Уиронда. Другая темнота - Луиджи Музолино
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы переглянулись и кивнули друг другу.
Пока я рядом с моим героем, со мной не может случиться ничего плохого.
* * *Странно, почему некоторые образы и события запоминаются лучше других, хотя ничего особенного в них нет. Что за механизм помогает мозгу выбирать, какие воспоминания держать под рукой, а какие прятать в дальнем уголке памяти?
Например, я до сих пор помню надпись, выцарапанную на стенке лифта то ли ключом, то ли перочинным ножиком. Чуть выше кнопок – острые, как гребни гор, буквы, а вокруг – изображения членов и раскорячивших ноги женщин с огромными дырами вагин в окружении волос.
ТЕМНЫЕ ВРЕМЕНА, W ПИЗДАЭта надпись то и дело возвращается в мои мысли в самый неожиданный момент, хотя прошло уже много лет. Почему?
– Как думаешь, что это значит? – шепотом спросил я у Ренцо, пока лифт полз по темной глотке лестницы.
– Чо-то вроде: «Мир – дерьмо, но, к счастью, есть киски». Так, наверное. Слушай, чо за вопросы? – ответил Ренцо тоном заправского бабника, хотя я был уверен, что «кисок» он видел только в порножурналах, которые нам иногда удавалось стащить в магазинах канцтоваров. Как и автор этих строк, если уж на то пошло.
Поднеся указательный палец к губам, Ренцо дал мне знак замолчать.
Первая вспышка света – грязная площадка первого этажа. Потом снова темнота, легкое дребезжание стекол лифта. Интересно, Джейсон-Лука поднимается по лестнице или спускается в подвал и сейчас поймает Джузеппе? А Диана? Я представил, как мило она косолапит, когда бежит… Надеюсь, ей удастся выскочить из укрытия, добраться до колонны и застукаться.
Тем временем ходивший из стороны в сторону лифт проплыл мимо площадки второго этажа с потрескавшейся плиткой, залитой неоновым светом, и мы снова оказались в покрытой пылью и паутиной шахте лифта.
– Жми Alt! – сказал я слишком настойчиво, надеясь, что голос не выдал мою внутреннюю дрожь. Поднимаясь все выше, мы приближались к квартире Фолкини и притону наркоманов. Мне это не нравилось. Совсем не нравилось.
Ренцо поднес тощую руку к панели с кнопками. Застыл, глядя на меня. Он искал одобрения? Спрашивал, доверяю ли я ему? Не знаю.
Еще немного, и мы на третьем этаже. Кирпич, известка, бетон. Освещенные стекла.
– Так ты будешь нажимать или нет, Рэ? – на этот раз я мог поклясться, что в моем хриплом голосе послышалась тревога.
– Давай!
Как только он нажал на кнопку, раздался металлический скрип и лампочка начала мигать – раз, два, три, – но не выключилась, а лифт вдруг дернуло так, что мне показалось, будто я подлетел в воздухе.
Мы остановились.
Теперь нужно ждать.
Мои электронные часы Dixan (подарок, о котором я мечтал всю жизнь) показывали 18:16:45. Значит, через минуту свет должен погаснуть.
Мы ждали до 18:19. Тишину нарушало только наше дыхание и шуршание курток. Лампочка не погасла. Первый знак того, что все пошло не так.
– Какого хрена? – прошептал я.
– Не знаю. Лифту сто лет в обед. Контакт появился, видимо.
– Лука идет?
– Погодь.
Ренцо открыл решетчатые двери кабины. Тогда не было защитных замков, которые теперь обязательны, чтобы никто не свалился в шахту лифта, как гнилое яблоко с дерева. Внешняя дверь не должна была открыться. Но открылась. Мы оказались перед кирпичной стеной прямоугольной шахты, над проемом, выходящим на лестничную площадку. Между третьим и четвертым этажом – четвертый виднелся на уровне наших плеч. Ренцо ухватился за край прохода, приподнялся на полметра, высунул голову и замер, наблюдая за лестницей D.
– Джейсон идет? – повторил я.
Ренцо покачал головой и слез обратно.
– Я не слышу. Это странно, Вито. Тут слишком тихо. И такое чувство, что еще не вечер, а день.
Ренцо выглядел встревоженным, такого я за ним давно не замечал.
– В смысле?
– Не знаю. С лестницы идет свет. А когда мы начали играть, было почти темно.
– Может, с улицы, от фонаря… или во дворе у машины фары включены.
– Вряд ли. Посмотри сам. И будь осторожнее, на Луку не напорись.
Ренцо сел на колени и подставил руки, чтобы меня подсадить. Я был невысоким, толстым и, мягко говоря, неловким, поэтому сам забраться бы не сумел.
– Черт бы тебя подрал, ты мне когда-нибудь спину сломаешь, толстожопый пирожок! – выругался Ренцо, когда я встал ему на руки.
Толстожопый пирожок. Надо же такое придумать. Я закусил нижнюю губу, чтобы не расхохотаться, зацепился за край площадки и выглянул на лестницу.
На первый взгляд – ничего странного. Зеленоватые, потрескавшиеся плитки, коврики у дверей двух квартир, как шкуры какого-то зверя, металлические перила. Наконец, в лестничном проеме, ведущем наверх, я увидел окно, которое выходило на внутреннюю парковку «Авроры». В нем виднелось свинцово-серое небо.
– Убедился? – фыркнул Ренцо.
Я не нашел ничего умнее, чем просто сказать:
– Офигеть. Так не бывает.
– Вот именно.
Как заросшая белесым мхом каменная плита, в окне висело небо, ломая мое представление о времени. Ренцо был прав, сейчас казалось, что на дворе белый день, унылый, безрадостный день декабря, но ведь когда мы взрывали последнюю сегодняшнюю петарду, сумерки уже начинали забираться в самые потаенные уголки «Авроры». На какой-то миг мне показалось, что из-за горизонта появился пепельный глаз, охраняющий эту территорию, который знает, что я здесь, и изучает меня.
Висела абсолютная тишина.
Многоквартирные дома – это муравейники, с той лишь разницей, что жильцы, в отличие от муравьев, не связаны общей целью; это маленькие сообщества, разделенные и объединенные железобетоном и гипсокартоном; их питают километры медных проводов, обеспечивающих освещение, труб, подводящих газ и воду, и очищают километры других труб, ведущих в подземную канализацию, а жители суетятся за стенами своих квартир, пытаясь сделать то, чего жаждет любое живое существо – выжить и получить удовольствие.
Все это создает шум. Даже когда в квартирах выключают свет и люди заводят на утро будильники, в ночной тишине слышится какое-то жужжание, скрип и стоны совокупления.
Но в тот момент тишина была такой же, как после невероятно сильного снегопада, когда мир, погребенный под саваном белоснежных хлопьев, погружен в абсолютное безмолвие.
Неестественная тишина.
Никаких голосов из телевизионных ток-шоу, никакого дребезжания стиральных машин или адского грохота музыки из квартиры наркомана Денизи.
– Пойдем посмотрим! Да ладно тебе, тут не до Джейсона, – рявкнул Ренцо, отпустил мою ногу и со всей силы толкнул под зад руками и головой. – Давай забирайся, жирдяй!
Сопротивляться не было никакого смысла: мое тело лежало на лестничной площадке, а ноги болтались в кабине, и я с ужасом подумал, что лифт может сломаться и полететь вниз, разрезав меня пополам и унося с собой кровавые петли моих кишок. От такой перспективы я выпрыгнул из кабины с невиданной доселе легкостью.
Мой друг зацепился за площадку бледными, как лапы паука-альбиноса, пальцами и вытащил свое тело – одни нервы и сухожилия – на
