Уиронда. Другая темнота - Луиджи Музолино

– Ага!

Мы захохотали, и я плюхнулся на стол перед консолью, а Ренцо – на матрас. Он хотел было стукнуть меня Хи-Мэном, но я успел увернуться.

– В лучшем случае мы похожи на Лорела и Харди!

– Лорел и Харди были лучшими друзьями, хотя постоянно собачились из-за пустяков.

– Как и мы! – парировал Ренцо.

– Кстати, – вспомнил я, когда приступ нашей дружеской любви закончился. – Оружие! У меня много свистящих петард, шутих, Магнума, бенгальских огней, и еще на Рождество мне подарили денег… Ты сколько накопил?

– В этом году мало. Двадцать тысяч лир.

– Я ненамного больше, но можем купить вскладчину несколько основ для бомб у Пикко. Ты за?

– Конечно! Может, я смогу стащить пару ножей с кухни.

– Было бы отлично! Я возьму фонарик…

Правила и снаряжение мы обсудили. Оставалось только назначить день экспедиции.

– Когда пойдем? – спросил я.

– Идеально – в субботу, сразу после обеда, тогда будет много времени до вечера. Приходим из школы, обедаем, а около двух встречаемся в подъезде. И вперед! Годится?

– Ладно. Правда, мои родители могут отправить меня навестить бабушку, ее завтра выписывают. Но я чего-нибудь придумаю – скажу, что в понедельник у меня контроша, надо готовиться.

– Супер.

Мы записали правила и снаряжение, а потом стали играть в Asteroids, уничтожая межзвездные болиды и НЛО. В третьем раунде я втиснулся на своем космическом корабле между двумя мелкими астероидами, но тут же врезался в третий, персикового цвета.

– Тебе конец! – хмыкнул Ренцо, перебирая пальцами по клавишам на джойстике.

Неприятным эхом слово отдалось в груди, а потом и в голове.

– Слушай… думаешь, это опасно? В смысле, вернуться туда…

Ренцо поставил игру на паузу и улыбнулся своей неизменной решительной кривой улыбкой.

– Конечно. А иначе в чем смысл? – заявил он.

Разве я мог с ним не согласиться?

Следующие несколько дней прошли в томительном ожидании. Школьные занятия тянулись с безжалостной медлительностью, а по ночам я просыпался от кошмаров, которые тут же забывались.

В среду мы встретились с Лукой и Джузеппе. У него все никак не проходила сыпь от ветрянки. Мы играли в снежки во дворе, пока Джузеппе в подбородок не прилетел кусок льда, и он не убежал, рыдая и проклиная нас на диалекте.

В четверг, выходя из школы, я встретил Диану: она поздоровалась со мной и улыбнулась так, словно несостоявшийся поцелуй – всего лишь несчастный случай.

– Вито, как жизнь? На каникулах было лучше, да?

Ее глаза говорили мне, что ничего не потеряно, что можно все исправить. Я решил, что после похода на третий с половиной этаж признаюсь ей в любви. И в тот же вечер начал трудиться над запиской – рисовал в разных позах Плохишей (получалось не слишком похоже на оригинал), которые держали таблички с надписями: «Я. Л. Т.», «Ты самая лучшая!», а третья, просто гениальная, гласила: «Каждый раз, когда я тебя вижу, мое сердце делает УАЗ УАЗ!»

Я тут же начал переживать о том, как бы отдать свое послание Диане, чтобы не покраснеть от смущения и не начать лепетать какие-нибудь бессвязные слова.

Тем временем приближалась суббота, неся порывы ветра, снегопад и тягостное волнение при мысли о грядущем походе.

Снова перешагнуть эту пропасть (потому что это была пропасть – и в моем сознании, даже когда я повзрослел, она осталась пропастью) оказалось сложнее, чем мы думали, – настолько, что попытке на двадцатой я начал всерьез сомневаться в существовании третьего с половиной этажа.

– Мы все это придумали. Я же говорил! – в кабине лифта было холодно, как в Сибири, и зубы отбивали дробь не хуже кастаньет. На улице повалил снег, начиналась настоящая метель, лавиной несущаяся с французских Альп.

– Ну, давай еще раз попробуем! – предложил Ренцо. – Я уверен, сейчас у нас получится. Мне кажется, надо остановить лифт на несколько сантиметров выше и подождать подольше на пару секунд. Засекай, Вито! – скомандовал он. Через плечо у него была перекинута сумка, набитая петардами и всякой всячиной, в руке – фонарик, а на голове – меховой капюшон, который делал Ренцо похожим на суетливого эскимоса.

– Хорошо. Последний раз. И пойдем домой. Мы уже полчаса здесь сидим, скоро кто-нибудь придет и скажет нам пару ласковых…

Лифт остановился на полпути, лестничная площадка через стекло казалась именно такой, какой должна быть, и медная табличка подтверждала это:

Я разблокировал кабину и тут же нажал на кнопку первого этажа. Когда мы спустились, и лифт остановился, в рюкзаке забрякали два ножика, которые я стащил с кухни.

– Ты готов? – спросил Ренцо. – Предупреди, когда будет 17 секунд…

Я потыкал на кнопки часов. На дисплее зажглись цифры 00:00:00.

– Готов. На три. Раз, два, три!

Ренцо нажал кнопку пятого этажа, и мы начали подниматься. Не моргая, я смотрел на циферблат, а когда появилась надпись 00:00:17, закричал:

– Давай!

Ренцо опустил указательный палец на ALT, раздался визг металла, и лифт застыл.

– Твою ж!.. – с восторгом воскликнул Ренцо.

Теперь у нас получилось – я это понял еще до того, как мы увидели трухлявую деревянную табличку с надписью:

Волосы на головах встали дыбом. Может, так казалось, потому что свет просачивался через окно на лестнице особенным образом, а может, наэлектризованная атмосфера делала свое дело. Гробовая тишина подсказывала, что мы снова пересекли границу.

Ренцо открыл решетки лифта, высунулся на площадку, огляделся, а потом вернулся в кабину, стараясь не шуметь.

– Вот, – прошептал он. – У нас получилось, Вито!

Он светился от удовольствия. Поцеловал меня в щеку, а я в знак согласия поднял большой палец вверх.

– Пойдем? – включая фонарик, спросил Ренцо.

– Пойдем, черт побери! Подсади меня!

Второе путешествие на третий с половиной этаж прошло успешно, несмотря на страх. Мы начинали понимать, как устроен этот мир, и привыкать к нему. Здесь все было похожим на нашу реальность, но немного другим. Этот мир напоминал тревожный сон, еще не превратившийся в истинный кошмар.

Двигаясь бесшумно, как крысы, мы спустились вниз, освещая фонариком темный густой туман, окутывавший первый и второй этажи. Туман напоминал копоть, и откуда он взялся, мы не могли понять.

Из подвалов поднимался сладковатый запах протухшего мяса, и мне вспомнились рассказы о страдающей от депрессии женщине, которая повесилась. Интересно, она все еще покачивается там, в темноте? Лицо сизое, опухшее, а язык, как мерзкое насекомое, свисает изо рта… Если мы будем спускаться дальше и заглянем в вентиляционное отверстие в железной двери подвала, мы ее увидим? Увидим этот маятник из плоти и костей, в который превратился человек, доведенный до отчаяния безумием, одиночеством, равнодушием? Дорого бы я дал за то, чтобы такие вопросы не рождались у меня в голове.

Мы пошли по боковому коридору и увидели, что странный мир не ограничивается лестницей D. Эта нереальная реальность охватывает весь дом.

На улице шел снег. Но на изуродованную, безжизненную землю падали не белые, а черные хлопья,