На пути к перелому - Иван Ласкин

Одновременно прошу разрешения самому покинуть Севастополь, оставив здесь генерал-майора Петрова"{42}.

А противник, видя почти полное отсутствие нашего огня, продолжал наступать. К полудню он вышел к Историческому бульвару, начал усиленно обстреливать Малахов курган, где оборонялись отдельные отошедшие группы и батальон флотского экипажа майора К. С. Санина. Этот крошечный гарнизон дрался с исключительным героизмом в течение суток.

- Перед вечером моряки были окружены, и фашисты кричали: "Рус матросен, сдавайсь!" А им в ответ продолжали лететь гранаты, С наступлением темноты оставшиеся в живых храбрецы прорвали кольцо окружения и отошли к своим.

Передний край передвигался все ближе к морю. Часто слышались вопросы:

- Как дальше воевать, что будет с нами?

- Будем бить врага до последней возможности! - каждый раз отвечали командиры, политработники, коммунисты. И делали все для этого.

Артиллеристы, у которых не стало орудий и снарядов, летчики, у которых не было самолетов, офицеры штабов, работники политотделов, тыловики - все шли к бой вместе с рядовыми матросами и пехотинцами.

Но теперь у нас было очень мало гранат и бутылок с горючей смесью. У каждого оставались только винтовка да сама жизнь, принадлежащая Родине. И люди бросались в рукопашную, чтобы либо погибнуть, уничтожая фашистов, либо отбросить врага подальше от берега и дать возможность подойти нашим катерам.

Я был бы неправ, если бы не сказал, что в эти последние трагические часы борьбы за Севастополь в душу защитников не вкрадывалось жуткое предчувствие плена. Конечно, каждый опасался, что не выберется из Севастополя, но еще больше страшился плена. Были у многих мгновения, я в этом абсолютно уверен, когда хотелось, чтобы не оказаться в руках врага, оставить последнюю пулю для себя. Но каждый тут же преодолевал возникшую в себе минутную слабость. Ведь было перенесено столько страданий... Да и жизнь у каждого одна, и бороться за нее надо было до последнего дыхания, а если уж отдавать ее, то как можно дороже и только в бою...

В районе Инкермана есть скалистая высота. Под ней в штольнях был главный склад боезапасов, в котором еще сохранилось около 400 вагонов пороха. Гитлеровцы, заняв Инкерман, начали с высот обстреливать штольни артиллерийским огнем прямой наводкой. Фашистские танки и автоматчики вышли в Инкерманское ущелье и к штольням. Дальнейшая оборона склада исключалась. Поэтому по приказу начальника арсенала П. П. Саенко 30 июня он был взорван. Огромная монолитная скала вздрогнула, раскололась с грохотом, тяжело осела, придавив много танков и сотни гитлеровцев, подступавших к хранилищу.

Впоследствии об этом взрыве фельдмаршал Манштейн писал так: "Здесь произошла трагедия, показавшая, с каким фанатизмом боролись большевики. Высоко над Инкерманом поднималась длинная, уходящая далеко на юг скалистая стена... Когда наши войска ворвались в населенный пункт Инкерман, вся скала за населенным пунктом задрожала от чудовищной силы взрыва. Стена высотой примерно тридцать метров обрушилась на протяжении около трехсот метров"{43}.

Часы нашей обороны истекали. В тот день 30 июня мы рассчитывали в случае получения приказа на эвакуацию быстро оторваться от противника и выйти в район бухты Камышевая, к местам посадки на плавсредства, которые должны быть туда поданы.

Но вечером я был вызван на командный пункт СОРа - 35-ю батарею. Возле нее находилось много людей. Войдя в полутемное помещение, освещаемое откуда-то тусклым светом керосиновой лампы, я встретился сразу со всем составом Военного совета Приморской армии: командующим генералом И. Е. Петровым и членами Военного совета И. Ф. Чухновым и М. Г. Кузнецовым. Увидев меня, Петров объявил, что нам Ставка разрешила эвакуацию.

Только что закончилось заседание двух Военных советов. На нем принято два важных решения: эвакуировать некоторых ответственных командиров и политработников флота и армии поименно, а командование всеми остающимися здесь войсками поручить генералу П. Г. Новикову и его штабу. Эвакуация начнется в эту же ночь. В последующие ночи будут эвакуированы и войска.

- Командование и штаб армии, - сказал мне генерал Петров, эвакуируются в эту ночь на подводной лодке, а вы и генерал Коломиец - на самолете. Военный совет вручит вам предписание. Надо скорее найти Коломийца...

Разыскивать Коломийца я послал адъютанта Ляшенко, а сам вошел в комнату, где работал начальник штаба армии генерал Н. И. Крылов, чтобы узнать, как будут эвакуированы люди. В штабе жгли бумаги, люди бегали взад и вперед, мешая друг другу. Выйдя ни с чем из помещения батареи, и тут же повстречался с генералом Т. К. Коломийцем. Несмотря на жару, он был в шинели, за плечом автомат. Вместе с ним мы направились к генералу Петрову. Командарм сидел за столом, смотрел на развернутую карту и карандашом писал что-то на листе бумаги - готовил какой-то документ. Рядом с ним - начштаба Н. И. Крылов, он тоже что-то писал. Оторвавшись от карты, Петров сказал Коломийцу примерно то же, что за несколько минут до этого сказал мне, затем взял лист бумаги, написал: "Непременно принять на самолет двух командиров дивизий - генерала Коломийца и полковника Ласкина".

- Передайте это командиру самолета, - протянул Иван Ефимович записку Т. К. Коломийцу.

Мы распрощались с И. Е. Петровым и Н. И. Крыловым и пошли к своим воинам, чтобы проинформировать их о решении командарма.

Здесь уместно, думаю, подробнее рассказать о том, что происходило на только что закончившемся заседании двух Военных советов.

Около 19 часов 30 июня вице-адмирал Ф. С. Октябрьский объявил собравшимся о содержании ответа Кузнецова, в котором говорилось о том, что эвакуация ответственных работников Ставкой разрешена. Он подчеркнул далее, что наши силы смогут продержаться максимум два-три дня, что если не начать эвакуацию немедленно, то позже ее провести будет просто невозможно, и тут же объявил свое решение: эвакуацию начать в ночь на 1 июля на самолетах и подводных лодках. В группу, подлежащую эвакуации, кроме оперативных работников штабов флота и Приморской армии персонально включались командиры и комиссары соединений. Для руководства действиями остающихся здесь войск Ф. С. Октябрьский предложил оставить генералов И. Е. Петрова и П. А. Моргунова.

Члены Военного совета армии И. Ф. Чухнов и М. Г. Кузнецов, выразили сомнение в целесообразности оставления Петрова и Моргунова в Севастополе, поскольку соединений и частей, по существу, нет, а разрозненные пехотные подразделения, как и вся артиллерия, не имеют боеприпасов и, значит, не смогут удержать противника. К тому же в Севастополе остался совсем небольшой кусочек территории, на котором даже не было подходящего рубежа, где можно было бы дать бой. Значит, здесь достаточно оставить одного командира дивизии со штабом.