Пациентка - Родриго Кортес

Не было ответа и на такой простенький вопрос, почему маньяк упорно следует за Нэнси Дженкинс. Нет, Бергман помнил ее показания о некоем мужчине, подвозившем ее в город на старом автофургоне. Более того, по всем формальным признакам этот мужчина походил и на того типа, который напал на Роуз Лестер.

И вот тут снова начинались противоречия — ни Роуз Лестер, ни Нэнси Дженкинс не были похожи ни на проституток, ни на сутенеров, ни на мелких наркодилеров. А в том, чтобы наравне с Карлосом преследовать домохозяйку и мать двоих детей, Бергман вообще смысла не видел. А между тем смысл должен был существовать.

Бергман совершенно извелся. Он почти перестал спать ночами, пугая Маргарет нездоровым цветом лица, жуткими мешками под глазами и почти вошедшим в привычку скорбным молчанием. Он стал до странности суеверен, заводился от малейшей мелочи и закатывал изумленному офицерскому составу участка неприличные по своей несдержанности разносы. И лишь когда Висенте Маньяни приглашал его на очередное заседание совета или, что еще хуже, требовал отчета об эффективности действий полиции, на пару часов брал себя в руки. Чтобы вернуться в еще худшем состоянии.

И конца этому не предвиделось.

Висенте Маньяни знал, что делает, и шел к своей цели прямо и неукротимо. Буквально за три недели по наводке нескольких полицейских и давно уже внедренных в колумбийский концерн, а то и просто купленных агентов он совершенно парализовал весь транзит кокаина через городские каналы. Волей-неволей, но ему неплохо помогал и престарелый полудурок Бергман.

А когда Карлоса шлепнул этот, казалось, самим господом посланный маньяк, Висенте понял, что час пробил, и уже через восемь часов после получения известия об убийстве Карлоса добился личной встречи с крупнейшим лидером колумбийской диаспоры в Хьюстоне.

— Я, как вы, наверное, знаете, не последняя фигура в моем городе, — начал он. — Если хотите гладкого транзита, могу помочь.

Колумбиец изучающе заглянул Висенте в глаза.

— У нас не любят чужаков.

— Бросьте, — отмахнулся Висенте. — Это Америка. Кто в деле, тот и свой.

Колумбиец недобро усмехнулся.

— Но, по нашим данным, именно ты и виноват в том, что транзит идет не гладко…

— Да, — не стал спорить Висенте. — Но судите сами: город мой, а Карлос ни разу не заплатил! Ну, хорошо, не хочешь платить, так хотя бы с местными не ссорься! Так нет: то под носом у копов перестрелку устроит, то заложницу посреди бела дня возьмет! Как хотите, но это не по-соседски… да и не умно.

Колумбиец криво усмехнулся.

— А если мы тебя не захотим?

Висенте развел руками.

— Вам решать… но если все-таки надумаете, дайте знать. Каналы у меня налажены, слава всевышнему… еще отец постарался… копов я разве что с руки не кормлю, да и в мэрах уж два срока точно отбуду. Думайте.

Колумбиец принялся задумчиво рассматривать свои ногти, и Висенте понял, что более с ним разговаривать не будут, — по крайней мере, сегодня.

— А вообще, — поднялся он из кресла, — из тех, кто с нами в деле, еще ни один не жаловался. Надумаете, встречу, как своих, — проблем не будет.

Когда Бергману позвонили из Хьюстона и доложили, что встреча Маньяни с колумбийцами состоялась и, похоже, они даже о чем-то договорились, начальник полиции понял, что все его надежды на то, что Висенте образумится и огромная семья окончательно отойдет от криминала, с треском провалились, а значит, дальше тянуть нельзя.

Кое-какой материал на Маньяни у него уже постепенно набрался — уж для Висенте на два пожизненных точно хватит. И если честно, только отличное понимание, с чем придется связаться, и острое нежелание превращать свою вполне отлаженную жизнь в один беспрерывный кошмар удерживали Бергмана от сколько-нибудь решительных действий.

Но теперь все стало иначе — в один миг. Просто потому, что Бергман слишком хорошо понимал, на что решается сам Висенте и чем это обернется в ближайшие полгода.

А потому начальник полиции съездил в свой загородный домик, взял лопату, выкопал с корнями уже успевший неплохо подняться розовый куст, достал из ямы упакованный в промасленную бумагу толстый пакет, аккуратно водрузил куст на место и той же ночью принялся заново просматривать не такие уж и старые документы.

Здесь было много чего: показания свидетелей, агентурные доклады, но главное — финансовые документы. И если ко всему этому присовокупить две-три совсем еще свежие бумаги, бомба должна получиться не хуже той, что была сброшена на Хиросиму.

«Только Маргарет надо отсюда отправить… и подальше, — с острой тоской подумал Бергман. — Этот бизон ни перед чем не остановится!»

К наказанию последнего и, пожалуй, самого высокопоставленного слуги Нечистого — Висенте Маньяни — Салли готовился долго и тщательно.

У него еще болели отбитые местными помощниками сил правопорядка ребра, а в моче все еще была кровь, но терять времени на несущественное Салли не мог. Он слишком хорошо понимал, что впереди его ждет главный приз — Нэнси Дженкинс.

Он взял себе за правило читать всю местную прессу, — хотя пастор Джерри и возражал, — и постепенно научился быть в курсе всех перемещений продавшего душу дьяволу мэра. А в свободное от работы на пастора время Салли тщательно обходил все офисы, в которых когда-либо появлялся мэр, и мысленно, строго по цепочке, проигрывал по три-четыре варианта возможного развития событий.

Собственно, убить Висенте Маньяни, особенно теперь, когда в тайнике у Салли лежал потерянный Нэнси Дженкинс пистолет, было несложно. Но Салли не устраивали две вещи: во-первых, он не умел стрелять и вовсе не был уверен, что попадет с первого раза, а во-вторых, он хотел остаться в живых. И вот шансов на то, чтобы уцелеть после публичного покушения на мэра, у него было немного.

Только одно согревало душу — вера в помощь всевышнего. Господь никогда не оставлял Салли, если только сам Салли не начинал сдавать назад. А потому однажды он решился.

Как раз тогда в газетах промелькнуло сообщение о том, что мэр планирует участвовать во вручении денежных чеков нескольким десяткам вдов ветеранов вьетнамской войны. Событие предполагалось масштабное, многочасовое, и Салли, идя строго по цепочке, не без труда пришел к выводу, что мэру понадобится туалет.

Таковой в летнем театре, в котором и планировалось провести торжественное вручение чеков, был, однако Салли достаточно быстро понял, что охрана наверняка проверит туалеты перед тем, как пропускать туда своего подопечного.

Он думал долго — два дня, а когда дата торжества была объявлена, вооружился набором отверток, проник в летний театр и аккуратно — винтик за винтиком — убрал полированную заднюю стенку одной из кабинок. Откусил винтикам жала, приклеил шляпки на прежнее место и привинтил с обратной стороны щита рукоять. Проверил, насколько хорошо щит становится на место, и удовлетворенно кивнул. Это было именно то, что надо!

После последнего разговора с Бергманом Нэнси вдруг поняла главное: как бы хорошо она о себе ни думала, все это время она старательно уклонялась от того, чтобы посмотреть в лицо самому главному своему страху. А потому тем же вечером навестила только что выписанную из больницы Роуз Лестер.

— Сейчас я тебе стану его описывать, а ты постараешься вспомнить, — без долгих предисловий распорядилась она.

— Только не сейчас, — простонала Роуз, отворачивая к стене лицо, покрытое сползающей сухими коричневыми лохмотьями кожей. — Ты видишь, я не в форме.

— А я вообще от своих проблем скоро чокнусь, — жестко парировала Нэнси, — но я же не ною. Итак, давай по порядку. Он плотный, пять с половиной футов, сильно потеет.

— Я не видела, потеет ли он, — сказала Роуз.

— Неряшливый, волосы слипшиеся, глаза бегают, — жестко продолжила Нэнси.

— Господи, — вздохнула Роуз. — Я не знаю! Там темно было!

— Хорошо, — кивнула Нэнси. — Пойдем дальше. Руки большие, сильные.

Роуз ушла в себя и спустя некоторое время неохотно признала:

— Пожалуй… Он вообще сильный мужик. И псих — это точно. А главное, я ему раз десять в пах заехала — никакого толку! В первый раз такого увидела.

Нэнси приняла это к сведению, задала еще два десятка вопросов, пообещала навешать почаще и откланялась. К сожалению, Роуз не разглядела его толком, а потому Нэнси приходилось рассчитывать только на свою память.

«Где этот тип может отсиживаться? — беспрерывно думала она. — То, что он не местный, очевидно. То, что не слишком умен, тоже понятно. Значит, или подрабатывает где-нибудь у итальянцев, естественно, безо всякой страховки, или…» — Нэнси надолго задумалась, а потом рассмеялась. Альтернативы не было, в этом городе подобный ублюдок мог пригреться только в полукриминальных итальянских да колумбийских конторах.

«Там его и нашел кто-то из подручных Висенте, — решила она. — А теперь этот ублюдок и для других работу делает, и сам удовольствие получает».