Уиронда. Другая темнота - Луиджи Музолино

– Не знаю. Эй, выходите, мы пока не играем. Джузэ снова всем недоволен!

Услышав сладкую музыку голоса дамы своего сердца, от долгого взгляда которой меня бросало в жар, я вдруг разрыдался. Мы только что пережили невероятное приключение, а здесь все было по-прежнему – банально, просто и хорошо.

– Успокойся. Вытри сопли, – Ренцо взял в руки мое лицо и уставился прямо в глаза. Его губы дрожали. Он был испуган и очень возбужден. Так случалось каждый раз, когда мы сталкивались с чем-то новым или рискованным. – Послушай меня. Нельзя ничего говорить другим. Я хочу понять, что… что мы видели, прежде чем кто-то еще узнает. Хорошо?

Я кивнул несколько раз, пытаясь взять себя в руки. Снял куртку, вытер рукавом глаза, а потом обвязал вокруг пояса, чтобы прикрыть мокрые штаны.

– Это наш секрет на какое-то время. Договорились?

Мы пожали друг другу руки.

Лифт остановился, мы вышли из кабины, добежали до коридора, и я понял, что мы снова в привычной реальности. За окном совсем стемнело, показалась луна, синьора Ди Фебо шла домой из магазина с сумками, а на балконах ветер трепал развешанные сушиться простыни, которые напоминали ожиревшие привидения. Я даже подумал, вдруг мы случайно попробовали наркотики Денизи, и у нас просто были кратковременные галлюцинации. Часы снова заработали: на табло высветилось 18:45. Я показал их Ренцо, он кивнул и пробормотал: «Как будто время там остановилось».

Когда я увидел ребят, слезы уже высохли, а парни все еще продолжали препираться. Джузеппе. Лука. Диана. Я уставился на нее и не мог отвести взгляд – никогда еще она не казалась мне такой красивой.

– Вот они! – закричала Диана. – Ну у вас и физиономии! Как будто смерть увидели!

Хуже того, захотелось сказать мне, но я прикусил язык, прислушался к гудению неоновых лампочек и дал возможность Ренцо самому все объяснить (Ребята, Вито плохо себя чувствует, не будем больше играть, пойдемте по домам).

Вот так, совершенно случайно, мы нашли третий с половиной этаж лестницы D.

Ночью я то и дело просыпался весь в поту, а когда проваливался в сон, мне снились кошмары, в которых я поднимался или спускался по бесконечной узкой лестнице, проходя мимо дверей квартир, покрытых вмятинами очень странной формы. Трудно представить, какие предметы могли оставить такой след. Я чувствовал, что из дверных глазков за мной следят глаза с черными, как пропасти, зрачками, а когти готовы разорвать в клочья дерево и металл, чтобы выбраться на лестничную площадку.

– У тебя все хорошо? Ты сегодня такой молчаливый… В школе что-то случилось? – спросила за завтраком мама.

– Нет, все в порядке, – соврал я, но понял, что мама не поверила, и для убедительности добавил беззаботным тоном. – Просто не выспался, плохо спал.

– Влюбился, что ли?

У меня перехватило дыхание. Конечно, никто не знает своего ребенка так хорошо, как мать, но то, что она видит его насквозь, просто выводит из себя. Я проворчал, что все девчонки – зануды, вспомнил пряный запах Дианы и улизнул от мамы в ванную, чтобы почистить зубы.

На уроках я совершенно не мог сосредоточиться на том, что говорил учитель, и несколько раз получал нагоняй. Нет, я не думал о вчерашнем, как вы, наверное, решили. Я пытался построить стену между двумя реальностями, отгородиться ею от страшных воспоминаний и убедить себя, что ничего не было, потому что и быть не могло. Операция по уничтожению. На последнем уроке я заснул,

…Ах, эфиопка, ах, негритянка… А теперь я вас проткну, ребяткиии…

и проснулся, подскочив от неожиданности, когда все радостно загалдели, услышав звонок.

У дверей школы я встретил Ренцо. Заунывно звонил колокольчик, напротив кабинета завуча стояла плешивая елка. Судя по темным кругам под глазами и растрепанным волосам, Ренцо тоже не очень-то хорошо спал. При мысли о том, что я не одинок, сразу стало как-то легче.

– Привет! Как дела, ссыкло? Ну и видок у тебя.

– Иди в жопу. Сам-то… – я не мог не улыбнуться.

Мы пошли по велосипедной дорожке, ведущей от школы к старому вокзалу, а оттуда к «Авроре». Молчали и пинали на ходу мертвые листья, согнувшись под тяжестью учебников и мрачного декабрьского неба. Я первым завел разговор, хотя целый день пытался отделаться от кошмарных воспоминаний.

– Нам все приснилось или это было на самом деле?

Ренцо открыл маленький кармашек на портфеле, вытащил сигарету и сунул в рот. Зажег ее, затянулся, зашелся в кашле, как больной туберкулезом, сплюнул.

– Я всю ночь об этом думал, понимаешь? Конечно, на самом деле. Двум людям не может присниться одно и то же. Ты-то что думаешь, Вито? Ты у нас эксперт по фильмам ужасов.

Я взял сигарету у Ренцо и стал курить, не вынимая ее изо рта. Мороз больно щипал щеки, асфальт побелел от инея.

– Я вообще старался об этом не думать… Может, это галлюцинация. Или наркотик Индейца, если мы его где-то хватанули и…

Ренцо расхохотался, держась за живот.

– Что ты несешь? Я такого бреда не слышал с тех пор, как Джузеппе заявил, что его брат не колется, а только иногда покуривает гашиш.

– Ну, так расскажи свою теорию, лошара!

– Ты уверен, что хочешь ее услышать? Отдай сигарету.

Мы остановились недалеко от бывшего вокзала – уродливой казармы, которую тогда использовали под железнодорожный склад. Потом, в середине двухтысячных, его закрыли, а казарму через несколько месяцев снесли, пока она не обрушилась.

Ренцо продолжал говорить, не дожидаясь ответа:

– В этом виноват Саверио Денизи, но наркотики тут ни при чем.…

Ренцо сделал театральную паузу, и я посмотрел вдаль. На горизонте виднелись опоры ЛЭП. На электрических проводах кто-то сидел, – наверное, ворона или цапля, но силуэт был подозрительно похож на человеческий. Я снова повернулся к другу.

– Ты ведь знаешь, что говорит Ди Фебо о Денизи и чердаках… Он встречается там с дружками-наркоманами, читает книги по черной магии, слушает сатанинскую музыку, устраивает… религиозные обряды… Джузеппе сказал, что как-то раз туда приходил его брат, а с ними была девушка, она разделась, и ей между ног засунули облатку, которую один из них украл в церкви…

Теперь я взорвался смехом, и пар изо рта белым облачком вылетел в воздух.

– Ты что, серьезно веришь Ди Фебо? Папа говорит, что у нее язык длиннее, чем у Милли Д’Аббраччио[13]… Но я все равно не понимаю, при чем здесь… третий с половиной этаж. – Я впервые произнес вслух надпись на деревянной табличке.

– Ну, Денизи так намудил, что открыл какое-то другое измерение, – может, специально, может, нет… И если остановить лифт между третьим и четвертым этажами, то попадаешь в этот адский мир – примерно как в том фильме про парня с гвоздями в лице.

– «Восставший из ада»!

– Да, молодец, как в «Восставшем из ада»! Там