Долгая дорога в дюнах-II - Олег Руднев

Они взглянули в глаза друг другу. Но Париж есть Париж, и когда их губы уже готовы были слиться в поцелуе, дверь распахнулась. В палату чинно вошли посол и Минк с огромным букетом цветов.

Они явно помешали какому-то интимному объяснению молодых людей и потому оба смутились.

— Мы, кажется, несколько… — начал было пятиться к двери посол.

Однако Марта ничуть не растерялась. Она так деловито и решительно затянула галстук на шее Эдгара, что тот едва не задохнулся.

— Ну что вы, господа! — непринужденно прощебетала она по-французски. — Под облаками мужчины могут вытворять любые фокусы, но завязать галстук… — она красноречиво подняла глаза к потолку, — непостижимая для них наука.

Все четверо вышли из палаты. Игорь Евгеньевич ободряюще положил руку на плечо Эдгара.

— Ну, здравствуй, сынок! Не скоро же нам довелось свидеться.

— Наверное, проклинаете тот день, — улыбнулся Эдгар, — когда отыскали меня в рыбацком поселке?

— Что есть, то есть — допек ты наших «искусствоведов». Не подвернись тебе эта стихия, гореть бы тебе синим пламенем… в своем поселке.

— Победителей не судят, — примирительно сказал посол. — Новость по секрету: французское правительство и католическая церковь решили представить нашего героя к награде. Церемония через неделю.

В вестибюле их мгновенно окружила веселая стайка молодых медсестер. Они что-то восторженно лопотали, норовили дотронуться до рукава Эдгара, наперебой совали ему блокноты и открытки, прося автограф. Эдгар смущенно оглянулся на Марту. Но она как ни в чем ни бывало протянула авторучку.

— Ничего-ничего, привыкай к славе.

Отделавшись от любителей автографов, Эдгар и Марта вышли на солнечную лужайку перед госпиталем. Марта нетерпеливо взглянула на часы, потом — на Эдгара.

— Господи, где же папа?! Он всегда такой пунктуальный. И так хотел повидаться с тобой.

Эдгар молча любовался Мартой. Смотрел, как волшебно сияют на солнце ее золотистые волосы. Слова ему были не нужны — он чувствовал себя счастливым.

— Похоже, у молодых людей свой собственный проект, — сказал Минк и поправил очки.

Сквозь огромное окно вестибюля, как на ладони, он видел солнечную лужайку и такую же солнечную беззаботную пару на берегу пруда.

— Боюсь, что и с этим проектом возникнут определенные сложности, со знанием дела заметил посол.

И тут к нему подбежала старшая медсестра. Она быстро говорила что-то по-французски, часто повторяя слово «телефон». Посол торопливо извинился и скрылся в здании вместе с медсестрой.

Когда Юрий Иванович вернулся, на нем не было лица.

— Неприятности? — Минк озабоченно нахмурился.

— Мало сказать, — он долго смотрел на Эдгара и Марту, весело болтавших и смеявшихся неподалеку. — У этого парня страшное несчастье… Мать…

Лосберга с утра снедала неясная тревога. Он никак не мог собраться с мыслями, чего с ним никогда не бывало. Закрыл и запер кейс, вспомнил, что не положил в него важные бумаги. Нетерпеливо и долго искал их в ящиках стола. Потом нервно перебирал на вешалке галстуки. Повязав один, тут же раздраженно его сдернул. Галстук показался ему крикливым. В конце концов остановил свой выбор на черном с серым. Лосберг тщательно поправил узел и взглянул напоследок в зеркало… И увидел в его таинственных глубинах — старика. Густые коротко остриженные волосы были сплошь седыми, глубокие морщины избороздили бледные желтоватые щеки. Неумолимое время поспешало вперед, не замедляя бега…

Вдруг знакомый родной голос тихо позвал его: «Рихард!»

Лосберг медленно выпрямился, брови его напряженно сдвинулись. Он знал, что один в номере. Откуда же этот знакомый голос? Рихард осторожно повернул голову… В уголке дивана сидела Марта. Льняные локоны мягкими волнами струились по плечам. Широко раскрытые глаза сияли призывно и задорно. Она была юной и прекрасной, какой навсегда запечатлелась в его памяти.

На секунду Лосберг закрыл глаза, глубоко вздохнул, словно ему не хватало воздуха. А когда поднял веки, на диване никого не было. Он стоял как потерянный. Сделал глубокий вдох, взглянул на часы. Довольно! Пора идти, не то можно до «глюков» доиграться со своим воображением. Черт его знает что…

Он взял кейс, запер номер и деловым шагом прошел через просторный холл к лифту. Звякнул мелодичный сигнал, с мягким шелестом раздвинулись двери и… из глубины кабины своей завораживающей улыбкой ему улыбнулась Марта. Лосберг шагнул в лифт — и наваждение исчезло.

Дверцу своего «мерседеса» он открывал уже с опаской. Но в машине сидел… Зингрубер. Это наваждение исчезать не думало.

— Садись, садись, дружище, — радушно пригласил он Лосберга за руль его собственной машины. — Прокатимся, если ты не прочь.

Его неожиданное появление, развязный тон были неприятны Лосбергу. Размышляя о причинах странного визита, он молча вывел машину со стоянки.

— Что-то ты сегодня неважно выглядишь, — заметил Зингрубер. — Бледный, и глаза красноватые.

Лосберг хмуро покосился на него.

— Ты знаешь, куда я еду, Фреди?

— Догадываюсь, в русское посольство.

— Какого же черта ты залез в машину? Может, передумал и решил присоединиться к проекту?

— Слава богу, я еще не спятил.

«Мерседес» медленно катил в толчее парижских улиц. Лосберг нервно поглядывал на часы.

— Неужели ты не отдаешь себе отчета в том, каких врагов наживаешь себе в Вашингтоне? — раздраженно заговорил Зингрубер. — Блейфил уже отрастил на тебя здоровенный зуб.

— Плевал я на Блейфила и его зуб. У меня свой бизнес и своя голова на плечах.

— Не худо бы их поберечь. Слушай, Рихард, я тебя прошу, умоляю в конце концов — оставь ты эту идиотскую затею. Мне же придется порвать с тобой отношения, выйти из дела. Я не готов к такому противоестественному альянсу с большевиками!

— А я не готов жить под диктовку мистера Блейфила, — отрезал Лосберг. — С какой стати болваны в погонах будут указывать мне, как зарабатывать деньги. Каждый должен делать свое дело.

Зингрубер посмотрел на бывшего партнера долгим взглядом, в котором смешались воедино жалость, ненависть, недоумение.

— Останови машину, — бросил он, — я исчерпал все свои доводы и умываю руки. Прощай!

Машина притормозила у тротуара. Не поднимая глаз, Зингрубер вышел и хлопнул дверцей. «Мерседес» снова влился в поток машин, но за ним теперь пристроился белый «бьюик».

Водитель огромного трейлера то нервно поглядывал на часы, то напряженно смотрел перед собой, в просвет переулка, выходившего на оживленную городскую магистраль. Вот мелькнул и на мгновение притормозил белый «бьюик», который должен был ехать перед «мерседесом». Тут же на табло в кабине трейлера вспыхнула желтая лампочка и запищал крохотный радиомаяк. Шофер включил зажигание и пустил секундомер. Когда стрелка дошла до установленной цифры, он нажал на газ — и трейлер с ревом рванулся с места.

Удар был рассчитан точно, массивный бампер смял «мерседес», тот отлетел, как детская игрушка, несколько раз перевернулся и остался лежать кверху колесами. Асфальт усеяло битое стекло.

А водитель трейлера, проехав еще несколько кварталов, выскользнул из кабины, вскочил в поджидавший его серый «ситроен» и спокойно уехал.

Все было кончено. В открытые остановившиеся глаза Лосберга через выбитое окно заглянул луч осеннего солнца и погас в них…

Эдгар находился в странном беззвучном мире. В салоне авиалайнера сновали предупредительные стюардессы, оживленно беседовали друг с другом пассажиры, на экране телевизора мельтешило эстрадное шоу. Миловидная девушка нашла повод обратиться с вопросом к молодому человеку в щегольской летной форме. Но оглушенный горем Эдгар не слышал ничего. От жизни его словно бы отделило толстое звуконепроницаемое стекло. Он видел и воспринимал только безмолвные неподвижные облака, на которых лежали багровые отсветы заката. Над ними, слегка покачиваясь, плыл лайнер…

Такой же безмолвный, беззвучный мир окружал Марту. Она не слышала величественных скорбных аккордов органа, не слышала вздохов и тихих разговоров в респектабельной толпе, заполнившей большой католический собор. Словно во сне, мимо нее проплывали знакомые и незнакомые лица. Она увидела, как мать, высокая изящная дама в элегантном траурном наряде, не проронив ни слезинки, склонилась к гробу, усыпанному белыми розами. В соответствии с ритуалом ее поддерживал Тони, брат Марты. Он был в мать — крупный блондин с жестким выражением на правильном лице. Возле величавой вдовы толпились аристократические родственники. Похороны собрали под своды собора всю семью — чужую, несостоявшуюся семью Рихарда Лосберга.

А Марта была одна, немыслимо одинокая, осиротевшая, покинутая своим отцом в чопорной, лицемерной толпе.