Жизнь и труды св. Дионисия Великого, епископа Александрийского - Свящ. А. Дружинин

Назначая свое послание всем епископам Египта и Ливии, находившимся под верховным попечением св. Дионисия Александрийского, Римский епископ, по–видимому, не считал удобным прямо и ясно говорить о тех обвинениях, какие высказывались пентапольскими христианами против Александрийского епископа. Но обвинения эти были так тяжки, что Дионисий Римский счел нужным особо известить Александрийского епископа о том, что говорили против него в Риме его обвинители.[770] Легко представить, как тяжело поразили св. Дионисия послания Римского епископа. До сих пор никто еще не обвинял его в неправославии; наоборот, своей умиротворяющей деятельностью во время споров по вопросу о принятии падших, по поводу распространения хилиазма в Арсинойском округе и по вопросу о крещении еретиков он приобрел уже славу мудрого правителя Церкви и ревностного защитника истины. Поэтому известие о том, как поняты были отдельные выражения, находившиеся в послании к Аммону и Евфранору, были тяжелым испытанием для Александрийского епископа, и он не замедлил ответить на это обвинение разъяснением подлинного смысла упомянутого послания к Аммону и Евфранору, которое подало повод к нареканиям на его православие.

С этой целью тотчас по получении посланий Римского епископа св. Дионисий отправил к нему послание,[771] где доказывал ложность и недобросовестность обвинения его в том, будто он не признает, что Христос единосущен Богу. В послании к Аммону и Евфранору были не только те примеры, на которые указывали его обвинители, но много других, более приличных и соответствующих истине. Обвинители умолчали об этих примерах, а между тем из них ясно видно было согласие св. Дионисия с учением о единосущии Сына со Отцом. Оправдываясь от обвинения в неправославии, св. Дионисий указывал на эти более соответствующие истине примеры и выражал сожаление, что у него нет под руками списка с послания к Аммону и Евфранору, и обстоятельства препятствуют ему доставить такой список Римскому епископу.

Но обвинение в неправославии было так тяжело, что Александрийский епископ не счел возможным ограничиться кратким посланием в защиту своего православия. Кроме этого послания он отправил Дионисию Римскому еще четыре книги под заглавием «Обличения и оправдания». В этих книгах Александрийский епископ обличал своих обвинителей в клевете и в искажении его слов и оправдывался в том, в чем обвиняли его, подробно отвечая на каждое слово обвинителей и объясняя те выражения, которые подали повод к обвинению его в неправославии.[772] Вместе с тем, в доказательство своего православия он снова изложил учение о Боге и Св. Троице, направляя свое изложение как против тех заблуждений, в которых обвиняли его, так и против савелли–ан, искажавших церковное учение в противоположном направлении.[773]

Сохранившиеся до нашего времени отрывки этого произведения[774]действительно заключают в себе решительное опровержение главнейших современных св. Дионисию еретических учений о Боге и Св. Троице. Подобно своему учителю Оригену, св. Д ионисий самым существенным определением Божества считает Его «нерожденность» и даже склоняется к мысли, что «нерожденность есть как бы самая сущность (ούσία)» Божества. Она обусловливает собой и все другие свойства Бога как существа бесстрастного, неизменяемого, неподвижного и деятельного. С этой точки зрения св. Дионисий называет крайним нечестием учение людей, приписывающих «нерожденность» не только Богу, но и материи. В противоположность Богу, материя подвержена страданию, удобоподвижна, неустойчива, изменяема. Это различие между свойствами Бога и материи было бы необъяснимо, если бы «нерожденность» принадлежала одинаково и Богу, и материи. С другой стороны, если бы материя от вечности существовала наряду с Богом, то это ограничение Бога другим существующим наряду с Ним началом приводило бы или к мысли о новом высшем начале, или к признанию одновременного существования нескольких начал. Но ни то, ни другое предположение несовместимо с понятием о Боге как высочайшем существе. Непозволительно и подумать, чтобы могло существовать что–либо выше Бога; невозможно также и одновременное существование нескольких равных по достоинству начал, так как даже «безначалие и возмущение лучше, чем многоначалие, происходящее от равного достоинства». Сверх того, учение «о нерожденности» или вечном существовании материи ставило бы Бога в унизительное для Него положение подобного людям художника, деятельность которого состоит только в сообщении известной формы готовому материалу. Бог неограничен в Своей деятельности. Он творит и самую материю, и только учение о творении ведет к правильному воззрению на «нерожденность» как на свойство, принадлежащее единому Богу.[775]

Не имея возле Себя никакого другого начала, будучи единым, Бог троичен по ипостасям: «После Единицы существует и Божественная Троица».[776] Савеллиане упрекали православных за то, что, признавая троичность в Боге, православные признают три отдельные ипостаси; несмотря на это обвинение, св. Дионисий настаивает на том, что ипостасей три, так как в противном случае уничтожалась бы Божественная Троица.[777] Но вместе с тем св. ДиЬнисий с такой же ясностью указывает и на то, что эти три ипостаси теснейшим образом связаны между собой. На эту связь указывают уже самые имена божественных ипостасей: каждое из них неотлучно и неотделимо от ближайшего. «Сказал я: Отец и прежде, чем присовокупить Сына, означил и Его во Отце. Присовокупил Сына, и, хотя бы не назвал наперед Отца, во всяком случае Он разумелся бы в Сыне. Прибавил я: Дух Святый, но присоединил и то, откуда и через Кого Он пришел. А они (савеллиане) не знают, что Отец не отлучается от Сына, именно как Отец, потому что имя это выражает собой начало единения, и Сын не отлучается от Отца, потому что название Отец указывает на общение. В руках Их находится Дух, Который не может лишиться ни Посылающего, ни Носящего».[778]Уже в самом употреблении этих имен св. Дионисий видит решительное доказательство несправедливости обвинения его в ложном учении, будто божественные ипостаси разделены и совершенно разлучены между собой.[779]

С особенной подробностью св. Дионисий раскрывал в книгах «Обличения и оправдания» учение об отношении между Отцом и Сыном, так как именно на этом пункте сосредоточивались его обвинения в неправославии. Если в отношении ко всему существующему Бог есть Творец и Промыслитель, то в отношении к Сыну Он есть Отец. Имена Отец и Творец, понимаемые в строгом и собственном смысле, указывают на различные отношения Бога. «Творец не есть Отец того, чему Он Творец, если Отцом в собственном смысле называется Родивший. Равно и Отец—не Творец, если Творцом называется только художник, производящий что–либо своими руками».[780] Только в несобственном смысле понятия о рождении и творении употребляются в более широком значении, обозначая общее отношение причины к следствию, почему иногда как бы заменяют друг друга. В этом широком смысле понятие творения и в обыкновенной речи применяется к акту, имеющему близкое родство с рождением: у греков мудрецы называются творцами своих произведений, а божественное Писание называет нас творцами закона (Рим. 2,13) и добродетельных или порочных сердечных расположений (Ис. 5, 7).[781]

Св. Дионисий соглашается с тем, что и сам он иногда употреблял слово «творение» в указанном широком смысле и для обозначения отношения между Отцом и Сыном приводил в пример сотворенные вещи (ποιητά τινα). Но на этих примерах он останавливается только мимоходом (έξ επιδρομής), хорошо понимая, что они имеют лишь отдаленное сходство с изображаемым предметом. Если он и пользовался этими примерами, то лишь потому, что «при рассуждении о предметах малоизвестных, которые нужно еще сделать доступными познанию», по необходимости приходится прибегать к таким примерам, где наряду со сходными есть не только различные, но и противоположные признаки.[782] Сверх того, указывая на сотворенные вещи, он имел в виду обозначить не столько отношение Отца к Сыну как к Слову, сколько отношение Отца к принятой Словом человеческой природе и «назвал Отца Творцом, по причине плоти, которую приняло Слово и которая действительно сотворена».[783] Обвинители его забыли, что каждая аналогия служит к разъяснению только одной какой–либо черты исследуемого предмета и не должна быть переносима на другие черты, тем более что для обозначения последних употреблены были другие, более пригодные сравнения.

Св. Дионисий уже указывал на эти сравнения в предварительном более кратком послании к Римскому епископу. Теперь он снова напоминает о том, что из послания его к Аммону и Евфранору обвинители взяли только слабейшие аналогии с указанием менее пригодных (άχρειοτέρων) для сравнения предметов. Они выписали только те места, где говорилось, что растение не одно и то же с делателем. Между тем, в том же послании уделено было гораздо более внимания примерам «более приличным и сродным (ίκνουμένοις και προσφυετέροις)». «Я представлял в пример, — пишет св. Дионисий, — и человеческое рождение, очевидно однородное (ομογενή), хотя и сказал, что родители отличны от детей, так как не сами они дети, ибо иначе не было бы ни родителей, ни детей… Говорил я, что и растение, вышедшее из семени или из корня, отлично (ετερον) от того, из чего оно выросло, хотя, без сомнения, осталось однородным с ним (όμοφυές); и река, текущая из источника, получает иной вид и иное имя, так как ни источник не называется рекой, ни река источником, но существует и то, и другое, и источник есть как бы Отец, а река есть вода из источника».[784]