Уиронда. Другая темнота - Луиджи Музолино

Но это был не четвертый этаж.

– Ты совсем сбрендил, какого хрена нам тут делать? – укоризненно спросил я, когда отряхнул джинсы и немного отдышался, но Ренцо на меня даже не посмотрел.

Раскрыв рот от удивления, он уставился на стену за моей спиной над колокольчиком у квартиры Паванетто, где должна была висеть латунная табличка с надписью «4 этаж».

– Вито, это что за хрень?

Я обернулся. Но не сразу. По лицу Ренцо я понял, что меня ждет еще одна встреча с неизвестным, еще одна странность, кроме светлого неба и тишины. Несколько секунд я продолжал смотреть на лифт, думая, как было бы хорошо прыгнуть в него вместе с Ренцо, нажать на кнопку и вернуться вниз, к Джузеппе, Луке и Диане. Особенно к Диане.

Но наконец любопытство взяло верх.

Вместо латунной таблички на стене висела деревянная, из дощечек от ящиков для фруктов, связанных старыми бечевками. Ее края подгнили от сырости и были источены короедами. Сделанная как попало, табличка, казалось, вот-вот оторвется от стены, упадет на пол и развалится на куски.

В центре, непонятно чем, скорее всего красным восковым мелком, едва различимо было написано:

– Н-не знаю. – (Будь здесь мой отец, он бы обязательно сказал, что проблем бояться не надо, главное – грудь вперед и посмелей, и нечего лепетать как ребенок. Но моего отца здесь не было.) – Н-не знаю. Может, это Денизи.

– Ага. Ну, может. Пойдем к окну, давай!

Я и пошевелиться не успел, а длинноногий, нескладный как кузнечик, Ренцо уже побежал вверх, перепрыгивая через две ступеньки.

– Подожди меня! – закричал я. И тут же прикусил язык, вспомнив, что мы на лестнице Фолкини. Потом перегнулся через перила и посмотрел, нет ли поблизости Луки. Но в отличие от нашего этажа, залитого странным светом, на остальной лестнице было слишком темно. Казалось, лампочки перегорели или что-то случилось с проводкой. Я едва смог разглядеть перила, которые спускались в темноту, как в таз с черной слизью.

А когда подошел к окну, где стоял Ренцо, то увидел такое, что отняло немногое оставшееся у меня мужество.

Мир за стенами «Авроры» перевернулся, в нем выключили звук, а привычная картина нашей жизни оказалась уничтожена силой, происхождения которой мы не понимали.

Ренцо с расширенными от изумления зрачками, прижав нос к стеклу, издал звук, который я буду помнить, пока мне не сделают красивый деревянный ящик, – что-то вроде недоверчивого писка, – и я подумал, вот бы запомнить увиденное со всеми подробностями, а потом вернуться к себе в комнату, покормить хомяков и с холодной головой все обдумать.

Двор выглядел так, будто здесь прошел сель или метеоритный дождь, оставив на земле сплошные кратеры, трещины и расселины. Многочисленные ворота гаражей кто-то вырвал из петель и скрутил так легко, будто это крышки банок с сардинами. Ни машин, ни людей не было. Там, где раньше стояли сбросившие листья платаны и торчала скрючившаяся от холода трава, теперь виднелись только пепел и обугленные бревна – ну просто тайга после падения Тунгусского метеорита.

Что случилось за те минуты, пока мы поднимались в лифте? Куда делся дом «Бриллиант», опоры ЛЭП, строящиеся промышленные склады, подшипниковый завод, маленькие дети, играющие в догонялки на велосипедной дорожке? Почему перед нами пустыня, почему все разрушено и усыпано пеплом?

Наверное, за эти пятнадцать минут в городе, абсолютно беззвучно, произошла катастрофа немыслимых масштабов, которая все опустошила. А как еще это объяснить? Самым ужасным было небо – грязное, умирающее, как после ядерного взрыва, оно испускало тусклый безжизненный свет и предвещало каждому оказавшемуся на улице неизбежный и мучительный конец. Мы больше никогда не выйдем из дома, я в этом не сомневался. Прощай, футбол, прощай, битвы в снежки, прощай, пятнашки и дартс.

Больше нельзя. Выходить из дома больше нельзя.

Одной рукой я сжал крайнюю плоть, потому что желание сходить в туалет стало невыносимым. Подумал – все ли в порядке с моими родителями. Со стыдом почувствовал, что в горле стоит комок, а на глаза навернулись слезы, повернулся к Ренцо и увидел, что его глаза тоже блестят. А голос дрожал, как натянутая струна.

– Вито, глянь туда. Третья дверь гаража, если считать справа… Это просто пиздец, – Ренцо ущипнул себя за щеки, как будто хотел убедиться, что все это ему не снится, и продолжал зачарованно смотреть в окно.

Я послушался.

Сначала мне показалось, что это Виски – кокер-спаниель синьоры Мартини. Существо было такого же цвета, палево-красного, и выделялось среди серости двора, как ангиома на лице ребенка. Оно шло по разбитому бетону вдоль гаражей, единственный двигающийся силуэт на фоне абсолютно мертвого пейзажа.

Я пересчитал его лапы.

Не может быть.

Пересчитал еще раз.

Один два три четыре.

Пять шесть.

Это невозможно.

Семь восемь.

Нет.

Это не Виски.

Страшная догадка пронзила мой мозг. Я не мог поверить ни своим мыслям, ни своим глазам. И едва сдержался, чтобы не позвать на помощь Джузеппе, Диану, Луку, маму, папу, Бога.

С ума сойти.

Это был отвратительный толстый красноватый паук. Такие жили у нас во внутреннем саду и на подоконниках в подъезде, мы иногда их ловили, чтобы пугать девчонок, но этот весил килограммов десять, не меньше.

– Ты тоже его видишь?

– Д-да. – Язык намертво приклеился к небу. – Н-надо… надо идти домой.

– Да. Боже всемогущий. Здесь еще день, а не вечер? – попытался улыбнуться Ренцо, видимо, не зная, что делать. Но от окна не отошел.

Я тоже. Я должен быть рядом со своим героем, как можно ближе – так безопаснее.

Мы не двигались с места, потому что чувствовали не просто страх, а нечто более сильное: нам казалось, что на наших глазах происходит чудо, разворачивается сцена, перенесенная из фильмов ужасов, которые мы так любили.

Четыре пары черных луковиц-глаз напоминали иллюминаторы подводной лодки из научной фантастики. В пульсации тела из жирных полупрозрачных сегментов явно чувствовалось что-то патологическое. С длинных когтистых клешней, скрюченных над головой, стекала вязкая жидкость. Яд. Алую кутикулу усеивали чудовищно длинные голубоватые волоски. И самое отвратительное – то, как лапки переступали по земле. Мне даже слышалось какое-то тиканье, будто кто-то ритмично стучит в маленький барабан.

Мы застыли в восхищении, наблюдая за фантастическим насекомым, бегающим по двору взад-вперед, словно в поисках смысла своего существования на этой бесплодной земле. Мне казалось, что паук временами изучающе смотрит на нас своими восемью черными глазами, и я представил, как он видит в калейдоскопе двоящихся образов двух испуганных детей в грязном окошке.

Я опустил глаза, чтобы больше не смотреть на это существо, и глянул на циферблат часов. Они по-прежнему показывали 18:21:16 – примерно в это время мы вышли из лифта. Я понажимал на цветные пластиковые кнопки, но без толку.

– Сломались, наверное, – пробормотал я себе под нос.

– Господи! – Ренцо отпрыгнул от окна.

Чудовище немного