе хорошую жизнь сам, своими силами. Он был доволен этой жизнью. Он заставил себя быть ею довольным. И каждый раз, когда он пытался включить в это довольство еще одного человека, все заканчивалось плачевно. Так какой смысл пробовать?
Перекатившись на бок, он сунул подушку под голову и заставил себя закрыть глаза. Целую минуту притворялся, что спит.
Он снова подумал, каково ему будет, когда Хюльда уедет в БИХОК. Ну и что? Он может пережить влюбленность. Не впервой. Но Хюльда… она как книга, которую берешь без аннотации, без хвалебных отзывов, без названия, а она вдруг с каждой перевернутой страницей становится все лучше и лучше. Он хотел ощутить, как бы читалась ее история. Он хотел дойти до развязки, до самого конца. И хотел узнать, есть ли у нее продолжение.
Наверное, около полуночи Мерритт наконец застонал, сел и откинул одеяла, чтобы надеть штаны. Бесконечное лежание, очевидно, не помогало. Он попробует размять ноги, может, подышит воздухом. Конечно, здесь, вдали от города, ночи были ужасно темные, и он скорее заработает растяжение лодыжки, гуляя на улице, чем расслабится.
Потирая глаза, он пошлепал по коридору, с удивлением заметив свет под Хюльдиной дверью. Он услышал, как ее голос отсчитывает: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь», – и удивился, но решил не нарушать ее уединение и вместо этого направился к лестнице. Оуэйн, который, видимо, во сне не нуждался, любезно превратил ее в гигантскую деревянную горку до того, как он прибыл. Вздохнув, Мерритт сел на задницу и съехал вниз. Секунду спустя лестница приняла прежний вид.
Хотя он направлялся к входной двери, он услышал какой-то стук, доносящийся из кухни, а потому прошел через столовую и комнату для завтраков и обнаружил Батиста, склонившегося над столешницей, отбивая кусок мяса маленьким металлическим молотком.
– Думаю, оно уже сдохло, – прокомментировал Мерритт.
Единственный признак удивления – краткая напряженность плеч, когда мужчина оглянулся, чтобы взглянуть на Мерритта.
– Я… – он помедлил, – избиваю его.
– Отбиваете?
– Да, так. – Его акцент звучал ощутимее, чем обычно. Наверное, от усталости. – Я делаю шницель.
По выбору Хюльды, не иначе.
– Уверен, мясо можно и утром расплющить, если вы хотите поспать.
Повар пожал плечами:
– Иногда я не сплю.
Мерритт подтянул к себе табуретку и сел.
– И вы, и я. Это приходит с возрастом. А сколько же вам лет, мой друг?
– В августе исполнилось сорок.
– Вам не дашь ни на день больше тридцати семи.
Батист фыркнул. Может, даже и улыбнулся, но стоял он лицом к мясу.
– Свинина? – предположил Мерритт.
Батист кивнул.
– А что вам больше всего нравится готовить?
– Пироги, – тут же ответил он. – Фруктовые, мясные, с кремом. Мне очень удаются пироги.
Желудок Мерритта заурчал при мысли о таком количестве выпечки.
– Едва ли я стану запрещать вам их печь.
– Нужен погреб для масла. Холодное лучше подходит.
– Может, Оуэйн сможет вам его выкопать.
Он пожал плечами:
– Дайте лопату, и я сам выкопаю. И позабочусь о корове.
Мерритт оторопел:
– О какой корове?
Батист снова оглянулся:
– Я говорил с миссис Ларкин о корове. Мне бы хотелось корову. Хорошо позабочусь о ней. Будет много сливок.
Мерритт задумался было, что с его пищеварением сделает такая прорва сливок, но слюнки от этой идеи все равно потекли.
– Если мой роман окажется успешным, я куплю вам – нам – корову. Я даже разрешу вам ее назвать.
А вот на этот раз он, кажется, успел заметить ямочку на щеке этого непробиваемого мужчины.
Внезапно наверху раздалось «бум!», а следом – крик.
Оба мужчины напряглись. Батист рванул со своего места, чуть не сшибив Мерритта, спешившего встать. Они бросились через две столовые в приемную. Батист перепрыгивал через две ступеньки и первым добрался до двери Хюльды, Мерритт – в трех шагах позади. Повар, все еще сжимавший молоток, ворвался внутрь так резко, что чуть не снес дверь с петель.
Миллион недодуманных мыслей пронесся в голове Мерритта, и все они касались благополучия Хюльды. Кто-то вломился? Может, там крыса? Может, там…
Хюльда в нижнем белье?
Батист был уже в спальне, но Мерритт задержался в коридоре, заглядывая через его плечо в комнату, где стояла Хюльда, одетая лишь в панталоны, сорочку и туго затянутый корсет. Ее руки взметнулись вверх, чтобы прикрыть верхнюю часть последнего, а лицо пылало ярче летнего гибискуса.
– Пошли прочь! – закричала она, очевидно, вполне целая и невредимая.
Батист, точно такой же красный, запутался в собственных ногах, спеша закрыть дверь. Захлопнуть ее, в общем-то.
Мерритт попытался заговорить, но понял, что не может. Он все еще не мог отдышаться. Понять, что за крик они тогда услышали. И почему Хюльда разгуливала в нижнем белье.
Его мысли задержались на последнем вопросе и картинке, что к нему прилагалась.
Батист откашлялся.
– Мы не будем об этом говорить. – Его длинные ноги понесли его к лестнице.
– Пожалуй, – пробормотал Мерритт, сбитый с толку и четко осознающий присутствие женщины по ту сторону двери.
Спать он сегодня точно не сможет.
* * *
В конце концов Мерритт все же задремал и в итоге поздно проснулся. Он побрился, умылся холодной водой, причесал волосы и оставил их распущенными – он ведь все-таки жил на острове,
