Петербургский изгнанник. Книга первая - Александр Шмаков

Не было дня, чтобы кто-нибудь не посещал дом Шелехова. К нему частенько заходили иркутские купцы, прибывающие с берегов Охотского моря, чиновники, приезжающие из столицы, учёные, путешественники и разный служилый и торговый люд по делам компании.

Жена Шелехова — Наталья Алексеевна привыкла к многолюдству в своём доме и, прислушиваясь к разговорам, знала всё, что происходило в столице, на Кадьяке, в Охотске, на Кяхте, в канцелярии иркутского наместничества. Общительная от природы, Наталья Алексеевна умела держать себя в любом обществе. В трудном плавании совместно с Шелеховым к берегам Аляски она была для Григория Ивановича другом и советчиком. Здесь, в домашней обстановке, Наталье Алексеевне прекрасно шла роль хозяйки.

Наталья Алексеевна привлекала гостей приветливым обращением, всегда заслуживая их уважение и одобрение. Она вполне сознавала, что такой человек, как её муж, занятый не только торговыми делами на Охотском побережье, но и важной заботой о процветании отдалённого края, не мог безраздельно принадлежать семье.

Люди, бывавшие у Григория Ивановича, чувствовали, что Шелехова многие вопросы, касающиеся её мужа, решает совместно с ним, как равный член семьи. И Григорий Иванович дорожил её мнением и иногда даже подчёркивал это. Он знал, что немного найдётся женщин, решившихся разделить с мужьями жизнь, связанную с дальними плаваниями, и он гордился своей женой.

Семейные заботы Натальи Алексеевны не отвлекали её от того, что делал муж. Она всегда находила свою долю участия в этом. Её любовь к нему, в равной степени как и любовь Шелехова к семье, была тесно связана и казалась неотделимой от всего, что происходило в неизведанном и далёком крае. Этим краем жил Григорий Иванович и жила она, хотя последние годы безвыездно находилась в Иркутске.

В общности интересов, их привязанности к мореходным делам было самое драгоценное зерно семейного счастья и радости Шелеховых. Григорий Иванович всегда делился с женой новостями, своими впечатлениями о поездках, плаваниях, встречах с людьми.

На этот раз, возвратись из конторы к обеденному часу, он, едва переступив порог дома, сказал жене о неожиданной встрече с Радищевым.

Наталья Алексеевна, слышавшая о Радищеве от Бочарова, Петра Дмитриевича Вонифантьева — чиновника коммерц-коллегии, в доме генерал-губернатора от Елизаветы Ивановны, куда частенько захаживала, не смея отказаться от приглашения, с интересом спросила у мужа:

— Загадочная личность?

— Напротив, чувствительной души человек! Он непременно будет у нас… Мы впервые встретились, а кажется, знаем друг друга годы… Глубоко проницательный и светлый ум…

— Каков он собой?

— Видать, ущемлён судьбой, но горд духом. Такие бурям наперекор идут…

Григорий Иванович смолк, подыскивая нужные слова, которые точнее и полнее передали бы его впечатления о Радищеве.

— Великан мечты! И хотя у мечты его крылья подрезаны, всё же суждено ему быть кормчим дальнего плавания своего века, открывателем заветной цели, к берегам которой история приведёт человечество. Поборник свободы, враг всякого угнетения и несправедливости…

— Я вижу, он увлёк тебя, как юношу, — сказала Наталья Алексеевна.

Шелехов посмотрел на жену, немножко удивлённый её полушутливым тоном..

— Пламень души его обжигает…

Радищев навестил Шелехова под вечер. Григорий Иванович сидел в рабочей комнате и перебирал записи, сделанные им этим летом при посещении Охотска, куда прибывали, корабли с Кадьяка. Письменный стол его был завален всевозможными деловыми бумагами.

На большой подставке, вровень со столом, стоял голубой глобус, на стене висела синяя карта, испещрённая пунктирами морских походов судов компании к берегам Нового Света. Рядом с нею, на резной полочке, искусно сделанной из моржовой кости, стояла крохотная модель — точный прототип гальота «Три святителя», на котором Григорий Иванович с Натальей Алексеевной совершили своё плавание в водах Тихого океана.

В застеклённом шкафу, вместе с мореходными книгами и описаниями земель разными путешественниками, любовно хранилось сочинение историка Голикова «Деяния Петра Великого» в 12 томах в новиковском издании. На верхней полочке лежали предметы национального обихода чукчей, курильцев, алеутов: ножи, стрелы с наконечниками, курительные трубки, фигурки медведей, оленей, тюленей, человеческие фигурки, сделанные из моржовой кости.

Григорий Иванович, стремившийся познакомить своих соотечественников с бытом и нравом туземцев с Алеутских островов, велел своему правителю Самойлову приготовить и вывезти в Охотск образцы местной одежды, плетённых из трав и выдолбленных из дерева шляп, кожаные цыновки, игровые наряды: личины; шапки, венки, бубны, побрякушки.

Самойлов был исполнительным человеком и сделал всё, о чём просил его Шелехов. Предметы обихода и украшения туземцев были вывезены в Охотск, а оттуда доставлены в Иркутск. Григорий Иванович пожертвовал их в музеум, а часть вещей алеутов оставил на память себе. Это была редкостная и интересная коллекция, на которую обращали внимание все, кто бывал в доме Шелехова.

Полкомнаты занимала шкура белого медведя, постланная вместо ковра на полу, обращенная головой к двери. На стене, в дополнение ко всему, красовалась оленья голова с ветвистыми рогами, раскинувшимися в стороны, и чучело совы с красновато-огненными глазами.

Рабочая комната Шелехова как бы являла собою уголок заманчивого и богатого края и красноречиво свидетельствовала о великих открытиях, свершённых мореходцами его компании.

Радищеву прежде всего бросилась в глаза эта необычная обстановка, придающая особый уют и прелесть рабочей комнате Григория Ивановича, сразу вводящая в сокровенные чаяния хозяина, невольно располагающая к разговору о делах, свершаемых за тысячи вёрст от Иркутска.

— Я прочитал ваше описание странствования, но то, что вижу здесь, дополняет чудесную летопись мореходца, — вместо приветствия сказал Радищев, пожимая руку Шелехова и осматривая его комнату.

— Пожалуйста, Александр Николаевич, — указывая на кресло возле стола, сказал Григорий Иванович и с оттенком непонятного сожаления добавил, что недоволен своей книгой, напечатанной в Санкт-Петербурге.

— Нет, разрешите познакомиться с редкостными богатствами края, — отказываясь от приглашения сесть в кресло и внимательно рассматривая содержимое застеклённого шкафчика, сказал Радищев и спросил, почему Григорий Иванович недоволен изданием своей книги.

— Нездоровые аппетиты сей книгой у иностранцев возбудил. Бросились к американским берегам, как на лакомый кусочек… Драку затеяли, заспорили, кому честь открытия сих земель принадлежит…

Радищев оторвался от вещей, которые рассматривал в шкафчике, и указал на карту:

— Открытые нашими мореходцами земли, нанесённые на карту, останутся в веках за Россией…

— Карта что? — возразил Шелехов. — Разве нет примеров обратных тому, когда копии наших карт выдавались англичанами за собственноручные творения? Морские чертежи, Александр Николаевич, ненадёжны. Для прочности оного я тридцать гербов государственных на железных досках с надписью «земля российского владения» зарыл в местах, где ступала нога наших людей… Гербы эти потомкам нашим неподдельную правду скажут…

В комнату неслышно вошла Наталья Алексеевна в мягких туфлях, опушённых морским котиком. Ни Радищев, ни Шелехов, увлечённые беседой, не заметили её прихода.

— Я не помешаю вам? — приятным грудным голосом спросила она.

— Моя супруга, Наталья Алексеевна, — представил жену Шелехов.

Радищев шагнул навстречу Шелеховой — молодой и красивой, золотистой косой убравшей голову, и крепко пожал руку. Наталья Алексеевна прошла к столу и привела в кресло так, чтобы видеть Радищева, стоявшего возле шкафчика. Она приготовилась слушать беседу мужа с гостем.

— Я напомню один случай, — Григорий Иванович протянул руку к глобусу, по привычке повернул голубой шар и остановил его в нужный момент.

— Два корабля нашей флотилии пристали в сем месте у острова Беринга. Наталья Алексеевна была со мной в первом плавании, — взглянув на жену, добавил Григорий Иванович.

Посмотрел на Наталью Алексеевну и Радищев, встретив взгляд её карих подвижных глаз. Шелехов продолжал:

— На пустынном берегу мы нашли покосившийся крест. Под ним покоились кости бесстрашного командора, — голос Григория Ивановича чуть дрогнул. — Кругом были ямы с осыпавшимися краями. В них зимовала экспедиция Беринга…

Шелехов, собираясь с мыслями, сделал невольную паузу, а потом окрепшим, сильным голосом сказал:

— Не крест надгробный на сем месте хотелось увидеть, а герб российский, утверждающий славу и бесстрашие мореходцев в неведомых и суровых землях…