Мальчик, который упал на Землю - Кэти Летт

– Один мой приятель из Национального треста прислал мне это из твоего избирательного округа, Джереми. Ты, видимо, думал, что мы этого никогда не увидим. Позвольте прочесть заголовок. «Дела семейные. Куда без семьи?» Может, для начала – в почтовые ящики чужих людей. – Мама буквально выла от насмешливого презрения. – «У моего сына – особые нужды, и это делает его еще более особым, – продолжала она. – Это моя работа – заботиться о маленьком народе».

Я с сомнением уставилась на Джереми:

– Почему ты не обсудил это со мной?

– Ой, Люси, прости, пожалуйста. Я правда собирался, милая. Но так жутко был занят, что вылетело из головы. Фотографии получились такие обаятельные, что нашему партийному политтехнологу страшно захотелось их использовать. Ты посмотри, какой красавец Мерлин! Я хотел показать нашему сыну, как я им горжусь. – И он вновь возложил уверенную руку на Мерлиновы напряженные плечи.

– Заебись как трогательно, – встрял Арчи. – Оно, понятно, не имеет никакой связи с тем фактом, что бездетный политик популярен в народе примерно так же, как японский китобой.

– Не трать на него силы, – сказала Арчи моя мама. – Политика ни пристыдить, ни унизить. Это раньше говорили «стыд и срам», а теперь – «политический вес».

В наш кружок со всей изящностью океанского лайнера, налетающего на айсберг, вторглась мать Джереми с бокалом шампанского.

– Ах, как прекрасно вернуться в родные пенаты! – воскликнула она. – Я только что слышала – премьер точно заглянет!

Мамина улыбка воинственно и осуждающе сузилась. Она взмахнула брошюрой и сунула ее Веронике в подогретое алкоголем лицо:

– Вы знали об этом, Вероника?

Вероника огладила свою твидовую юбку, как непослушную зверушку.

– Конечно. Я сама это предложила. Политикам необходимо разыгрывать карту семьи, желательно – вызывать сочувствие, это очень импонирует среднему классу. Это делает наш имидж более... – она поискала подходящее слово, и слово это было ей явно чужеродным, – человечным.

– Но что может быть менее человечным, чем обсуждать проблемы собственного ребенка с посторонними людьми ради политической выгоды? – Мама окинула семейство Бофор взглядом тонкогубого осуждения.

Вероникин натянутый выговор в лучших традициях рождественского приветствия королевы стал еще более выраженным.

– Многие опросы населения показывают, что Джереми недостает сострадательности. Партийный политтехнолог предложил сделать фотосъемку с его участием в местной спецшколе. «Есть идея куда лучше, – сказала я ему. – У нас есть спецребенок!!!» – Она метнулась к проходящему официанту и стащила куриный шашлычок. – У Сары Пейлин дочка-подросток беременная. У Кэмерона был ребенок-инвалид, он умер... – Предмет разговора так ее воодушевил, что она принялась дирижировать незримым оркестром, размахивая кебабом, совершенно не обращая внимания на обалделых нас. – У Джо Байдена жена погибла в автокатастрофе, по-моему[119]...

– Но моей целью не было вызвать сострадание у избирателей, – прервал ее Джереми, и лицо у него перешло в режим дипломатического контроля выражения. – Мерлин – мой сын, и я хотел показать его миру, потому что я люблю его, – выговорил он на одной ноте, что никак не сочеталось с явной радостью.

Я снова глянула на фотографию. Джереми склонялся к Мерлину так, что я вдруг вспомнила какой-то документальный фильм про ночных хищников Калахари.

– Ну и мы все обсудили с Мерлином заранее, правда, Мерлин? Ты же рад попасть на страницы папиного буклета, верно?

Коленки у Мерлина ходили ходуном, будто он качал невидимую помпу.

– Мерлин хочет помочь в достижении более широкого общественного понимания особых нужд.

Арчи был в таком бешенстве, что топтался с ноги на ногу, как танцор или боксер.

– Знаешь, есть две вещи, которые я всегда в тебе не любил, Бофор.

– Да? И какие же?

– Твоя рожа, – прорычал Арчи.

– Мерлин, дорогой, папа действительно тебе все заранее рассказал?

Мерлин посмотрел на меня задумчиво. Взгляд у него был стеклянный, как у плюшевого медведя. Плечи он поджал до самых ушей. Ментальный снимок того дня, когда нас фотографировали, всплыл у меня в голове. «У Меня Все Совершенно Прекрасно», – сказал он тогда, но каждое слово произнес с жутковатой заглавной буквы.

– Милый, ты чего притих? – мягко спросила я.

Он стоял очень неподвижно, будто был до краев налит вином и боялся расплескать себя.

– Оттого и притих, что твой выблядок бывший сказал Мерлину, что вы расстались из-за него. – Арчи заговорил голосом, каким Моисей в свое время повелел Мертвому морю расступиться. – А еще он сказал бедному мальчишке, что если тот хочет, чтобы вы опять были вместе, – то должен делать все, что ему Джереми скажет, включая интервью и фото для прессы. И тебе ничего обо всем этом говорить не должен. Вот он и пришел сказать все это мне.

Я затрясла головой так, будто мне в уши налилась вода, – не в силах поверить в то, что слышала.

– Ты сказал Мерлину, что наш развод – его вина? Джереми! Как ты мог сказать это ребенку, у которого такая тревожность и такая низкая самооценка?

– Я, конечно же, ничего подобного не говорил. Это нелепо. – Голос Джереми, который я всегда любила, вдруг заскрежетал, будто несмазанный и неисправный. От него заломило в ушах.

На лице у Мерлина расплывалось растерянное недоумение. Сейчас он больше всего походил на автополигонный манекен. Мой сын зажал уши руками и стал раскачиваться взад-вперед.

– Если с рук не сходит – ври-завирайся. – Арчи презрительно хмыкнул и глянул мне прямо в глаза. – Мерлин не умеет заливать. Ты же знаешь.

– Да, не умеет. Зато мог не так понять. – Джереми провел рукой по волосам отрепетированным, позерским жестом, доведенным до совершенства перед сотней зеркал, и выдал расчетливую улыбку кукловода, который точно знает, как дергать за нитки. – Я пытался объяснить Мерлину, как правильно мы делаем, обнародуя его ситуацию. Вначале – да, пожалуй, я страдал из-за утраты сына, которого мне никогда не увидеть. Ничто не утолит разочарования в мирозданье и богах. Но потом осознаешь, что таковы карты, которые тебе сдала судьба, и ими нужно играть.

Мерлин уныло пялился на свои ноги. Он был похож на остолбеневшее ночное существо, которое вдруг поймали при свете дня.

Во мне вскипела ярость.

– Мерлин – не «плохая карта». Он изобретателен, оригинален, уникален.

– Разумеется! Это мы и хотим показать всему миру!

Джереми раскачивался на пятках и улыбался – как шулер, который точно знает, что именно произойдет дальше. Но одного – непредсказуемости Мерлина – он предсказать не мог.

– Ну что ж, Полярный Медведь, скоро все наладится, потому что следующий медвежонок у тебя будет нормальный, – произнес Мерлин анемичным полушепотом.

Голова Джереми дернулась, как у змеи, напуганной зеркалом.

Мерлин глянул на отца и проговорил тихо и вдумчиво:

– Когда я последний раз был у тебя в медвежьем логове, я подслушал вас с бабушкой. Ты сказал бабушке, что твоя девушка «залетела». Арчи говорит, это означает, что у нее будет ребенок. Но я слышал еще, что ты сказал бабушке, что не женишься на Одри, пока не убедишься, что эмбрион нормален.

Что-то у меня в животе заворочалось и скрутилось. Можно ли быть одновременно ошарашенным и при этом нисколечко не удивленным?

– Это правда? – спросила я не своими губами.

– Конечно же, нет! – залопотал Джереми. – Ты же знаешь, как Мерлин все перетолковывает.

Я знала и то, как Мерлину удавалось подслушивать и подкрадываться, а потом попугайничать целые беседы дословно.

– Что бы ты ни услышал, Мерлин, ты явно все понял шиворот-навыворот и наоборот, мой мальчик. Идемте! Выпьем! Минут через десять у меня речь... Люси, дорогая, это все сплошное недоразумение. – Лицо у Джереми слегка поблескивало и лишь этим выдавало хоть какую-то брешь в его самообладании. – Мы со всем разберемся чуть погодя.

Я обалдевала так же, как в первый день знакомства с алгеброй. Уговаривала себя, что, очевидно, это все недоразумение, хотя доводы Джереми были столь же бесхитростны, как Элтон Джон в балетной пачке. Но почему же я все-таки блюду его презумпцию невиновности? Может, всего лишь потому, что не в силах слышать, как шипит спущенное колесо фортуны? Лица вокруг смазались, словно все мы были под водой. Поэтому мне потребовалось как-то собрать внимание, когда толпа расступилась и явила Фиби, вцепившуюся в Пудри Хепберн. Я близоруко сморгнула. Ум отказывался воспринимать то, что глаза теперь видели так ясно. Одри. Минимум на четвертом месяце.

– Я, пока искала Мерлина, объездила всю округу, – пыхтела Фиби. – У тебя дома, у мамы, ну и, наконец, у Джереми. И ты посмотри, кто мне дверь открыл! Только что из Парижа, уволилась с работы, судя по всему. Тут я получила твое сообщение, что Мерлин нашелся, и поехала на праздник. Ну и Одри тоже стало интересно, что за вечеринку такую Джереми ведет, а ее не позвал.