Севастополист - Георгий Панкратов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но при этом мне было сложно понять – и примириться – с тем, чему здесь посвящали жизни. В чем смысл, думал я. Ну напялишь на себя хоть все это, а дальше? Все равно ходить в этих стенах. На этом уровне. Ну хэзэ, как у нас говорили пережившие и отживающие. Нет, я не думал, хорошо ли это, плохо ли, но это было неинтересно. Проникнуть в Башню, оказаться избранным – и что? За этим? Мне не верилось в такой расклад – не потому, что не хотелось, а не верилось. Не получалось.
С другой стороны, здесь был выбор. Только блуждая по всем этим залам, можно было провести целую жизнь и не заметить. Она всякий раз будет новой – по-своему, конечно, – неизведанной. Она пройдет быстро, будто сгорит спичка, и мы не успеем испытать и малой части всего, что есть на этом уровне. Можно ли было мечтать о таком в Севастополе?
Так почему же я тогда скучал? Проходил лестницу за лестницей, перекресток за перекрестком и везде встречал одно и то же. Там, где милая наивная Тори сказала бы «Вау!», я лишь тяжело вздыхал, вновь представляя коктейли и пытаясь укрыться от шума, который терзал голову. И только раз случилось что-то, заставившее меня почувствовать эмоцию – содрогнуться. Вспоминая тот внезапный страх, я думаю: он тоже был, конечно, следствием коктейлей. Нельзя было так испугаться только оттого, что посмотрел налево и – вдруг! – по центру, между проспектами, не обнаружил корабля.
Но я испугался, и очень. Едва осознав, что корабля нет на месте, достал вотзефак и принялся строчить – теперь уже не выбирая, всем подряд.
«Вы не видели корабль? – так и писал я. – Кажется, он пропал».
Друзья откликнулись сразу.
«Как же, корабль у него пропал! – возмущенно ответил Инкер. – А то, что ты сам пропал? Ничего?!»
«Мы все здесь пропали», – вступилась за меня Евпатория.
«Точно, мы пропали», – написала Керчь, и я тут же представил, как она нахмурилась.
«Ребята, – продолжил я. – Очень надеюсь, что все мы встретимся. Например, в таком месте, которое все мы знаем».
«И?» – На экране возникло сразу три одинаковых сообщения.
«Корабль – как раз такое место, – торопливо печатал я. – Мы все видели корабль, ходили вокруг него. Только теперь корабля нет, понимаете?»
«Жалость какая», – тут же отреагировал Инкерман и добавил сразу три дурацких желтопузика. Но я не стал изучать, что они делали на экране. Тот, кто отправил их мне, бесил куда больше. Я готов был разбить вотзефак об пол или выкинуть с высоты, но сдерживал себя: лишись я этого устройства, вполне мог бы лишиться и друзей и так и не встретиться с ними больше.
«Ты кончай дурить», – написал я.
«А ты кончай тупить, – отозвался Инкерман. – Здесь не один корабль, вспомни. И полно свободного пространства, где никаких кораблей нет! Наверное, ты попал в такой участок».
Я отер пот со лба и принялся тихо ругаться: ну как, и вправду, мог забыть такое? И переполошить всех – из-за чего? Из-за глупости? Я ускорил шаг, не понимая, куда иду, словно хотел уйти от своего позора; в голове застучало, и еще больше захотелось сладких коктейлей.
А когда я наконец его увидел, то совсем не поразился – с высоты корабль смотрелся дешевым, сделанным наспех макетом, каким, как я полагаю теперь, и был. Никто не вкладывал души в это строительство; уверен, те, кто строили его, не понимали сами, зачем это делают, для кого? Для чего? Серая палуба, пустая, безжизненная поверхность без опознавательных знаков, без дверей, ходов, тросов и канатов и всех необходимых для движения, для работы судна приборов – я не понимал в них, не знал, что они из себя представляют, как могут выглядеть, одно было неоспоримо: ведь где-то они должны были находиться?
Но нигде ничего не было. Я уже молчу о людях – признаться, уровень успел приучить меня к мысли, что люди здесь кучкуются в зазеркальях, ну, в крайнем случае – на мелодорожках или в залах Супермассивного холла. Но никак не на кораблях.
Зато везде, где только возможно, к кораблю цеплялись гирлянды, крепились разноцветные фигуры и надписи на непонятных языках – а может, не надписи вовсе, а имитации их. Здесь много что было имитацией. Я поднял глаза и увидел огромные мачты этого бессмысленного судна, которому не суждено сдвинуться с места. Они поднимались до самого потолка и были увешаны все той же светящейся бессмыслицей. Смотреть на это становилось скучно. Мой вотзефак подал сигнал.
«Что ты видишь?» – прочитал я сообщение от Инкера.
Я вспомнил почему-то: когда был совсем еще маленьким и мало чего знал о мире, мама с папой кидали похожий корабль – только умещавшийся в ладони – в огромный таз, в котором меня мыли. Наверное, чтобы не было так скучно и отвратительно купаться. Пожив, я полюбил это занятие. А что до корабля, он представлял собой овал с двумя прямоугольниками – большим и маленьким, изображавшими трубы. Грубый пластмассовый овал, который хранили несколько поколений моих недалеких – и сохранили-таки для меня. А я оказался последним, и мне передать некому. Да и нечего передавать, ведь в Башню я его не брал. И вот я водил этим пластмассовым убогим корабликом из стороны в сторону, рассекая гладь мыльной воды и не зная еще ни про Левое, ни про Правое море, но интуитивно догадываясь, что эта игрушка, наверное, должна плыть. А потом я покусал его, прогрыз в нем несколько маленьких дыр, и корабль принялся терпеть бедствия: наполнялся водой и отправлялся ко дну.
«Я вижу проспект, корабль, зеркала…» – начал было писать я и застыл в изумлении: напротив, над широким, большим в несколько раз, чем обычные, проемом, красовалась надпись, сложенная из нестройных разноцветных букв:
СТРОЙКА.
Я пожал плечами, стер сообщение и написал:
«Вижу Стройку».
Стройка
Зачем я пошел туда – разве в Стройке могли быть коктейли? А ведь ничего на свете – вернее, на уровне Башни – я не хотел сильнее, чем вновь отхлебнуть из стакана. Отчего-то мне казалось, что эта боль в голове и туман, поселившийся там вместе с ней, отступят, едва я сделаю добрый глоток. Вернется ясность мысли, и тогда-то я уж точно определюсь, что и как делать дальше. Для начала – встретиться с Фе… да хоть с кем-нибудь встретиться!
